Георг Зиммель
ием и
смирением. И чувственные наслаждения, и жесткая дисциплина возможны и даже
необходимы тому, кто овладел искусством жизни, твердо встал на путь
саморазвития. Но социальные формы, равно как и догматически понятые
ценности не
должны подавлять жизнь, которая находится в вечном движении и ни на чем не
успокаивается.
Соглашаясь с Ницше, Зиммель протестует против альтуристически-
демократических
требований, с помощью которого сильного человека стараются сделать слугой
слабого, "здорового - превратить в сиделку у постели больного". Главный
вектор
жизни направлен на увеличение ее внутренней мощи и богатства. Смысл и цель
жизни
- не в построении чего-то внешнего, отдаленного, а в том, что мы делаем
"здесь и
теперь". Смысл данного исторического момента состоит в преодолении
сегодняшнего
человека - последующим, высшим типом. "Этика жизни" сочетает в себе
эллинистический стоицизм, категорический императив Канта и идею "вечного
возвращения" Ницше. Суть ее не в том, чтобы строить свое счастье или
способствовать благу большинства. Нужно искать свое дело, долг, призвание.
Нашедший их становится свободным и обретает смысл жизни. Приняв жизнь во
всей ее
полноте, он отдает себя во власть мужественных, "победорадостных"
инстинктов. Он
"попирает ногами" мечту о благополучии - мечту торгашей, моралистов и
демократов. "Все великое в жизни создавалось дисциплиной сильного
страдания".
Проекция философии жизни на мораль и политику требует признания иерархии в
обществе, "пафоса расстояния между людьми". Этот пафос должен воодушевлять
тех,
кто "внизу" - стремиться "вверх", а тех, кто "вверху" - честно делать свое
дело.
В философском аспекте жизнь оказывается наиболее "смыслоемким"
понятием,
преодолевающим старые философские антитезы. Жизнь есть единство
субъективного и
объективного, материального и духовного, ставшего и становящегося,
природного и
культурного, бренного и вечного. Жизнь достигает своего апогея в человеке.
В нем
она максимально одухотворяется, становится сверхприродной и приобретает
космические масштабы. В человеке скрещиваются все потоки жизни и бытия. В
нем
жизнь движется "изнутри во вне", то есть превращается в творчество
"субъективной
культуры". И "извне во внутрь", становясь "субъективной культурой".
Культура
рождается как раз в точке пересечения центробежного и центростремительного
потоков жизни. Она есть форма жизни, которая позволяет ей "пробудиться",
приобщившись к духу, проявить то, что находится в "дремлющем состоянии".
Жизнь есть череда противоречивых переживаний, в которых сливаются бытие и
сознание. Таких, как любовь, страх, вражда, долг, вина, покаяние. Культура
- это
религия, наука, философия, мораль, искусство. Все это - преходящие,
материалистические формы жизни, благодаря которым она утверждает себя,
обретает
смысл. Но жизнь - бесконечна, бессмертна, незавершаема. Культура же -
конечна,
бренна, стремится стать законченной и совершенной.
В каких-то узловых моментах культура и жизнь, форма и содержание -
совпадают.
Благодаря этому поток истории приобретает вид непрерывности. Хаос жизни
становится порядком в культуре. Но как только система культурных форм
перестает
вмещать в себя новые приливы жизненных сил, она омертвевает, трескается,
превращается в руину. Жизнь имеет огромную потребность в культуре. Только в
ней
она видит цель своего движения. Но существует глубокая и непреходящая
вражда
между жизненно-творческим, душевным процессом и объективными формами
культуры.
Жизнь всегда стремится вперед. Человек талантливый, проницательный,
овладевший
искусством жизни, постоянно меняет свою стратегию. Овладевая новыми формами
культуры, он старается удержаться в "центре своей личности", сочетая
пластичность и устойчивость. Но широкие массы ведут себя иначе. Они ждут
реформ,
революций, новых философских концепций, в которых откроется, наконец,
одинаковая
для всех истина и которые приведут жизнь в окончательный порядок. Однако
проходит немного времени и культурная форма, только что казавшаяся
совершенном,
становится тесной и разрушается.
Зиммель отмечает, что борьба жизни и культуры впервые была ясно
продемонстрирована Марксом на примере истории мирового хозяйства.
Экономические
силы создают соответствующие им формы производственных отношений,
идеологий,
перерастают их, заменяют новыми. Но экономические силы - лишь часть
жизненных
сил. Культура стремится охватить единой идеей все "жизненное пространство".
Типические черты каждой большой эпохи проступают, по Зиммелю, в ее
центральной
идее, в которой реальное, должное и идеальное - сливается.
Для классического греческого мира центральной была идея Единого
Божественного, Субстанционального Бытия, воплощенного в пластических
формах, легко ощущаемых благодаря восприимчивости человека к прекрасному.
На ее место христианское Средневековье поставило Бога, в котором видели
Истину, Причину и Цель всего существующего и который отличался от языческих
богов своей интимной связью с
душой человека, освещал его внутренний мир, требовал свободного повиновения
и
преданности. С эпохи Возрождения высшее место в духовном мире стало
занимать
понятие Природы. Она представлялась сначала единственным предметом для
эстетического созерцания, науки и философии, образом поведения для
личности,
источником знаний, необходимых для жизненного обустройства. В XVII веке под
влиянием реформации, углубления философской рефлексии, преобладающее
значение
получает понятие "личного Я", как некоторой данности и в то же время -
возможности, требующей реализации. Личность творца, мыслителя, реформатора
оказывается в центре мира. Индивидуалистическое мировоззрение усиливает
хаос в
обществе и подталкивает к созданию смелых всеобъемлющих социальных
проектов.
Выработанное в XIX веке понятие "общество" все же не стало знамением эпохи.
Основанные на нем социальные движения охватывали лишь небольшую часть
интеллектуальной и политической элиты. Социалистические требование
"растворения
личности" в обществе или противоположный ему либеральный принцип "прав
человека"
так и остались, в основном, фикциями. И лишь на пороге XX столетия широкие
слои
интеллектуальной Европы стали объединяться на основе философии жизни. Идея
жизни
стала "точкой отсчета" для интеллектуалов, политиков, предпринимателей и
творцов
искусства. Ее значение было подтверждено Ницше и Шопенгауэром, которые
поставили
волю к жизни и власти впереди разума - как главную мотивирующую силу.
Вместе с тем, Зиммель отмечает, что философия жизни перерастает требования
любой
конкретной идеи, формы, социальной группы. И вот его главный вывод:
современная
эпоха характеризуется борьбой жизни против всяких форм. Бесформенная жизнь
утрачивает целесообразность, становится бессмысленной и хаотичной. В этом
состоит глубинная причина кризиса современной культуры. Зиммель
иллюстрирует его
примерами из искусства, науки, философии.
Так, в искусстве популярен экспрессионизм. Смысл его заключается в
стремлении
непосредственно проявить или усилить в художественном произведении
внутреннюю
взволнованность, напряженность художника. Экспрессионизм избегает
законченных,
гармонических форм и даже сознательно их ломает, чтобы показать, как они
стесняют творческую стихию жизни. В экспрессионистском искусстве идея жизни
воспринимается не только и не столько разумом, сколько интуицией и волей.
Мысль как бы сливается с жизненным процессом, становится жестом, криком,
свободным мазком кисти. Такое искусство, подобно самой жизни, разрушает
всякую
форму. Оно безразлично к добру и злу, прекрасному и безобразному. С другой
стороны, экспрессионизм - это форма ради формы, искусство для искусства.
Подобная же тенденция проявляется в философии американского прагматизма.
Будучи
поверхностным, интеллектуально несостоятельным учением, прагматизм, тем не
менее, верно схватывает главный мотив современного миропонимания. Познание
считалось раньше активностью ума, устремленного к объективной истине.
Самостоятельность, объективность истины прагматизмом оспаривается.
Прагматики
утверждают, что к познанию нас толкает практические интересы, а истиной
является
то, что "выгодно", благоприятно для жизни, оправдывается на практике. Не
истиной
направляется поток жизни, а жизнь, напротив, творит и формирует истину так,
чтобы дать себе максимальную свободу.
Третий пример - из этической культуры. Речь идет о двух ложных
непродуктивных
формах половых отношений: браке и проституции. Множество браков заключается
по
причинам, не имеющим ничего общего с эротикой и любовью - ради наследства,
поддержания статуса, в силу эмоциональной неразвитости и неопытности. Так
было
всегда. Жизнь в таком браке оказывается пустой и мучительной. Проституция -
древнейшая из профессий - стала почти легальной. Любовь в ней исчезает или
превращается в карикатуру. Брак и проституция - две формы, против которых
бунтует сегодня Жизнь, поскольку они заглушают самые сокровенные ее истоки.
Но
вместо традиционного брака и проституции не предложено пока никаких других
приемлемых форм.
Все три примера, по мнению Зиммеля, об одном: история достигла такого
пункта,
когда обычный в прошлом механизм смены одной формы культуры д
| |  скачать работу |
Георг Зиммель |
