Исследование феномена двойничества в культуре серебряного века в аспекте изучения творчества Сергея Александровича Есенина
из проявлений кризисного сознания рубежа ХIХ – ХХ веков.
В раннем творчестве поэта прослеживается раздвоенность его внутреннего
мира.
В.В. Мусатов указывает на то, что даже в пределах одного стихотворения
лирический герой Есенина опасно двоится:
«Пойду в скуфье смиренным иноком
Иль белобрысым босяком …» /47/.
С одной стороны, лирический герой Есенина предстает тихим и кротким,
как и горячо любимая им родина, исполненным грусти, благоговения, он
молится на «копны и стога», «на алы зори», «причащается у ручья». С другой
стороны, он с отроческих лет полон буйной страсти:
«… Зацелую допьяна, изомну, как цвет
Хмельному от радости пересуду нет ...» /60/.
в нем, как и в русском народе, есть нечто лихое, разбойное:
«Не одна ведет нас к раю
богомольная тропа …» /60/.
Не исключает он и такого:
«Я одну мечту, скрывал, нежу,
Что я сердцем чист.
Но и я кого – ни будь, зарежу
Под осенний свист…»/60/.
Неоднозначность, раздвоенность внутреннего мира поэта с одной стороны,
проявляется в жизнеутверждающем, светлом начале, в спокойном умиротворении.
Лирический герой поэта спокойно и радостно взирает на жизнь:
«…Плачет где–то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло»/60/.
А с другой стороны в ранней лирике Есенина уже намечаются те мотивы
тоски, безысходного отчаяния, которые будут характерны для его дальнейшего
творчества:
«Будто жизнь на страданья мое обречена;
Горе вместе с тоской заградили мне путь;
Будто с радостью жизнь навсегда разлучена;
От тоски и от ран истомилась грудь» /60/.
Лирический герой Есенина. Уже ощущает свою отчужденность от мира, от
людей:
«Не мог я жить среди людей,
Холодный яд в душе моей.
И то, чем жил и что любил,
Я сам безумно отравил…» /60/.
Уже в раннем возрасте Есенин приходит к выводу, что: «… жизнь – это
глупая шутка. Все в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один
сплошной хаос разврата …» /80/. Он ощущает свое одиночество и
неприкаянность: « … Я один, и никого нет на свете, который бы пошел мне
навстречу такой же тоскующей душой … Я пошел бы с ним от этого чуждого мне
мира …» /58/. (Из письма С.Есенина М.П. Бальзамовой, Москва, 1912-1913 гг).
Из этих слов Есенина явно видно то, что поэт ощущает себя, словно
«выпавшим» из жизни, не вписывающимся в нее.
В пору юности Есенин уже думает о скорой смерти. В стихотворении «Край
любимый! Сердцу снятся …», он писал:
«Все встречаю, все приемлю
Рад и счастлив душу вынуть
Я пришел на эту землю
Чтоб скорей ее покинуть» /60/.
М. Пьяных отмечал следующую противоречивость лирического героя поэта:
«Влюбленный в Родину и женщин, во всю земную жизнь, в ее живую плоть,
молодой Есенин мечтает о мирах иных, идеальных» /54/.
Таким образом, в раннем творчестве Есенина на фоне спокойных,
просветленных, гармоничных мотивов уже прорываются настроения,
предвосхищающие мотивы цикла «Москва кабацкая». Здесь уже звучит горестное
признание поэта в душевной усталости, неприкаянности.
Также нужно сказать о том, что некоторые исследователи, в частности
О.Е. Воронова, рассматривают эволюцию мотивов тоски и упадничества в поэзии
Есенина в их экзистенциальном аспекте /12/.
Экзистенциальная проблематика в творчестве Есенина связана с
отражением кризисного сознания современного человека, с феноменом
«отчуждения» и «самоотчуждения» личности, переживающей драму утраты своих
корней, связи с миром. Кризисное состояние духа, как утверждает
экзистенциальная философия, обуславливается обострением внутренней
дисгармонии личностного сознания, что может привести к раздвоению личности.
Состояние «отчуждения» достигает при этом своего предела, трансформируясь в
«самоотчуждение».
Яркий пример такого самоотчуждения мы наблюдаем в есенинской поэме
«Черный человек», в образе его демонического двойника.
Но предвестники этого «черного» двойника появляются в поэзии Есенина и
гораздо раньше, начинают прослеживаться в его ранних произведениях.
Впервые трагический экзистенциальный феномен «самоотчуждения»
запечатлен в стихотворении «День ушел, убавилась черта…» (1916 год). Его
экзистенциальный «код» заключен в мотиве призрачности, неистинности
«наличного бытия», трагически переживаемого героем, его неподлинное «я»
превращается в некую странствующую тень, ишущую новое воплощение,
пристанище:
« С каждым днем я становлюсь чужим
И себе, и жизнь кому велела.
Где-то в поле чистом, у межи,
Оторвал я тень свою от тела …»/60/.
Уже здесь впервые отчетливо намечена тема двойничества, которой
сопутствует мотив отчуждения личности от собственной «экзистенции».
Также показательно в этом плане еще одно стихотворение Есенина –
«Слушай, поганое сердце» (1916), где мы имеем дело со сложной диалектикой
развития образа, с системой двойников, со взглядом на себя со стороны, из
«зазеркалья»:
«Слушай, поганое сердце,
Сердце собачье мое.
Я на тебя, как на вора
Спрятал в руках лезвие…» /60/.
В одном из ранних стихотворений Есенина есть строчка: «Я говорю с
самим собой». Она отражает столкновение противоположных начал, систему
двойственности самоощущения поэта.
Итак, можно сказать, что феномен двойничества был присущ
художественному сознанию Есенина изначально, проявляясь уже в его ранних
произведениях. В дальнейшем, раздвоенность его внутреннего мира будет
обостряться еще сильнее под влиянием внешних обстоятельств. В его
творчестве все более явственно будет ощущаться присутствие его «черного»
двойника, порожденного сумятицей в душе поэта.
На раздвоение сознания Есенина большое влияние оказывает революция
1917 года, оценки которой в его творчестве были крайне противоречивыми.
Произошедшая революция всколыхнула сознание народа. Не мог остаться к
ней безучастным и Есенин. Все коренные изменения, происходящие в стране,
еще больше расшатали его душевную неустойчивость, породили в его душе новые
сомнения.
Нет сомнения в том, что Есенин встретил революцию с вдохновением и
восторгом. «В эти месяцы,- вспоминал его друг В.С. Чернявский,- были
написаны одна за другой все его … поэмы о революции … Он был весь во власти
своей «есененской Библии…» /70/. «Поэтическая Библия» состояла из 10-ти
«маленьких поэм»; «Певущей зов», «Отчарь», «Откоих», «Пришествие»,
«Преображение», «Инония», «Сельский часослов», «Иорданская голубица»,
«Небесный барабанщик» и «Пантократор», в которых Есенин воспевал
преобразования в стране.
В этих его произведениях отражается восторженное впечатление от
произошедшей революции, выражаются надежды на светлое будущее:
«Новый сеятель
Бродит по полям
Новые зерна
Бросает в борозды
Светлый гость в колымаге
К вам едет». («Преображение», 1917 год) /60/.
Таким видится Есенину Образ революции. Он связан с надеждами на новую,
лучшую жизнь. Поэт принимает тот, «новый день», который наступил в стране:
«О новый, новый, новый
Прорезавший тучи день!
Отроком солнцеголовым
Сядь ты ко мне на плетень …» /60/.
Но в то же время он словно начинает сомневаться в правильности
происходящего, увидев изнаночную сторону тех преобразований, которые сам
воспевал. В стихотворении «Кобыльи корабли» (сентябрь 1919 год), уже звучит
как бы насмешка над теми, кто ничего не видя и не не понимая, стремится в
новую жизнь, о также над самим собой , еще недавно тоже стремившемся туда
же:
«Видно в смех над самим собой
Пел я песнь о чудесной гостье ...» /60/.
«Чудесная гостья» оказалась совсем не той, какой представлял ее себе
поэт. Позже, в поэме «Страна негодяев» (1922-1923 года), есенинский герой
Номах окончательно ее развенчает:
«Я верил … я горел…
Я шел с революцией,
Я думал, что братство не мечта и не сон,
Что все в единое море сольются,
Все сонмы народов, и рос, и племен.
Пустая забава!
Одни разговоры!
Ну что же?
Ну что мы взяли в замен?
Пришли те же тупики, те же воры
и вместе с революцией
Всех взяли в плен …» /59/.
Этими словами Номаха Есенин выражает свое отношение к революции,
осо
| |  скачать работу |
Исследование феномена двойничества в культуре серебряного века в аспекте изучения творчества Сергея Александровича Есенина |
