Исследование феномена двойничества в культуре серебряного века в аспекте изучения творчества Сергея Александровича Есенина
знание ее изнанки. Существует мнение, что в своем герое Номахе Есенин
изобразил самого себя, свою вторую, темную сторону души. По мнению М. Нике,
во–первых описание Номаха совпадает с внешностью самого поэта: «Блондин.
Среднего роста, 28-ми лет». Во-вторых, имя «Номах» является анаграммой
«монаха» – деревенского прозвища Есенина и его двойника в «Черном человеке»
/51/.
Итак, мы видим, какое смятение царило в душе Есенина , как он страдал
от того, что не мог понять и однозначно принять то, что происходило в его
стране. Позже, в стихотворении «Письмо к женщине» (1924 год) он сравнит
себя с лошадью, которой не по своей воле приходится скакать неизвестно куда
и зачем, и повернуть назад она не может:
«… Не знали вы, что я в сплошном дыму
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму
Куда несет нас рок событий …» /60/.
Поэт сравнивает революционные годы с «гущей бурь и вьюг». Но, как
известно, буря не обходится без жертв, и не каждый может выдержать ее
натиск:
«… Ну кто же из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался …» /60/.
Есенин явно не относил себя к тем, кто остался крепким в качке. И это
время всеобщего хаоса оказалось очень удачным для того, чтобы наружу
беспрепятственно смог выйти его «двойник» – «Черный человек», который будет
преследовать поэта до конца его жизни, то, подавляя своим напором, то,
немного отходя в сторону. «Двойник» этот выступает в образе «хулигана»,
дебошира, поражающего окружающих своей грубостью и дерзостью, при этом
склонившегося « над стаканом, чтоб не страдал ни о ком, себя сгубить в
угаре пьяном» /60/. Этому «черному двойнику» противостоит светлый образ
измученной, страдающей души поэта. По мнению М.И. Шубниковой – Гусевой,
лирический герой Есенина, именующий себя «хулиганом», поражал нарочитостью
своей вызывающей позы, смысл которой состоял в том, чтобы пробудить в людях
сострадание к ближнему, «осветить потемки чужих душ» /60/.
Итак, причина душевного кризиса Есенина в большой мере была
обусловлена его растерянностью перед «Бурей революцией», перед «роком
событий». Он очень болезненно ощущал затерянность отдельного человека в
этой «буре», полную оторванность от мира, от своих корней, от всего того,
на что раньше он мог опереться.
Также очень волновал Есенина вопрос о вытеснении всего живого
«железным» в ходе индустриализации. Он, как никто другой, ощущающий свою
связь с природой, опасался, что «эпоха железа» может окончательно ее
вытеснить, погубить.
Есенин, конечно же понимал необходимость внести изменения в нищую
Русь, приветствовал рождение «стальной» России, о чем говорят многие его
стихотворения, в частности «Неуютная жидкая лунность» (1925 год):
«Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам и тополям …» /60/.
Но поэт боялся «железного» в переносном, метафорическом смысле, как
воплощение бездуховного, несущего смерть живому, о чем пишет в своем
произведении «Железный Миргород», восхищаясь техническим достижениям
Америки: «С этого момента я разлюбил нищую Русь …», но в то же время
ужасаясь царящей там бездуховности: «Человека я пока не встречал, и не
знаю, где им пахнет. … Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и
людоедство, зато у нас душа, которую здесь за ненадобностью сдали в аренду
под смердяковщину …»/59/ - писал Есенин из-за границы одному из своих
друзей.
Также Есенина очень тяготило то обстоятельство, что, уехав из деревни
и живя в городе, он ни в том и ни в другом месте не ощущал себя своим,
нигде не мог найти свое место.
Приезжая к себе на родину, в деревню, Есенин с удивлением и грустью
осознает:
« … Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть, с какой далекой стороны …» /60/.
В городе он также чувствует себя неуютно, оставаясь верным своим
идеалам – «золотому» и природному в себе и в жизни. Так, в стихотворении
«Спит ковыль. Равнина дорогая …» (1915 год) он пишет:
« … И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы …» /60/.
Все это вместе взятое – беспокойное, сумбурное время, переворачивающее
все с ног на голову в сознании людей, - способствовало смятению в душе
поэта. Он уже не знает, на что ему опереться, ощущает себя оторванным от
реальности, выброшенным из общего ритма жизни. И это тяжелое для него время
является очень благоприятным для выхода наружу его «черного двойника» –
циника, «скандалиста», «хулигана», который всеми силами пытается подавить
все то светлое, чистое, что есть в душе поэта. И в то же время этот «черный
двойник» поэта является как бы щитом, за которым Есенин прячется от
внешнего мира, скрывая свою растерянность и грусть.
Борьба между темными и светлыми сторонами души поэта особенно ярко
выражена им в книге стихов «Москва кабацкая». Она состоит из двух резко
контрастных по своему содержанию циклов, - «Москва кабацкая» и «Любовь
хулигана» (1922-1923 года).
Цикл стихов «Москва кабацкая» пронизан ощущением неразрешимых
пртиворечий жизни, безысходного отчаяния, тоской. В этом цикле Есенин
изображает «дно» послеоктябрьской жизни, обитатели которого разуверились
во всем и обречены на гибель. Среди них и сам поэт, который в стихотворении
«Да, теперь решено! Без возврата …» (1922 год), говорит о себе:
«Я такой же, как вы, пропащий,
Мне теперь не уйти назад …» /60/.
Л.Л. Бельская считает, что «Москва кабацкая» выражает тяжесть, боль
поэта, создается в тяжком надрыве, мучительном искании пути. Все то
усиливает драматическое напряжение, тяжкую грусть безысходности. Сам поэт в
состоянии душевной депрессии и подавленности готов перечеркнуть свою жизнь,
как бесцельную, неудавшуюся/5/.
Эта растерянность, ощущение никчемности, бесмысленности своего
существования отразились во всех стихотворениях этого цикла. Так, например,
в стихотворении «Грубым дается радость …» (1923 год) Есенин выражает свою
душевную усталость и равнодушие:
«Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак.
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак …» /60/
С. Есенин сам прекрасно осознает свою душевную драму, разлад с самим
собой. Уверенно здесь выступает вперед его «черный двойник», олицетворяющий
все низкие, темные страсти. Есенин в цикле «Москва кабацкая» сам себя
характеризует как «забулдыгу», «шарлатана», «скандалиста». В стихотворении
«Все живое особой метой…» (1922 год), он признается:
«… Если не был бы я поэтом,
То, наверное, был мошенник и вор …» /60/.
«Двойник Есенина – «похабник и скандалист», подавляет его, заставляя
«ковылять из притона в притон», и это угнетает поэта, он страдает оттого,
что о нем «прокатилась дурная слава», что окружающие не видят за маской
«шарлатана» и скандалиста» израненную душу /60/. В стихотворении «Я
обманывать себя не стану…» (1922 год), поэт недоумевает:
«… Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?
Не злодей я и не грабил лесом
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам… « /60/.
Есенин противопоставляет себя окружающему миру, ощущает в нем свое
одиночество, боль от непонимания. Мир он воспринимает как «чужой и
хохочущий сброд» («Все живое особой мечтой…»).
В стихотворении «Ты прохладой меня не мучай…» (1923 год) Есенин с
горькой иронией подводит итог своей жизни, как неудавшейся, как мечте,
которую не удалось реализовать, и ему больно, что все, чего он достиг – это
непонимание окружающих и ощущение собственной ненужности:
«Было время, когда и предместья
Я мечтал по-мальчишески – в дым
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком,
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже, -
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас
Как заборная,
| |  скачать работу |
Исследование феномена двойничества в культуре серебряного века в аспекте изучения творчества Сергея Александровича Есенина |
