Китайская семья
шляя над проблемами справедливости,
человечности, культуры, привлекает к себе людей, жаждущих услышать живое
слово, может сыграть в жизни общества несравненно большую роль, чем
министры и сановники. Это открытие, сделанное исподволь, без осознанного
стремления к переворотам, было неслыханным новшеством, прорывом к новым
горизонтам из анонимной коллективности архаического города-государства.
По всей вероятности, то течение, которое впоследствии стало школой
Конфуция, возникло первоначально как свободное сообщество друзей,
обсуждавших интересовавшие их вопросы. Но сила ума и масштабы личности
Конфуция вскоре привели к тому, что он стал признанным главой школы, а его
друзья - его учениками. В «Лунь-юй» упоминаются имена 22 учеников. Даже
если эта цифра и не точна, она дает представление о размерах его школы.
Конфуций принимал к себе в школу всякого, кто шел к нему, вне зависимости
от того, принадлежал ли он к аристократии
или к простым людям, к богатым или бедным. Он говорил, что среди
стремящихся к знанию он не признает никаких различий; это также было
новшеством там, где главным признаком человека было происхождение.
В китайской традиции существует версия, что Конфуций был крупным
сановником, ведавшим в царстве Лу вопросами суда и расправы. Восходит эта
версия к весьма почтенному источнику - к биографии Конфуция, написанной
великим китайским историком Сыма Цянем (приблизительно 145-90 гг. до н.э.),
о котором нам не раз еще придется упоминать. Авторитет Сыма Цяня,
поддержанный и усиленный двухтысячелетней традицией, казался до последнего
времени достаточной гарантией
правильности сообщаемых им сведений. Но критические исследования ученых
нашего века показали, что отнюдь не всему, что пишет Сыма Цянь, следует
безусловно доверять. В частности, было выяснено, что, живя в условиях
централизованной империи, Сыма Цянь не представлял себе обстановки,
существовавшей в маленьких самостоятельных городах-государствах,
уничтоженных еще за три столетия до его рождения. Народные выступления,
происходившие на улицах и площадях, Сыма Цянь изображает как борьбу
сановников, происходившую в тронных залах и коридорах дворцов (18).
Поскольку история, как ему казалось, творится во дворцах императорами и их
приближенными, неудивительно, что он превращает в сановника и Конфуция, в
его время уже рассматривавшегося в качестве основоположника государственной
идеологии. Для такого человека положение скромного учителя казалось Сыма
Цяню неуместным, и, опираясь на легенды, уже окружавшие в это время
личность мыслителя, он наделяет его высоким постом и помещает его биографию
среди биографий царственных особ. Современный биограф Конфуция, Х. Г. Крил,
убедительно опроверг эту версию. Самым существенным из его аргументов
является то, что в то время высокий пост мог занимать лишь человек,
принадлежащий к одному из знатных родов, а если бы в
действительности Конфуций, не принадлежавший к знати, этот пост занимал,
такой факт не остался бы не отмеченным в самой достоверной книге, о нем
рассказывающей, - в «Лунь-юе». Однако, по-видимому, какой-то официальный
пост Конфуций все же занимал. Его ученики шли все выше по лестнице карьеры,
и делалось все более странным, что их учитель - лицо официально не
признанное. Цзи Кан-цзы, управлявший в то время царством Лу, присвоил
Конфуцию звание не слишком высокое, но достаточно
почетное. По-видимому, он стал одним из низших (да-фу ) -
сановников. К такому заключению можно прийти на основании текста, где
говорится, что с другими низшими (да-фу) он говорил прямо и непринужденно,
в то время как с высшими держался более формально:
В ожидании аудиенции, беседуя с низшими чинами,
Он казался ласковым, в беседе с высшими чинами –
твердым.
В присутствии князя он двигался с почтительным и важным видом (19).
Пост Конфуция, насколько можно судить, был достаточно почетным, но не
давал ему возможности влиять на ведение дел, и Конфуций тяжело переживал
это. В «Лунь-юй» есть такой эпизод. Один из учеников Конфуция опоздал к
нему и объяснил, что задержался из-за государственных дел, и тогда Конфуций
сказал:
«Это очевидно, были мелкие дела, ибо если бы это были столь важные
вопросы, что можно было бы назвать их государственными, посоветовались бы
со мной» (20).
Единственным достоверным свидетельством о Конфуции и его взглядах является
«Лунь-юй» - небольшой трактат, в который входят изречения Конфуция, а также
разговоры между ним и его учениками и современниками.
В самой ранней китайской библиографии, относящейся к 1 в. до н.э.,
сообщается, что эта книга составлена учениками Конфуция после его смерти на
основе сохранившихся у них записей. Но в настоящее время большинство ученых
считает, что, будучи действительно основанной на этих записях, книга (за
исключением двух глав) подготовлена через 70-80 лет после смерти Конфуция,
т.е. в начале 4 в. до н.э. «Лунь-юй» написана крайне лаконичным языком и
состоит из отрывочных записей, в которых затрагиваются самые разнообразные
темы, начиная от деталей повседневной жизни Конфуция и кончая разбором
проблем философии, культуры, политики и морали. В книге нет продуманной
системы; части, на которые она разделена, озаглавлены по первым словам
первого отрывка. В редких случаях несколько следующих друг за другом
записей содержат сходные по теме высказывания; слова учителя перемежаются
словами учеников, причем на
вопросы, многократно повторяющиеся, почти всегда даются различные ответы. В
«Лунь-юй» зарегистрирована постоянная работа мысли, бьющейся над решением
основных вопросов человеческой жизни и отношения к людям; к этим вопросам
мыслитель подходит все вновь и вновь с разных сторон, каждый раз предлагая
иной аспект их решения.
Одна из особенностей «Лунь-юй» - высокая оценка Конфуцием традиции как
таковой.
Известно, что совершенно исключительное почтение к традиции испытывают
племена и народности, находящиеся на первобытной ступени развития. Значение
традиции в их жизни легко понять - без культурных традиций, попросту
говоря, ни
один из этих народов не мог бы выжить. Именно накапливавшийся старшими опыт
борьбы с многочисленными врагами первобытного человека, передававшийся во
всех своих многочисленных деталях младшему поколению, мог обеспечить
выживание группы. Поскольку традиция передается от старших к младшим, среди
первобытных племен непререкаемым авторитетом, как правило, пользуются
старики
Для Конфуция традиция воплощалась в понятии «Ли», которое переводится на
европейские языки как «обряды», «этикет», «ритуал», «правила
благопристойности». «Ли» - не только правила вежливости и благопристойного
поведения, но и религиозный ритуал, ритуал охоты, дипломатии, управления.
Кроме того, в форме ритуала символизировались и религиозные взгляды
народа, и его культурные традиции, и представления о добре и зле.
Соблюдение «Ли» означало не только выполнение определенных правил; в
понимании Конфуция сюда входило и принятие ценностей, в этих правилах
воплощенных.
Конфуций большей частью употребляет «Ли» в паре со словом «Юэ» , которое
принято переводить как «музыка».
О том, какое значение Конфуций придавал «Юэ», видно из его изречений:
Я вдохновляюсь песнями,
Ищу опору в ритуалах
И завершаю музыкой .(21)
Это понятие так же мало поддается точному переводу на современные
европейские языки, как и «ли». В первую очередь оно обозначает ритуальные
танцы, исполнявшиеся при дворах древнекитайских правителей под
аккомпанемент музыкальных инструментов.
Китайцы понимали это так: каждый звук и жест «музыки» воспринимались как
нечто значимое, символизирующее чувства и действия исторических героев и
помогающее почувствовать прошлое как нечто неотделимое от настоящего. Т.е.
история излагалась своего рода пантомимой или танцем. Тот факт, что
Конфуций хорошо (в китайском смысле) знал историю, свидетельствует, что он
был незаурядным танцором. Интерпретация музыкального произведения бывала
весьма далека от беспристрастного анализа. Через историю она всегда вела к
этике, к основным вопросам человеческих взаимоотношений и жизни общества.
Это прекрасно выражено в трактате (Юэ-цзи) «Записках о музыке», где
говорится, что, прослушав такую музыку, благородный человек объясняет ее
содержание, говоря о древности, исправляет собственное поведение и свою
семью, а затем стремится установить справедливость и спокойствие в
Поднебесной. (22)
Обряды (Ли) вместе с музыкой (Юэ) образуют в китайской традиции
культуру, обозначаемую словом «Вэнь». Как происхождение, так и смысл этого
весьма интересны. В иньских надписях на костях (14-12 вв. до н.э.) иероглиф
«Вэнь» представляет собой пиктограмму человека с татуировкой на груди, и в
раннечжоуских письменных источниках он фигурирует со значением «линия,
рисунок, украшение». (23) Конфуций в момент смертельной опасности
восклицает: «Если бы небо хотело, чтобы «Вэнь» погибло, оно не дало бы мне,
позднорожденному смертному, к нему причаститься».(24) Понятие «Вэнь» при
этом возводится Конфуцием к Вэнь-вану (11 в. до н.э.), основателю династии
Чжоу. В таком отождествлении качества с именем сказывается одна из
особенностей мышления древних китайцев, связанная со структурой
древнекитайского языка. Дело в том, что в отличие от европейских языков в
древнекитайском полностью отсутствует категория времени. Если в европейских
языках сама форма глагола указывает на то, происходило ли что-то в прошлом,
происходит в настоящем или будет происходить в будущем, в древнекитайском
языке для этого необходимо упоминание каких-то конкретных имен и событий.
При такой структуре языка ис
| |  скачать работу |
Китайская семья |
