Книга женской души
идут другие племена.
Журнальная критика была нередко несправедлива к творчеству К. Павловой.
Скорее дело в извечной слепоте современников к незаурядным явлениям.
Настигавшее К. Павлову ощущение общественного одиночества, духовного
вакуума рождало исполненные боли строки:
Куда деваться мне с душою!
Куда деваться с сердцем мне!
Но за этим, казалось бы, неодолимым отчаянием вновь обретение стойкости
духа: "В душе моей есть боль, но нет испуга". Слова зазвучали как девиз для
нового поколения женщин, начавших страстную борьбу за социальное
самоутверждение. Свой дар - то гнетущее, то окрыляющее бремя поэзии -
Каролина Павлова и возносила, и клеймила, и жаждала временами оттолкнуть, и
заклинала вернуться. После душевных испытаний, нравственных кризисов,
внутренне опустошавших дотла спасение в творчестве:
Нет! Как бы туча ни гремела,
Как ни томила бы жара,
Еще есть долг, еще есть дело -
Остановиться не пора.
Исходя из своего трудного жизненного и литературного опыта, поэтесса
предостерегала молодых последовательниц от увлечения стихотворством.
В русской поэзии со второй половины 90-х годов наступил период новых
философских и эстетических поисков, представленных именами Вячеслава
Иванова, Валерия Брюсова, Константина Бальмонта - корифеев русского
символизма В русле этой школы развивается творчество Мирры Лохвицкой (1869-
1905) — ученицы Майкова и Бальмонта. Классичность формы их лирических
произведений сочетается со взрывным, нетрадиционным (особенно для женской
лиры) содержанием. У Лохвицкой — это песни страсти, открывающие заповедные
тайники женского сердца. Именно Мирра Лохвицкая первой переступила "табу",
наложенное на пределы женской исповедальности Е.П. Ростопчиной. Мнение
Ростопчиной, что "женская душа должна в тени светиться", для настроений
конца века утратило значение. Напротив, во всех слоях общества нарастала
жажда высказать себя до конца, докопаться до сути человеческих отношений,
по возможности полнее разобраться и в переливах любовных чувств, и в
перепадах страсти.
По духу наиболее характерных для поэтессы строф, их всегда
блистательному, многоцветному "оперению", их чувственной насыщенности,
ближе всего Лохвицкой творчество К. Бальмонта. Это отмечала уже критика 90-
хгодов. Первый сборник поэтессы вышел в 1896 году. За него в следующем году
М. Лохвицкая награждена почетной академической премией имени А.С. Пушкина,
избрана в Общество любителей российской словесности. Ведущий рецензент,
готовивший отзыв по случаю выдвижения на Пушкинскую премию, А.А Голенищев-
Кутузов писал: "...Однообразие и ограниченность содержания в поэзии г-жи
Лохвицкой в значительной мере искупается той виртуозной игрой образов,
звуков и красок, которая невольно увлекает читателя и не дает ему заметить,
что в сущности он перечитывает под разными видами одну и ту же старую
сказку". Но против премии рецензент не возражал. Она вручена заслуженно.
Однако, в отклике на раннюю смерть М. Лохвицкой в 1905 году В. Брюсов
говорил: "Для будущей "Антологии русской поэзии" можно будет выбрать у
Лохвицкой стихотворений 10-15, истинно безупречных". В сонетах Лохвицкой
любовь и красота занимают центральное место, но они отходят от строгих
канонов. Некоторые критики видели в них "измельчание поэзии" и гражданского
духа. Лохвицкая выпустила пять сборников. Ее считали по тем временам
безнравственной, а она с удивлением спрашивала:
Я не знаю зачем упрекают меня,
Что в сознаньях моих
слишком много огня.
В любовной лирике Лохвицкой звучат все оттенки древнейшей и вечно молодой
темы любви — от едва уловимого его зарождения до бурных проявлений и
"памяти сердца". Что же оказалось современникам столь шокирующим? Да
совершенно невинные по теперешним временам признания:
И, голову с мольбой на грудь твою
склонив,
Изнемогаю я от счастия и муки...
И силы падают... и холодеют руки...
И страсти бешеной я чувствую
прилив!
Может быть, особенное неприятие вызывала ее отнюдь не некрасовская
трагическая муза. Одна из немногих, она не ослепляла себя видениями из снов
Веры Павловны, а ясно прозревала грядущий ужас.
Я — откровений тайных жрица.
И мир — пустыня для меня,
Где стонут жертвы и убийца,
Где страждущих белеют
лица
В геене крови и огня.
Мирра Лохвицкая была самой энергичной и яркой поэтессой XIX века.
Современникам мало известно творчество Софии Парнок (1885-1933). Из
двух с половиной сотен стихотворений, написанных ею, в золотой фонд русской
поэзии можно внести не более десятка. И все же, в поразительно простых по
интонации строках столько обаяния:
Еще не дух, почти не плоть,
Так часто мне не надо хлеба,
И мнится: палец уколоть, —
Не кровь, а капнет капля неба.
Поэтесса близка к тому, что ныне называют интеллектуальной поэзией. Это —
философская лирика с ее неистребимой жаждой идеала, попытками разобраться и
в космосе бытия, и микрокосмосе своего "я". Под пером Софии Парнок
излюбленные ранее темы, специфичные для женской лирики, сменяются
всечеловеческими темами. Такая мысль была высказана в одном из первых
откликов на книгу С. Парнок: "Усмирить, заковать женскую душу со всеми ее
противоречиями в суровый мужественный стих — вот пафос этой поэзии..."
Зинаида Гиппиус (1869-1945) стояла у истоков русского символизма и
была одним из его негласных лидеров. Ее поэзия отмечена выразительным
сочетанием интеллектуальной глубины и психологической подвижности,
ритмической изысканностью и стилистическим мастерством. Брюсов отмечал
исключительное умение поэтессы "писать афористически, замыкать свою мысль в
краткие, выразительные, легко запоминающиеся формулы":
Мне мило отвлеченное:
Я жизнь им создаю...
Я все уединенное,
Неявное люблю.
В ранних стихах Гиппиус как и все "старшие символисты", исповедовала культ
одиночества и иррациональных предчувствий, пытаясь преодолеть духовное
раздвоение и духовный кризис на путях веры в Бога. В ее стихах часто
встречаются слова о смерти:
Не страшно мне прикосновенье стали
И острота и холод лезвия.
Но слишком тупо кольца жизни сжали
И, медленные, душат, как змея.
Эти строки из сонета — продолжение традиции русского женского сонета XIX
века. Но здесь она отказывается от строгих канонов и четырнадцать строк
заменяет двенадцатью. Как художнику Гиппиус доступны все современные пути
поэзии, но она сознательно не хочет полной яркости и полной звучности,
избегая слишком резких эффектов, слишком кричащих слов. Пейзажная лирика
поэтессы по мнению Брюсова достигает чисто тютчевской зоркости. Как
прекрасна характеристика "весеннего ветра":
И разрезающе остра
Его неистовая ласка,
Его безумная игра...
Или другая характеристика, "августа":
Пусть пустыня дождевая,
И, обескрылев в мокрой мгле,
Тяжелый дым ползет, не тая,
И никнет, тянется к земле.
В творчестве Гиппиус легко уследить следы исторических веяний. Она начала
свой творческий путь когда еще были на слуху стихи женской поэзии XIX века
с оттенком сентиментальности и оказали свое, и притом значительное влияние
на ее творческую душу. Долгий путь, пройденный Гиппиус от конца 80-х XIX
века до XX века, сильно повлиял на ее сложную впечатлительную душу, "надвое
переломленную", заставил ее искать новые учения, обращаться к новой вере:
"О том молюсь, что выше счастья...". В ее стихах постоянно возникают мотивы
смерти:
Приветствую смерть я
С бездумной отрадой,
И мукой бессмертья
Не надо, не надо!
И в ее равнодушном отчаянии сквозит бессилие. Поэтесса очень много говорит
о своем бессилии, о своей израненной душе. Раздвоенность души отражается
контрастами:
Небо — вверху; небо — внизу,
Звезды — вверху; звезды — внизу.
Все, что вверху, то и в низу.
Если поймешь, — благо тебе.
Никто из поэтесс XIX века не был до такой степени одинок, но говоря о том,
что "в одиночестве зверином живет до ныне человек", Гиппиус надеется:
Мы соберемся, чтобы хотеньем
В силу бессилье преобразить,
Веру — со знаньем, мысль — с откровеньем,
Разум — с любовью соединить.
В своем творчестве Гиппиус никогда не отдается потоку эмоциональной стихии,
она не спонтанна и не импульсивна. Но упреки своих оппонентов в холодности
она начисто отмела. Прозвучало это убедительно и психологически, и
художественно в стихотворении "Сосны", наполненном шумом сосен, глухим,
невнятным. Но в нем постепенно начинают пробиваться слова, злые и колючие:
Твоя душа, в мятежности,
Свершений не дала.
Твоя душа без нежности,
А сердце — как игла.
Целый ряд русских поэтов-символистов кризисные периоды, в моменты
революционных потрясений начинали разрабатывать гражданскую проблематику.
Такого нельзя сказать о Гиппиус, уже в первых поэтических опытах она
предстает и как лирик и как общественный деятель, судья и пророк своего
поколения. Но с годами в ее поэзии стала доминировать общественно-
религиозная тематика. О новом качестве слова поэтессы, поднявшегося до
пророческой мощи, дает представление стихотворение "Веселье", написанное 29
октября 1917 года:
Блевотина войны — октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твое похмелье,
О бедная, о грешная страна!
Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянный
| |  скачать работу |
Книга женской души |
