Коллегии, история создания и основы делопроизводства
сториографии, нашлись сторонники той
точки зрения, что государственная власть в России занимала значительно
более сильную позицию по отношению к обществу, чем европейские режимы. Но
эта точка зрения в советской историографии доминирующей не являлась.
Советские историки, которые стремились дать петровскому государству и его
политике свою характеристику, как правило уделяли особое внимание
экономическим и социальным преобразованиям; при этом отношения классов
служили отправной точкой. Единственное в чем здесь были расхождения - это в
понимании характера классовой борьбы и соотношения противоборствующих сил в
этот период.
Первым, кто попытался определить сущность реформ Петра с марксистских
позиций был Покровский. Он характеризует эту эпоху как раннюю фазу
зарождения капитализма, когда торговый капитал начинает создавать новую
экономическую основу русского общества.
Как следствие перемещения экономической инициативы к купцам, власть перешла
от дворянства к буржуазии (т.е. к этим самым купцам). Наступила так
называемая «весна капитализма». Купцам необходим был эффективный
государственный аппарат, который мог бы служить их целям как в России так и
за рубежом.
Именно по этому, по мнению Покровского, административные реформы Петра,
войны и экономическая политика в целом, объединяются интересами торгового
капитала.
Некоторые историки, придавая торговому капиталу большое значение,
связывают его с интересами дворянства. И хотя тезис о доминирующей роли
торгового капитала был отвергнут в советской историографии, можно говорить
о том, что мнение относительно классовой основы государства оставалось в
советской историографии с середины 30-х до середины 60-х годов
господствующим. В этот период общепризнанной была точка зрения, согласно
которой петровское государство считалось «национальным государством
помещиков» или «диктатурой дворянства». Его политика выражала прежде всего
интересы феодалов - крепостников, хотя внимание уделялось и интересам
набирающей силу буржуазии.
В результате проводимого в этом направлении анализа политической идеологии
и социальной позиции государства, утвердилось мнение, что сущность идеи
«общего блага» демагогична, ей прикрывались интересы правящего класса.
Хотя это положение разделяет большинство историков, есть и исключения.
Например, Сыромятников, в своей книге о петровском государстве и его
идеологии, полностью присоединяются к данной Богословским характеристике
государства Петра как типично абсолютистского государства той эпохи. Новым
в полемике о российском самодержавии стала его интерпретация классового
фундамента этого государства, которая базировалась на марксистских
определениях предпосылок Европейского Абсолютизма. Сыромятников считает,
что неограниченные полномочия Петра основывались на реальной ситуации, а
именно: противоборствующие классы (дворянство и буржуазия) достигли в этот
период такого равенства экономических и политических сил, которое позволило
государственной власти добиться известной независимости по отношению к
обоим классам, стать своего рода посредником между ними.
Благодаря временному состоянию равновесия в борьбе классов, государственная
власть стала относительно автономным фактором исторического развития, и
получила возможность извлекать выгоду из усиливающихся противоречий между
дворянством и буржуазией.
То, что государство стояло таким образом в известном смысле над классовой
борьбой, ни в коем случае не означало, что оно было полностью
беспристрастно. Углубленное исследование экономической и социальной
политики Петра Великого привело Сыромятникова к выводу, что
преобразовательная деятельность царя имела в целом антифеодальную
направленность, «проявившуюся, например, в мероприятиях, проведенных в
интересах крепнущей буржуазии, а также в стремлении ограничить крепостное
право».[5]
Эта характеристика реформ, данная Сыромятниковым, не нашла значительного
отклика у советских историков. Вообще советская историография не приняла и
критиковала его выводы (но не фактологию) за то, что они были очень близки
к отвергнутым ранее положениям Покровского.
К тому же многие историки не разделяют мнение о равновесии сил в петровский
период, не все признают едва народившуюся в 18 веке буржуазию реальным
экономическим и политическим фактором, способным противостоять поместному
дворянству.
Подтвердилось это и в ходе дискуссий, шедших в отечественной историографии
в 70-х годах, в результате которых было достигнуто относительно полное
единство мнений относительно неприменимости тезиса о «нейтральности» власти
и равновесии классов применительно к специфическим российским условиям.
Тем не менее, некоторые историки, в целом не соглашаясь с мнением
Сыромятникова, разделяют его взгляд на петровское единовластие, как
относительно независимое от классовых сил. Они обосновывают независимость
самодержавия тезисом о равновесии в новом варианте. В то время, как
Сыромятников оперирует исключительно категорией социального равновесия двух
различных классов - дворянства и буржуазии, Федосов и Троицкий
рассматривают в качестве источника самостоятельности политической
надстройки противоречивость интересов внутри правящего класса. И, если Петр
Первый смог провести в жизнь столь обширный комплекс реформ вопреки
интересам отдельных социальных групп населения, то объяснялось это накалом
той самой «внутриклассовой борьбы», где с одной стороны выступала старая
аристократия, а с другой - новое, бюрократизированное дворянство.
В то же время, нарождающаяся буржуазия, поддерживаемая реформаторской
политикой правительства, заявила о себе, хоть и не столь весомо, выступая в
союзе с последней из названных противоборствующих сторон - дворянством.
Еще одна спорная точка зрения была выдвинута А.Я. Аврехом, зачинателем
дебатов о сущности российского абсолютизма. По его мнению абсолютизм возник
и окончательно укрепился при Петре Первом. Его становление и невиданно
прочное положение в России стало возможным благодаря относительно низкому
уровню классовой борьбы в сочетании с застоем в социально - экономическом
развитии страны.
Абсолютизм следовало бы рассматривать как форму феодального государства, но
отличительной чертой России было стремление проводить вопреки явной
слабости буржуазии именно буржуазную политику, и развиваться в направлении
буржуазной монархии.
Естественно, эта теория не могла быть принята в советской историографии,
ибо противоречила некоторым марксистским установкам.
Это разрешение проблемы не нашло особого признания и в ходе продолжавшейся
дискуссии советских историков об абсолютизме. Тем не менее Авераха нельзя
назвать нетипичным участником этой полемики, которая характеризовалась во
первых явным стремлением акцентировать относительную автономию
государственной власти, а во вторых единодушием ученых в вопросе о
невозможности характеризовать политическое развитие только посредством
простых заключений, без учета особенностей каждого периода истории.
Вне связи с дискуссией об абсолютизме историки обсуждали проблему
личного вклада царя Петра в реформы. Фигура Петра давно приковывала
внимание многих авторов, но большинство из них ограничивалось общими, и
преобладающе положительными психологическими портретами противоречивой
личности царя (причем такие работы появляются и в западной историографии).
Почти все эти характеристики возникли на основе предположения, что
незаурядная личность Петра наложила отпечаток на всю политическую
деятельность правительства и в положительном, и в отрицательном смысле.
Хотя подобная оценка достаточно интересна сама по себе, она лишь изредка
находит подтверждение в серьезных исследованиях, касающихся степени и
характера влияния Петра на процесс преобразований. Чаще же ученые
довольствуются определениями роли монарха, основанными на представлениях о
наличии или отсутствии рамок, ограничивающих деятельность великих людей, и
их функции в историческом процессе (тут интересно отметить, что попытки
воссоздать психологический портрет Петра Первого делались даже на основе
записей его снов.)
Первым открыто усомнился в величии Петра П.Н. Милюков. Основываясь на
выводах своего исследования преобразовательной деятельности в фискально -
административной области, которую он полагал вполне репрезентативной для
оценки личного вклада царя в реформы, Милюков утверждает, что сфера влияния
Петра была весьма ограниченной, реформы разрабатывались коллективно, а
конечные цели преобразований осознавались царем лишь частично, да и то
опосредованно его окружением.
Таким образом, Милюков, в ходе своего исследования обнаруживает длинный ряд
«реформ без реформатора».[6]
В свое время, точка зрения Милюкова привлекла большое внимание, однако
распространенной она стала позднее, когда появились обобщающие труды М.Н.
Покровского, в которых Петр предстает уже вовсе безвольным орудием
капитала.
Вызов, брошенный Милюковым, был принят другими историками.
Например, уже в 1897 году русский историк Павлов-Сильванский опубликовал
две работы с совершенно противоположной оценкой роли Петра в
преобразованиях.
Одна из этих двух работ посвящалась теме отношения царя к ряду проектов
реформ, другая - законодательной деятельности Верховного Тайного Совета
непосредственно после смерти Петра. Эти архивные исследования позволили
Павлову-Сильванскому сделать вывод, что в области реформ именно царь Петр,
и никто иной, был побудительной и движущей силой. Петр часто действовал без
учета мнений своих советников; более того, после смерти царя его ближайшие
прижизненные помощники зачастую вели себя как принципиальные противники
реформ.
Но, если Павлов-Сильванский, как и Милюков, исследовал сравнительно
ограниченные архивные комплексы, то с
| |  скачать работу |
Коллегии, история создания и основы делопроизводства |
