Культура Эпохи Высокого Возрождения и ее представители как светочи мировой культуры
й портрет
приковывал к себе на протяжении столетий, и особенно в последнее столетие,
столь жадное внимание и вызывал столько комментариев. «Мона Лиза» породила
различные легенды, ей приписывали колдовскую силу, ее похищали,
подделывали, «разоблачали», ее нещадно профанировали, изображая на
всевозможных рекламных этикетках. А между тем трудно представить себе
произведение менее суетное. Пошлый шум, поднимаемый вокруг «Моны Лизы»,-
комедийная изнанка популярности, а причина неувядающей популярности
Джоконды – в ее всечеловечности. Это образ проникновенного,
проницательного, вечно бодрствующего человеческого интеллекта: он
принадлежит всем временам, локальные приметы времени в нем растворены и
почти неощутимы, так же как в голубом «лунном» ландшафте, над которым царит
Мона Лиза.
Портрет этот бесконечное число раз копировали,и сейчас, проходя по
залам Лувра, каждый день можно увидеть одного, двух, нескольких художниклв,
углубившихся в это занятие. Но им, как правило, не удается достичь
сходства, Всегда получается какое-то другое выражение лица, более
элементарное, грубое,однозначное,чем в оригинале. Неуловимое выражение лица
Джоконды, с ее пристальностью взора, где есть и чуть-чуть улыбки, и чуть-
чуть иронии, и чуть-чуть чего-то еще,и еще,и еще, не поддается точному
воспроизведению, так как складывается из великого множества светотеневых
нюансов. «Сфумато» - нежная дымка светотени, которую так любил Леонардо,
здесь творит чудеса, сообщая недвижному портрету внутреннюю жизнь,
непрерывно протекающую во времени. Трпудно отделаться от впечатления, что
Джоконда все время наблюдает за тем, что происходит кругом. И даже самое
незначительное усилие или ослабление оттенков – в уголках губ, в глазных
впадинах, в переходах от подбородка к щеке, которое может зависеть просто
от освещения портрета,- меняет характер лица. Сравните несколько
репродукций, даже хороших,- на каждой Джоконда будет выглядеть несколько по-
иному. То она кажется старше, то моложе, то мягче, то холоднее, то
насмешливее, то задумчивее.
Это венец искусства Леонардо. Тихий луч человеческого разума светит и
торжествует над жестокими гримассами жизни, над всевозможными «битвами при
Ангиаре». Их много прошло перед глазами Леонардо. Он предвидел их и в
будущем – и не ошибался. Но разум пересиливает безумие – Джоконда
бодрствует.
Среди художественных сокровищ галереи Уффици во Флоренции есть
портрет необыкновенно красивого юноши в черном берете. Это явно
автопортрет, судя по тому, как направлен взгляд; так смотрят, когда пишут
себя в зеркале. Долгое время не сомневались, что это – подлинный
автопортрет Рафаэля, теперь его авторство некоторыми оспаривается. Но как
бы ни было, портрет превосходен: именно таким, вдохновенным, чутким и
ясным, видится образ самого гармонического художника Высокого Возрождения –
«Божественного Санцио».
Он был на тридцать лет моложе Леонардо да Винчи, а умер почти
одновременно с ним, прожив всего тридцать семь лет. Недолгая, но
плодотворная и счастливая жизнь. Леонардо и Микеланджело, дожившие до
старости, осуществили лишь некоторые из своих замыслов, и только немногие
им удалось довести до конца, Рафаэль, умерший молодым, почти все свои
начинания осуществил. Самое понятие незаконченности как-то не вяжется с
характером его искусства – воплощением ясной соразмерности, строгой
уравновешенности, чистоты стиля.
И в жизни Рафаэля, видимо, не было жестоких кризисов и изломов. Он
развивался последовательно и плавно, усердно работая, внимательно усваивая
опыт учителей, вдумчиво изучая античные памятники. В самой ранней юности он
в совершенстве овладел манерой и техникой своего умбрийского учителя
Перуджино, а впоследствии многое почерпнул у Леонардо и у Микеланджело, но
все время шел своим, очень рано определившимся путем.
Рафаэль, как истинный сын Возрождения, был если и не столь
универсальным,ка Леонардо, то все же очень разносторонним художником; и
архитектором и монументалистом, и мастером портрета, и мастером декора. Но
доныне его знают больше всего как создателя дивных «Мадонн». Созерцая их,
каждый раз как бы заново открывают для себя Рафаэля.
Советским зрителям хорошо известны самое раннее и самое позднее
произведения этого цикла – маленькая «Мадонна Конестабиле» в Эрмитаже и
«Сикстинская мадонна» Дрезденской галереи. «Мадонну Конестабиле» Рафаэль
написал в юности, и это действительно юное произведение – по редкостной
чистоте, целомудренности настроения, по священнодейственной старательности
работы,- но его никак нельзя назвать незрелым. Деликатная, тончайшая
техника почти миниатюрной живописи, композиция, рисунок достойны
гениального художника. Композиция вписана в круг, вернее, в полусферу, так
ак Рафаэль строит композицию не только закругляющимися очертаниями, но и
круглящимися объемами. Круглый формат «тондо» он и впоследствии особенно
любил и часто к нему обращался. Обратим внимание на певучий мягкий абрис
склоненной головы, плеч и рук мадонны. Рафаэль не ищет, как Боттичелли,
изысканной трепетности линий и форм,- напротив , он преодолевает,
обобщает прихотливую дробность форм натуры и приводит их к спокойному,
величавому единству. У его мадонн всегда гладкие волосы, чистый овал лица,
чистый девственный лоб, ниспадающее покрывало охватывает фигуру сверху
донизу единым плавным контуром. Так и в «Мадонне Конестабиле». Вставленное
в широкую золоченую раму, богато украшенную рельефными арабесками,
маленькое тондо Рафаэля на этом фоне не только не теряется, но выступает во
всем своем благородстве, как нежный чуть выпуклый опал на драгоценном
перстне.
Молодая мать и ее дитя бесконечно трогательны, но слишком
простодушны. В них еще нет покоряющей глубины «Сикстинской мадонны»,
созданной художником через пятнадцать лет. Тогда Рафаэль стал иным: это уже
не тот тихий «отрок, зажигающий свечи», каким может представиться
воображению творец «Мадонны Конестабиле». К тому времени он был автором
многих грандиозных композиций, обрел размах и маэстию кисти, стал
знаменитостью. В его искусстве начинали возникать черты, предвещающие
поздний Ренессанс и даже барокко – черты драматизма с налетом некоторой
импозантности. Так как это мало было свойственно природе дарования Рафаэля,
то произведения, где он отдал дань таким поискам как,например,
«Преображение», не принадлежат к числу его лучших вещей, хортя именно они
потом стали предметом восхищения и всяческого подражания для академистов.
Может быть , что-то от этого есть и в «Сикстинской мадонне» - не чересчур
ли эффектны взбитые облака, по которым она ступает? И не напоминает ли о
театре отдернутый занавес? Но мы слишком любим «Сикстинскую мадонну», чтобы
выискивать пятна на солнце. Такая, какая она есть, эта необычайная алтарная
композиция давно уже вошла в сознание сотен тысяч людей как формула
красоты. Такой мы ее безоговорочно принимаем – с ее коленопреклоненными
Сикстом и изящной святой Варварой, с толстенькими задумчивыми ангелочками
внизу и прзрачными херувимскими ликами вокруг богоматери. Кажется, иной эта
картина и не может и не должна быть: тут есть какая-то непреложность
совершенства, несмотря на некоторую странность сочитания всех ее
компонентов, или как раз благодаря этой странности. Но более всего –
благодаря поразительной одухотворенности матери и ребенка. В лице и взгляде
младенца есть нечто недетское – прозорливое и глубокое, а в лице и взгляде
матери – младенческая чистота. Если бы Рафаэль никогда ничего не написал,
кроме этой кроткой, босой, круглолицей женщины, этой небесной странницы,
закутанной в простой плащ и держащей в руках необыкновенного ребенка, он и
тогда был бы величайшим художником.
Но он написал еще очень много замечательного. С 1508 года он
постоянно работал в Риме, главным образом при дворе папы Юлия II и его
преемника Льва Х, где исполнил большое количество монументальных работ. Из
них самые выдающиеся – это росписи ватиканских станц – апартаментов папы.
Здесь видно, на какой титанический размах был способен кроткий, лирический
Рафаэль. Крупномасштабные композиции, населенные десятками фигур, покрывают
все стены трех залов. В Станце делла Сеньятура – четыре фрески, посвященные
богословию, философии, поэзии и правосудию. Это задумано, как идея синтеза
христианской религии и античной культуры. Каждая фреска занимает целую
стену; большие полукруглые арки, обрамляющие стены, как бы отражаются и
продолжаются в композициях фресок, где тоже господствует мотив арок и
полукружий. Достигнуто абсолютное согласие между архитектурным
пространством и иллюзорным пространством росписей.
Лучшая из фресок Станцы делла Сеньятура – «Афинская школа»: ее
Рафаэль исполнил всю собственноручно. В ней художник воплотил представление
ренессансных гуманистов о золотом времени античного гуманизма и,как всегда
делали художники Возрождения, перенес эту идеальную утопию в современную
среду. Под высокими сводами чисто рен
| |  скачать работу |
Культура Эпохи Высокого Возрождения и ее представители как светочи мировой культуры |
