Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Маргиналы

навистен и партийному, и государственному аппарату. Первому  —  потому
что товарно-денежные отношения не подчинялись методу  «простых  решений»  и,
выступал регулятором экономической жизни,  отнимали  у  партийного  аппарата
возможность командовать, порождая у наименее культурной его  части  ощущение
собственной ненужности. «Совслужащие»  же,  в  большинстве  взятые  внаем  у
прошлого, просто оказались не у дел: из имевшегося в 1924  году  1  миллиона
безработных  750  тысяч  —  бывшие  служащие.  В  1928  году  эта  категория
составила 50 процентов всех безработных. Таким  образом,  нэп  способствовал
неопределенности   в   положении   и    прямой    люмпенизации    работников
управленческого аппарата.
Что же касается рабочего класса, то к  началу  первой  пятилетки  общая  его
численность по сравнению с 1920 годом увеличилась в  5  раз,  а  если  вести
отсчет от численности его кадрового ядра, то — минимум в 12, а скорее  всего
— в  24  раза.  Вполне  вероятно,  что  основную  массу  пополнения  рабочих
составила  пауперизированная  крестьянская  молодежь.  Многие  из  крестьян-
мигрантов, поступавших на заводы и фабрики, сохраняли  земельные  участки  и
хозяйство в деревне. «...Каждый седьмой рабочий не  умел  читать  и  писать,
многие справляли церковные праздники, ради чего могли и не выйти на  работу,
уход  в  деревню,  например,  на  сенокос  или  уборку  урожая  кое-где  был
массовым».[6] Как считал Христиан Раковский, «ни физически, ни  морально  он
рабочий класс, ни партия не представляют из себя  того,  чем  они  были  лет
десять тому назад. Я думаю, что не  очень  преувеличиваю,  если  скажу,  что
партиец 1917 года вряд ли узнал бы себя в лице партийца 1928».  Думается   в
условиях  пореволюционной  России  кадровый   пролетариат   и   крестьянство
представляли собой не просто два  разных  класса,  а  были  носителями  двух
принципиально различных линий развития — европейской  и  азиатской.  В  свое
время Г. В. Плеханов писал, что «в лице рабочего класса в  России  создается
теперь  народ  в  европейском  смысле  этого   слова».[7,   с78]   То   есть
цивилизованное, культурное, осознающее свои классовые интересы  и  способное
их защищать, с развитым чувством собственного достоинства население. Что  же
касается русского крестьянства, то не слишком ли сильно преувеличивался  его
мелкобуржуазный характер? Есть много оснований согласиться с мнением  И.  М.
Клямкина о том,  что  русское  крестьянство,  говоря  экономическим  языком,
представляло мелкотоварного производителя добуржуазного типа[8], а на  языке
современной социологии —  «традиционный  сектор»,  связанный  не  столько  с
товарно-денежным,  сколько  с  натуральным  хозяйством.  И  хотя  нэп  резко
уменьшил долю пауперизированного населения в деревне,  слой  «бедняков»  по-
прежнему  оставался  очень  значительным  и  оказал  влияние  не  только  на
процессы  «раскулачивания»  и  коллективизации.  Остатки  старого  кадрового
пролетариата   европейского   типа   были   захлестнуты    морем    сельских
переселенцев,  несущих  в  город   не   только   традиционное   крестьянское
трудолюбие, но и — в лице именно  этого  пауперизированного  слоя  —  мораль
азиатского  патернализма.  Бывшие  крестьяне  были   преисполнены   радужных
надежд,  «революция  растущих  ожиданий»  превращала  их   в   послушную   и
доверчивую всякому волеизъявлению свыше массу.
Проиграли  от  нэпа  две  социальные  категории:   люмпены,   не   способные
включиться в  процесс  производства  ни  при  каких  условиях,  и  работники
бюрократического  аппарата,  лишившиеся   с   концом   военного   коммунизма
распределительных функций, ибо в  условиях  нэпа  регулятором  распределения
должен был стать «автомат» закона стоимости.  Интересы  собственно  люмпенов
совпали  с  интересами  люмпен-бюрократов,  и  тем  и   другим   был   нужен
перераспределительный аппарат, демонтированный в период нэпа: первым  —  как
объекту  его  благодеяний,  вторым  —  как  причастным  к  распределительной
кормушке. И притом парадоксальным образом эти интересы оказались как  бы  на
параллельных курсах с общим  умонастроением  значительной  части  партийного
аппарата, да и партийной массы. «...Годы нэпа проходили  под  знаком  жгучей
ностальгии... по временам военного коммунизма. Полистаем газеты  тех  лет  и
увидим, что новая экономическая политика изображена  в  них  преимущественно
со знаком минус. Почитаем воспоминания ветеранов, и  встретимся  с  «тоской»
по времени, когда все было «просто» и «ясно»: приказ — исполнение».[9]
При такой расстановке социальных сил в стране нэп,  думается,  был  обречен,
несмотря на  экономическую  эффективность  и  благотворное  влияние  на  все
стороны общественной жизни. Сложилась не столь уж  редкая  в  истории  нашей
страны  ситуация:   у   объективно   необходимой   политики   не   оказалось
соответствующей социальной базы.
В период «великого перелома» победила не просто одна  из  далеко  не  лучших
моделей «неразвитого социализма». «Азиатская» модель общественного  развития
одержала победу над «европейской».  «Европейская»  характеризуется  наличием
независимых от государства субъектов  собственности,  развитыми  гражданским
обществом и классовой структурой, при которой  государство  —  лишь  элемент
надстройки.   «Азиатская»   модель   отличается   тотальным   проникновением
государства не только во все надстроечные сферы, но  и  превращением  его  в
решающий элемент базиса, слиянием отношений политики, власти  с  отношениями
собственности.  Государство  превращается  в  верховного  собственника  всех
средств производства: в социальной структуре  поглощенного  им  гражданского
общества  складывается  не  классовое,  а  сословное  деление  (ибо  главный
классообразующий признак узурпируется государством).
Место нормального экономического обмена, распределения  на  основе  товарно-
денежных  отношений   в   «азиатской»   модели   занимает   так   называемая
редистрибуция (в переводе с английского —  перераспределение).  Этот  термин
ввел в  обиход  крупнейший  представитель  экономической  антропологии  Карл
Поланьи.
Редистрибуция  -  неэквивалентный  продуктообмен,  основанный   на   волевом
изъятии центральной властью прибавочного продукта с целью  его  последующего
натурального перераспределения. Складывается ситуация  с  двумя  зеркальными
антиподами — социализмом и его «больной тенью» — «казарменным  коммунизмом»,
напоминающая Одетту  -  Одиллию  из  балета  П.  И.  Чайковского  «Лебединое
озеро». Каждому структурному  элементу  социализма  соответствует  уродливый
«азиатский»   двойник:   общественной   форме   собственности   противостоит
государственно-бюрократическая форма; нетоварному  характеру  продуктообмена
при коммунизме, гипотетически предсказанному  Марксом  и  Энгельсом,—волевое
перераспределение  (редистрибуция)  в  рамках  полунатурального   хозяйства;
социалистическому коллективизму как форме добровольной ассоциации  свободных
людей  —  казарменно-принудитсльный  псевдоколлективизм;  равенству  всех  в
праве   на   самореализацию   талантов   и    способностей    —    равенство
посредственностей, равенству богатства — равенство нищеты и т. д.
   Переход от товарно-денежных отношений к редистрибуции  имел  серьезнейшие
последствия для всей социальной  структуры  советского  общества.  Ведь  при
такой системе  общество  делится  на  две  основные  группы:  управленческую
верхушку,  выполняющую  диспетчерско-распределительные  функции,  и  рядовых
производителей, создающих прибавочный продукт, изымаемый  первой  группой  в
перераспределительную   сеть.   Причем   изъятие   приобретает   определенно
выраженный рентный характер  и  напоминает  явление,  именуемое  К.  Марксом
«рентой-налогом».
Политический, внеэкономический  характер  изъятия  прибавочного  продукта  с
неизбежностью   порождает   деление   общества   на    социальные    группы,
различающиеся по правам и обязанностям — деление не классовое, а  сословное.
Если  в  «западной»   модели   источник   материального   благосостояния   -
собственность на средства производства, то в модели «азиатской»  —  место  в
бюрократической     иерархии:     личная     зависимость      производителя,
внеэкономическое принуждение, натуральная трудовая  повинность  —  на  одном
полюсе общества, натуральные привилегии и опять  же  личная  зависимость  от
вышестоящего - на другом. «Поголовное рабство» —  так    охарактеризовал  К.
Маркс систему отношений, сложившуюся на Востоке.[10, с485] Термин  «рабство»
употребляется здесь Марксом не в экономическом,  а  в  правовом  смысле  для
обозначения  той  системы  личной   зависимости,   которая   снизу   доверху
пронизывает всю пирамиду азиатской  деспотии,  при  которой  даже  чиновник,
обладающий огромной властью, сам является рабом более высокого начальника.
   Специфическая особенность сталинской деспотии в отличие от  азиатской  —
 ее динамическая направленность на создание современной индустриальной  базы
 общества. Необходимое условие  стабильности  азиатской  деспотии  вообще  —
 абсолютное статическое равновесие. Введение в эту застойную модель целевого
 принципа, выходящего за пределы простого воспроизводства и направленного на
 создание  материально-технической   базы   в   принципе   несовместимой   с
 перераспределительной экономикой, подрывает основы данного порядка.  Режим,
 созданный  Сталиным,—  сплошное  пр
12345След.
скачать работу

Маргиналы

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ