Миф и религия
Другие рефераты
Введение
Термин «культурология» все еще обладает для большинства граждан
некоторой степенью неопределенности, размытости. Поэтому для начала
определимся что представляет из себя данная дисциплина. Культурология – это
наука, формирующаяся на стыке социального и гуманитарного знания о
человеческой культуре как целостном феномене[1]. Культурология представляет
собой научную дисциплину, которая стремиться понять и объяснить культуру
как таковую, во всем многообразии ее развития в пространстве и времени.
Однако сразу, целиком исследовать культуру невозможно. Можно изучать ее
определенные эпохи или локальные проявления.
Мы же коснемся первобытной культуры человека. От всех других эпох и
типов культуры первобытность отличает ее ни с чем несопоставимая
длительность. Несмотря на свою продолжительность, она несравненно
однородней всех других эпох. В ней преобладают моменты устойчивости и
постоянства. Столетия и тысячелетия и тем более региональные различия для
первобытной культуры не имеют значения, если сосредоточить свое внимание на
ее существе.
Нас, в первую очередь, будет интересовать характеристика души
первобытного человека в ее своеобразии, а также восприятия им внешнего
мира. То есть далее речь пойдет о мифе, так как все, что совершалось в
первобытном сознании и действиях первобытного человека, так или иначе,
мифологично.
Характеристика души первобытного человека и его пространственно-
временных представлений позволяет перейти к смысловому ядру первобытной
культуры. Таковым же является в первую очередь миф. Буквально это
древнегреческое слово переводится как «рассказ». В русском языке
однокорневым с «рассказом» является слово «сказка». Очень часто современный
человек отождествляет миф со сказкой. И то и другое для него выдумка и
небывальщина. Однако на самом деле различие между ними огромно. Миф в той
мере, в какой существует в бытии, живет своей подлинной, а не остаточной и
превращенной жизнью, всегда воспринимался всерьез. Он отражал и выражал
собой не просто реальность, а реальность в ее истоках и подлинном бытии. В
отличие от сказки, никакого отношения к выдумке он не имел. Можно, конечно,
сказать: ну, какая разница, принимал ли свои мифы первобытный человек
всерьез или нет. В действительности-то они содержат в себе фантастические
сюжеты, в них действуют никогда не существовавшие персонажи и т. п. Против
фантастичности лиц и сюжетов в мифах возражать не приходится. Другое дело,
насколько они произвольны и бессмысленны. В них как раз присутствуют
системность, связность и последовательность. Правда, по известной
пословице, в каждом безумии также есть своя система. Однако миф ничего
общего с безумием не имеет. В отличие от безумия, несмотря на всю свою
фантастичность, он содержит в себе истину. Это не истина эмпирически
конкретных фактов и событий, не так называемая объективная истина.
Напротив, она представляет собой истину душевной жизни, внутреннего мира
первобытного человека. В его душе жили и рождались мифы, которые глубоко и
точно свидетельствуют о ней, о присущем первобытному человеку самоощущении
и мировосприятии. Это самоощущение и мировосприятие можно отвергать,
считать неприемлемым с позиций современности или какой-либо другой эпохи.
Но подобного рода отвержение не в силах изменить самого главного:
первобытный человек был таким, какими были его мифы и понять его вне их
невозможно.
Гносеологический аспект мифа
Мифологическое познание отличается от научного и сближается с
художественным в том отношении, что носит образный характер. Первичная
функция мифа – это удовлетворение человеческой любознательности путем
ответа на вопросы «почему?», и «откуда?»[2].
Для нас миф, приписываемый нами первобытному человеку, есть лишь
поэтический образ. Мы называем его мифом лишь по отношению к мысли тех,
которыми и для которых он создан. В позднейшем поэтическом произведении
образ есть не более как средство сознания значения, средство, которое
разлагается на свои стихи, то есть цельность разрушается каждый раз, когда
оно достигло своей цели, в целом имеющее только иносказательный смысл.
Напротив, в мифе образ и значение различны, иносказательность образа
существует, но самим субъектом не сознается, образ целиком переносится в
значение. Иначе: миф есть словесное выражения такого объяснения, при
котором объясняющему образу, имеющему только субъективное значение,
приписывается объективность, действительное бытие о объясняемом.[3] В мифе
не встретишь отвлеченных понятий. Того, что невозможно представить
наглядно, чувственно, пластически, миф не знает. Мы употребляем массу слов,
которые образом для нас не являются: «совесть», «усталость», «невежество»,
«труд», «слава» и т.д. Это понятия, отвлеченные от множества конкретных
жизненных ситуаций. Представим, что такие отвлечения невозможны. Тогда по
отношению к типическим ситуациям приходится пользоваться вполне
определенными стоящими перед внутренним оком образами. Мифологически
мыслящий человек не может сказать: «Этот человек коварен». Коварство -
нечто чувственно-конкретно неуловимое. Поэтому он говорит что-то наподобие:
«Этот человек тайком роет другому яму». Рыть яму - это вполне представимо и
образно.
Миф существует в слове. Это рассказ. Как рассказать, сделать нечто
известным или восстановить в памяти? В этом случае всегда необходимо
неизвестное подвести под известное. Через их сравнение. Когда, к примеру,
древние греки впервые узнали о существовали хлопка, они назвали его
растительной шерстью. Неизвестное - хлопок, был уподоблен известному -
шерсти и затем сформулирована ее отличительная особенность. Хлопок - не
просто шерсть, а шерсть растительная. Налицо обычное определение предмета,
которое в логике именуется определением через род и ближайшее видовое
отличие. Но ни родов ни видов первобытное сознание как раз и не ведало,
оно было способно оперировать одними только образами. Поэтому образы
неизвестного и известного, конечно, сравнивались, однако, инструмента для
того, чтобы установить, в чем они совпадают, а чем различаются не было.
Всякое сопоставление и уподобление в мифе простиралось очень далеко,
неизбежно тяготея к отождествлению. Скажем, первобытный человек фиксировал
в слове за движение солнца. Разумеется, он не сказал бы «солнце движется по
небосклону». Для него оно далекое, недоступное и относительно малопонятное
и требует сравнения с чем-то гораздо более близким, доступным и понятным.
Предположим, такое сравнение выразится во фразе: «Солнце - это птица», или
еще более конкретно-образно: «Солнце – это летящий сокол». Вольно или
невольно нами уподобление солнца птице воспринимается как метафора, а сама
фраза - как попытка художественно-поэтически выразить свое восприятие
солнца. И действительно, мифологические тексты для современного человека
малоотличимы от поэтических. Совсем не случайно, что их нередко принято
называть мифопоэтическими. Между тем такое сближение мифа и поэзии не
только правомерно, но и способно ввести в заблуждение. Прежде всего потому,
что поэтическая метафора и мифологическое уподобление-отождествление очень
разные, а в чем-то и противоположные вещи.
Поэзия, в отличие от мифа, чуждости мира и его явлений не
преодолевает и преодолеть не стремится. Она исходит из того, что мир и так
слишком узнаваем и привычен. Поэзии, во всяком случае, поэзии последних
веков, подавай «вселенной небывалость и жизни новизну». Она действительно
хочет из привычного и рутинного сделать некоторое первозданное бытие, из
стертого — только что отчеканенное. Это нечто прямо противоположное мифу.
Тот неизвестное растворял в известном, стихотворение же скорее известное
делает не то чтобы неизвестным, но проблематичным в своей данности. Для
поэзии подлинно существует то, что вырвано из круга привычного, тогда как
для мифа оно тем самым погружается в небытие.
То, что сравнение в мифе легко переходит в отождествление — это
только одна сторона медали. Другая же состоит в крайней неустойчивости
мифологических сравнений - отождествлений. Так, когда солнце в какой-то миг
совпадает с соколом, происходит отождествление. Но оно статично и не
единственно. Мифологическому сознанию ничего не стоит отождествить в другой
раз солнце и ладью, и т.д. Все эти отождествления каким-то образом
уживаются в сознании первобытного человека. Его не заботит нарушение
законов формальной логики. Да, солнце — и сокол, и ладья, и жук. Наличие
множества отождествлений все обессмысливает. Для нас, — да. Но не для
первобытного человека. Для него нет самоотождествленности чего-либо во
внешнем мире потому, что его «я», как мы говорим, не равно «я». «Я» было
некоторой не слишком устойчивой совокупностью «ты». Оно расщеплялось и
множилось под собственным взглядом первобытного человека. Оборотной
стороной такой множественности была множественность уподоблений внешнего
мира. Если первобытный человек не мог зафиксировать себя в своей
самотождественности, то и предметы внешнего мира для него не
самотождественны.
Аналогия
| |  скачать работу |
Другие рефераты
| 
