Миграция сельского населения XVIII - I пол. XIX вв.: исторические и психологические аспекты
ться с Кауфманом, который считал, что
переселяются как раз те, кто не сумеет изменить своё хозяйствование на
родине так, чтобы оно соответствовало “изменяющимся условиям населенности и
рынка”. Опровержением его утверждения по сути может служить сама история
заселения Волго-Ахтубинской поймы и развития этого региона, хотя
агротехнические приемы и знания крестьян не редко перечеркивались
неизвестным им климатом и почвами. Обилие целины способствовало
использованию самой древней и малоэффективной формы земледелия — перелога.
Таким образом, для типичного крестьянина-переселенца (насколько об этом
можно судить по дореволюционной научной литературе) были свойственны
большое личное мужество, готовность к риску, уверенность в своих силах,
решительность.
Конечно, принятие решений о переселении часто принималась при
воздействии механизма внутрисемейной и конфессиональной гетеросуггестии.
Под внутренним прямым и преднамеренным внушением здесь понимается
своеобразие межличностных отношений в так называемой “большой семье”.
Состоящая из отца, матери, малолетних детей и женатых сыновей с женами и
потомством, большая семья была традиционным типом крестьянской семьи,
преобладавшей в России до конца XIX века. (Р. Пайпс) Роль главы семьи —
“большака” или хозяина — была огромна. За ним оставалось последнее слово во
всех семейных делах; он также устанавливал порядок полевых работ и проводил
сев. Власть его была закреплена традицией. Все имущество находилось в
совместном владении. В экономическом смысле такая семья обладала громадными
преимуществами. И правительство, и помещики делали все от них зависящее,
чтобы сохранить этот институт в фискальных и административных интересах,—
легче было иметь дело с главой семьи, нежели с её отдельными членами.
Отношение самих крестьян к такой семье было сложным. Они, несомненно,
видели её экономическое преимущество, ибо стихийно сами пришли к ней.
Однако им не нравились трения, неизбежно возникавшие при жизни нескольких
супружеских пар под одной крышей. Они также хотели вести своё собственное
хозяйство. Распад большой семьи происходил обычно лишь после смерти главы
семейства или отхода его от дел. Однако, и тогда сложная семья зачастую
продолжала существовать в прежнем виде под началом одного из братьев,
избранного на должность большака.
По статистике В. Н. Григорьева (Рязанская губ. 1880-е гг.) — около 8%
выселяющихся крестьян не составляли до переселения самостоятельных
домохозяйств, выделяясь из других семей лишь перед самой миграцией. [48;
49] Можно предположить, что для определенной группы крестьян одной из
предпосылок включения в миграционный процесс являлась сложность
внутрисемейных взаимоотношений. Сам акт переселения субъективно приобретал
для них смысл избавления от ситуации подчинения большаку и приобретения
самостоятельности.
Другой социально-психологической предпосылкой включения личности в
миграционный процесс является эсхатолого-хилиастические настроения русских
сект (она характерна для членов таких сект, как молокане, староверы и др.).
Исследователь религиозных движений в России — А. И. Клибанов приводит
сведения о молоканских проповедниках, особенно активных в начале XIX в. на
территории Саратовской губернии. Именно из Камышинского уезда этой
сопредельной с Астраханским краем губернии в 1814 г. в Царёвский уезд
переселилось несколько сот молокан, основавших с. Батаевку. Название оно
получило по фамилии доверенного выходцев Ивана Батаева. [30; 97] Обычно
подобные организаторы переселений одновременно были и проповедниками,
своего рода суггесторами. Обладая ораторским талантом и знанием Священного
писания “рьяный и упорный” проповедник мог внушить (прямо или косвенно, но
всегда преднамеренно) побудительную информацию о необходимости переселения
в “места убежищ” нескольким тысячам своих единоверцев. Под влиянием его
проповедей люди расставались с обжитыми селами, недвижимым, а частично и
движимым имуществом, оставляя незасеянные поля, в другом случае несжатые
пашни. Государство в лице чиновника, полицейского, иерарха официальной
церкви преследовало наиболее активных проповедников [50; 48], вызывая тем
самым недовольство членов сект. Преследования (гетеросуггестия в виде
“наставления на путь истинный” и т. п.)давали обратный эффект, приводили к
усилению миграционных настроений сектантов, стремившихся покинуть суетный и
опасный “Вавилон”.
Другой предпосылкой вовлечения личности в переселение можно назвать,
как это ни странно,— существование крепостного права. Система
стародворянского, помещичьего государства привязывала крестьянина к месту,
гасила ростки социально-экономической активности и создавала
“придавленность личности”. [12; 181] По мнению исследователя крестьянских
движений — Б. Г. Литвака, стремление искоренить “чувство личности” у
крепостных, или не дать ему окрепнуть, лежало в лежало в основе жесткого
обращения помещиков со своими крестьянами. [12; 190] Несомненно,
недовольство крестьян жестоким обращением, чувство бесправия, несвободы уже
само по себе есть почва, на которой могли возникнуть инциденты и, как
следствие, желание переселиться в иное место. Однако, Б. Г. Литвак считает,
что уровень сознания крестьянства определялся не только отрицательными
эмоциями крепостных, не только их недовольством своим состоянием и борьбой
“против”, но и их положительным идеалом, их борьбой “за”. Крепостное “за”
было нечто весьма неоформленное, очень смутное, чаще всего оно получало
реальное выражение в индивидуальном или коллективном стремлении так или
иначе изменить свой образ жизни, социальный статус (к примеру, перейти в
другую сословную группу крестьянства). Понятие “воля” — постоянный спутник
процесса осознавания себя крестьянином как личности — имело самое простое
содержание: свобода от помещика. Собственно сама крепостная зависимость
крестьян предполагала действие механизма перманентной гетеросуггестии.
Внушение при этом производилось в прямой побудительной и преднамеренной
форме. Понятно, что такое внушение приводило в действие контрсуггестию, т.
к. фильтр недоверия и даже отторжения подобной информации очень высок.
Крепостную зависимость к можно представить как сочетание постоянного
внешнего “давления” наличность, закономерно порождающего у наиболее сильных
личностей внутреннее противостояние. Если личность поднимется до осознания,
она начинает искать выход из этого “тупикового” состояния угнетения,
несвободы.
Рассмотрев субъективные предпосылки включения личности в миграционный
процесс выясним: какие условия стимулировали крестьянскую миграцию. Под
условием здесь понимаются непосредственные события, происходящие в жизни
личности и страны, эмоциональной реакцией на которые стало создание
массовых миграционных настроений крестьян.
Конечно, это наиболее общие, объективные предпосылки переселения,
которые можно назвать инвариантной схемой. В каждом конкретном случае эти
предпосылки действуют в конкретной ситуации, причем, лишь “переломившись” в
субъективном восприятии крестьян. Ответы крестьян свидетельствуют о нужде в
разных её проявлениях. Здесь и неудобное расположение надела, аренда земли
на тяжелых условиях, недостаток топлива, хлеба, тяжесть податей, бедность и
общая нехватка денег при мало и при многоземелье “гонит крестьян на самару”
(собирательное название места для переселения). Запутавшись в долгах,
человек не видит на родине средств выйти из своего положения: “плохой год,
хлеба нет, продано всё, кроме необходимогоѕ продать дом или землю?
Голодать, побираться придется, поэтому и продают”. “После этого только и
остается, что хоть на удачу идти, хоть Христовым именем, кое-какая надежда
на успех есть, а хуже чем здесь не будет”. [48; 55] Перед нами явно
выраженное субъективное ощущение безысходности, которое порождает у
наиболее самостоятельных крестьян (о личностных качествах переселенцев мы
писали ранее) стремление найти выход из тупика и тем самым становится одной
из субъективных предпосылок миграции.
Неурожайные годы, пожары и вообще все острые несчастья, подрывая
крестьянские хозяйства, усиливали стремление к переселению. Одни крестьяне
собирались идти “на самару вовсе избившись — им нечем взяться за дело, не у
чего жить здесь”,— другие хотя и ведут хозяйство, но чем-либо
подстегиваемые, предвидя возможность спуститься на низшую ступень
благосостояния (для себя и для детей) — также решаются идти на “вольные
земли”.
Причем в процесс включаются не только беднейшие, но иногда и
зажиточные, обеспеченные крестьяне: “вдруг заробеют, что дальне плохо будут
жить, а на самаре можно будет прочно устроиться”.
Богатый материал, позволяющий воочию увидеть действие объективных и
субъективных предпосылок включения крестьян в процесс миграции, даёт
изучение мнения переселенцев о жизни. Нами были проанализированы ответы
крестьян на вопросы анкет 1877 г. [19] Поскольку на время заполнения анкет
некоторые селения существовали пятьдесят и более лет, то понятно, что
вопросы отражали мнения в
| |  скачать работу |
Миграция сельского населения XVIII - I пол. XIX вв.: исторические и психологические аспекты |
