Мотивы русской волшебной сказки
ых схем и стилистических формул. Но чем
определилась эволюция словесного творчества? Каждое новое поколение, считал
ученый, воспринимает от предшествующих многие приемы выражения своего
духовного опыта и сложившиеся уже словесные формулы. Так как эти формулы
ассоциировались со старыми представлениями, то, чтобы выразить в них новый
внутренний опыт, их приходилось изменять. С течением времени менее удачные
и незначительные произведения забываются, а талантливые, переходя из века в
век, все более высвечиваются и в конце концов предстают перед нами в виде
изолированных памятников, якобы обязанных своем возникновением только
личному почину гениальных одиночек: «Процесс личного творчества покрыт
завесой, которой никто и никогда не поднимал и не поднимет… но мы можем
ближе определить его границы, следуя за вековой историей литературных
течений и стараясь уяснить их внутреннюю законность, ограничивающую личный,
хотя бы и гениальный почин»[8].
Веселовский считал, что когда-то поэтическая фразеология, образность,
ритмика и прочее служили живым выражением собирательной психики
первобытного человека, его представлений о мире. Со временем содержание
этих представлений улетучилось, заменялось другим, но формулы, его
обозначавшие, сохранялись, находя иное, переносное применение. Так
складывалось предание, приобретавшее характер бессознательной поэтической
условности. Как вне установленных форм языка не передашь мысли, так и вне
условности поэтической фразеологии не выразишь эстетических переживаний. В
границах этой традиционной поэтической условности складываются и
относительные нововведения. Большей же частью новое содержание выражается в
иных комбинациях из элементов старых форм, которые расчленяются наподобие
того, как расчленяется живая речь на отдельные слова и обороты, чтобы
послужить материалом для создания чего-то нового. Значительные изменения
достигаются в результате усилий целых поколений.
Ученый был убежден, что в сфере сюжетности можно выделить определенные
схемы и проследить их развитие с древнейших пор до наших дней: «Сюжеты –
это сложные схемы, в образности которых обобщились известные акты
человеческой жизни и психики в чередующихся формах бытовой
деятельности»[9]. Теми же схемами, только одночленными, считал Веселовский
мотивы: «Под мотивом я разумею простейшую повествовательную единицу,
образно ответившую на разные запросы первобытного ума или бытового
наблюдения»[10]. Считая мотивы простейшими формулами, которые могли
зарождаться в разноплеменных средах самостоятельно, он утверждал, что
заимствованные мотивы не отличаются от самозараждающихся. Иное дело сюжеты,
всегда представляющие ту или иную комбинацию мотивов. Анализ мотивов
Веселовский предлагал проводить в двух аспектах:
• Со стороны содержания, где их нужно сопоставлять с различными
мотивами первобытной культуры;
• Со стороны формы, где мотивы, наполняясь новым содержанием, уже
как условные обозначения, соотносятся с различными литературными
сюжетами.
Считая мотивы простейшими формулами, которые могли зарождаться в
разноплеменных средах самостоятельно, Веселовский утверждал, что «на почве
мотивов теории заимствования нельзя строить»[11]. Схематизм же сюжетов
предполагает известную свободу выбора из накопленного материала и сочетания
мотивов в порядке, не обязательно обусловленном их содержанием, но и
зависящем от авторского понимания – в этом смысле сюжет – уже акт
творчества. Ученый пытался выяснить, какие мотивы могли зародиться в
сознании первобытных людей на основе отражения условий их жизни.
Веселовский подчеркивал, что история не знает изолированных племен,
народностей и наций. Стало быть, не зная, вошли ли в состав конкретного
произведения какие-либо заимствованные элементы, нельзя сводить их ни к
реальной истории ни к первобытной мифологии. То, что на первый взгляд
кажется цельным монолитом, на самом деле может быть составлено из элементов
разного происхождения и времени Устанавливая путем сравнительного изучения
доисторического быта и его отражений в древнейших поэтических памятниках
зачаточные мотивные формулы, далее можно уже попытаться проследить историю
их преобразования в сложные композиции, простирающиеся вплоть до
современности.
В конце девятнадцатого столетия в русском литературоведении сложилась
психологическая школа. Представители этой школы, отыскивая стимулы,
определяющие художественное творчество, опирались на психологию как на
точную науку и видели решение своей задачи в психологическом анализе
литературных героев и личности самих авторов. Литература рассматривалась
ими как продукт душевной деятельности писателя.
Основоположником психологической школы в русской филологии был
Александр Афанасьевич Потебня (1835-1891). В 1862 году в «Журнале
министерства народного просвещения» Потебня опубликовал свой знаменитый
труд «Мысль и язык» - наиболее полное изложение своих лингвистических и
литературных взглядов.
В основе учения Потебни – мысль о связи языка и мышления, высказанная
еще немецким филологом В. Гумбольдтом (1767-1835), который изучал слово как
деятельность. Слово не просто носитель мысли – оно генератор мысли. В
качестве орудия создания мысли язык, по Потебне, служит основой любых
явлений духовной и нравственной жизни. Потебня обосновывает это своей
концепцией развития человеческой мысли и речи. Язык он считает
социальным явлением и средством коммуникации между людьми, однако
понимание слова, по Потебне, сугубо индивидуально: «никто не думает
при слове именно того самого, что другой».
Кроме внешней, звуковой формы, считает Потебня, многие слова
несут в себе еще образ («представление»), который составляет
внутреннюю форму — важнейшую категорию структуры слова.
Другое важнейшее положение учения Потебни —аналогия между словом
и художественным произведением. Внутренней форме слова соответствует
внутренняя форма произведения. Слово, по Потебне, это эстетический
феномен, во всем подобный произведению художественной литературы.
Поэзия как способ мышления не только там, где великие произведения,
но всюду, где размышляют и говорят. Потебня полагает, что «история
литературы должна все более и более сближаться с историей языка,
без которой она также ненаучна, как физиология без химии»[12].
Трем элементам слова – звуку, внутренней форме, лексическому значению
– в художественном произведении соответствуют: внешняя форма, образ и
содержание.
Потебня предполагал проанализировать соотношение слова и произведения
литературы на примере всех основных жанров литературы – от пословицы до
романа, но успел рассмотреть только басню и отчасти пословицу, да и это
дошло до нас лишь в записи одной из слушательниц в книге
А. А. Потебня. "Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица.
Поговорка".
В учении Потебни важно выделить ряд чрезвычайно сильных положений:
ученый направил внимание науки на проблемы художественности, на
специфически литературные проблемы образности и поэтичности, забытые
господствовавшей в то время культурно-исторической школой. Настаивая на
идее развития Потебня историчен в своих построениях, он убежден в
неизбежности принципа историзма в исследованиях литературных произведений:
«Всякое наблюдение данного момента вызывает наблюдение предшествующего и
вытягивается в нить времени»[13] (Потебня А. А. Из записок по теории
словесности).
Итак, на основе выше изложенного, можно сделать вывод, о том, что
русское литературоведение, начав бурно развиваться в девятнадцатом веке,
проделало в своем развитии большой и плодотворный путь. Представители
каждой из школ литературоведения внесли существенный вклад в дело изучения
фольклора, так как все они понимали, что изучение любой национальной
литературы следует начинать с ее истоков, которыми как раз и являются мифы
и фольклор. Современные литературоведы, как нам кажется, не имеют права
причислять себя ни к одной из вышеперечисленных литературных школ, да и
вряд ли сегодня это придет кому-то в голову. Истина, как всегда, где-то
посередине, этот принцип мы и попытаемся использовать при анализе мотивов и
сюжетов волшебной сказки.
По нашему мнению, наиболее полное исследование в области изучения
русской сказки было предпринято русским литературоведом В. Я. Проппом, на
некоторых аспектах которого – мотивах и сюжетах сказок мы здесь и
остановимся.
В. Я. Пропп считал, что мотивы в волшебных сказках заменяются
функциями – поступками действующего лица, определяемыми с точки зрения его
значения для хода действия. Проппом были изучены все основные функции
волшебной сказки. Пропп считал, что сказочных функций чрезвычайно мало, а
персонажей чрезвычайно много. Этим и объяснял он «двоякое» качество сказки:
ее поразительное многообразие, ее пестроту и сказочность, и, с другой
стороны ее поразительное однообразие
Пропп считает[14], что:
1. постоянными, устойчивыми элементами сказки служат ф
| |  скачать работу |
Мотивы русской волшебной сказки |
