Мотивы русской волшебной сказки
и силами вне социума, далее следует ритуальное
очищение и возвращение в социум уже в ином статусе. Инициализацию наглядно
можно представить в виде следующей линейной схемы:
Дом Дорога Потусторонний мир
Человек должен покинуть дом, и спрашивать, почему он это делает,
вполне бессмысленно. Только так он может реально взаимодействовать с миром,
посвятительный ритуал – это прямой диалог социума и сверхъестественных сил.
Для человека такой диалог означает ликвидацию старого состояния и переход в
новое, глобально – смерть и новое рождение.
Одна из важнейших черт таких ритуалов и связанных с ними мифов, как
уже отмечалось выше, сугубая таинственность и сакральность. Участвовать в
них могут только посвященные, те кому положено и предопределенно. Отмена
таких ограничений, допущение, пусть даже только в число слушателей,
посторонних приводит к тому, что миф превращается в сказку. Но! Священная
информация о магических маршрутах изымается, за счет чего усиливается
внимание ко всякого рода авантюрным и чудесным моментам.
На основе всего, изложенного выше, можно сделать вывод, что мотивы
дома (социума) и дороги (священный маршрут посвященного) - суть изначальное
воплощение в ритуалах и связанных с ними мифах побуждения архаического
человеческого сознания к преодолению изначально присущего человеку страха
перед риском всего нового, перед изменчивостью жизни и стремлением к
изменчивости, развитию и преодолению.
Сюжет интересующих нас волшебных сказок строится на основе
инициального ритуала: герой выезжает из дома, путь героя – ось
повествования, конец – герой прибывает домой. Дом в волшебной сказке – тот
же ритуальный социум, сверхъестественные силы изымают человека оттуда и
отправляют по магическому маршруту. Сказка, в силу специфики жанра, не
располагает никакими топографическими сведениями, но, безусловно одно –
дорога, по которой высшие силы ведут человека, ведет в потусторонний мир.
Здесь очень важны следующие моменты:
• В русских волшебных сказках граница между «здешним» миром и
«потусторонним» (домом и волшебным царством, жизнью и смертью) –
охраняема. Страж границы (например это может быть, и чаще всего
бывает, Баба Яга) охраняет вход в потусторонний мир.
• В потусторонний мир попадет только достойный. Кто достоин, а кто
и не очень, определяется с помощью разного рода испытаний – это
уже попытка объяснения того, что архаическому сознанию понятно
изначально: «там» будет тот, кому положено высшими силами «там»
быть
Наличие двух вышеозначенных моментов в конкретной сказке говорит
исследователю о ее большей прозрачности по сравнению с теми, где такие
моменты отсутствуют. Вспомним Проппа, это те самые случаи «когда сказка не
может быть понята без сравнительного материала, или формы, перенесенные из
сказок других разрядов»[16]. «Прозрачная» сказка позволяет видеть вглубь
веков, через нее просвечивают миф и ритуал, которым она обязана своим
появлением, эти самые близкие человеку «маяки» в толще мировой истории.
Волшебные сказки, явно или не явно содержащие мотивы дома и дороги, по
нашему мнению могут быть объединены в одну семантическую группу, как
происходящие из инициальных ритуалов и связанных с ними мифов. Наличие
таких мотивов дает возможность различать варианты данных мотивов в
волшебных сказках.
Как известно, – начало волшебной сказки – это оставление дома. Дом
родной, привычный, любимый. Изначально в нем «все было хорошо». «В
некотором царстве жил был купец, двенадцать лет жил он в супружестве и
нажил только одну дочь, Василису Прекрасную» (№47, «Василиса Прекрасная»),
«Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сыночек маленький» (№51,
«Гуси-лебеди»). Если герой сказки социально ущемленный персонаж, то живется
ему плохо, но в своем доме: «У мачехи была падчерица да родная дочка;
родная что ни сделает, за все ее гладят по головке да приговаривают
«Умница». А падчерица как ни угождает – ничем ни угодит, все не так, все
худо,… у мачехи каждый день слезами умывалась», («Морозко»).
Сказочный сюжет безусловно предполагает, что герой должен покинуть дом, но
что побуждает его так поступить в поверхностном «видимом» плане сказки
скрыто, но тем не менее не вызывает вопросов ни у рассказчика, ни у
слушателя. Почему? В фольклорных жанрах наличествуют два повествовательных
ряда. Первый – сакральный, язык мифов и ритуалов, второй – язык
описательный, адаптирующий рассказываемые события, не лежащие в конкретных
опыте и памяти рассказчика и слушателя.
Пользуясь этим адаптирующим языком волшебная сказка как бы подсказывает
причину по которой герой покидает дом:
Выгоняет вредитель: «И придумала мачеха падчерицу со двора согнать…»,
(«Морозко»)
Герой отправляется что-либо искать, ликвидировать какую-нибудь «недостачу»:
«Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнем к
бабе-яге… Тебе, Василиса за огнем идти… Ступай к бабе-яге!», (Василиса
Прекрасная)
Герой нарушает запрет покидать дом. Такой вариант сказочного начала,
вероятно, отображение связи сказки с такой частью ритуала как запрет, табу
на какие-либо действия. Нарушение табу есть высшая форма преодоления
страха, ведь нарушивший табу по определению умрет. В сказке герой,
нарушивший запрет лишается чего-то очень дорогого для него: «Старшие ушли,
а дочка забыла, что ей приказывали; посадила братца на травке под окошком…
Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках», («Гуси-
лебеди»).
Так или иначе, герой покидает Дом. Для нашего исследования представляет
интерес также и вербальное выражение этого процесса. Инициальная
(начальная) формула сказки, как правило, имеет довольно распространенные и
устойчивые модели, т.н. формулы , указывающие на место действия, дающие
точку отсчета. Наиболее характерна для русских волшебных сказок инициальная
формула, включающая факт существования героя в некоем определенном месте:
«В некотором царстве жил-был…», («Василиса Прекрасная»)
«Жили старик со старухой…», («Гуси-лебеди»).
«В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с царицею…»,
(«Иван Быкович»).
Интересно, что в волшебных сказках, ведущих свое начало из ритуалов
посвятительного и инициального типа, никогда не подчеркивается время
действия, даже на таком приблизительном уровне, как место действия. Ведь к
обряду время отношения не имеет, инициация для человека – это ВСЕ время.
Итак, герой вышел из Дома, покинул социум, зачем и почему он так поступил,
нам уже понятно – преодолеть страх перед новым и неизвестным человек может
только покинув известное и привычное.
При разрыве связи между мифом и ритуалом этот важнейший мотив теряет свой
сакральный смысл, который, тем не менее, подразумевается, просвечивает, и
дает толчок дальнейшему развитию сказочных событий.
Самым тесным образом с мотивом Дома в волшебной сказке связан мотив
Дороги. Покинувшему Дом человеку нужно пройти, преодолеть какой-то путь и
прийти в определенную точку, противоположную Дому (социуму) – в точку, где
человеческий и потусторонний мир сходятся вместе, в точку, где происходит
самое важное – собственно преодоление и перерождение.
Перемещение героя в специфическом сказочном пространстве, его маршрут,
путь, Дорога и составляют ось сказочного повествования. Конечная цель
путешествия -независимо от причины, по которой герой отправился этой
Дорогой – находится очень далеко, в «другом», «ином» царстве.
«Это царство может лежать или очень далеко по горизонтали, или очень высоко
или глубоко по вертикали»[17]. Расстояние преодолевается различными
способами: герой может лететь по воздуху, ехать по земле или воде, его
могут вести (клубочек, например) и т.д. Для всех этих способов
передвижения волшебная сказка выработала специфические «внутренние
медиальные формулы»[18] – формулы, описывающие действия сказочных
персонажей.
Чаще всего в сказках употребляются формулы, указывающие на длительность
пути:
«Бежала, бежала…», («Гуси-лебеди»)
«Дурень шел-шел…» («Летучий корабль»)
Усложненный вариант такой формулы - глагол, обозначающий действие
распространяется указанием на место и длительность процесса. Такая формула,
как правило, троекратно повторяется:
«Едет далекым-далеко, день коротается, к ночи подвигается», («Кощей
Бессмернтый»);
«День шел, другой шел, на рассвете третьего дня видит…», («Марья Моревна»);
«Долго шел он не пивши, не евши», («Марья Моревна»)
Только для русских сказок характерна выразительная формула: «Долго ли,
коротко ли, близко ли, далеко ли…»: «Долго ли, коротко ли, заехал он в
темный лес», (Иван-Царевич и Белый Полянин».
Ниже будут подробн
| |  скачать работу |
Мотивы русской волшебной сказки |
