Педагогические взгляды А.С. Пушкина
менникам черта. Во-вторых, черта эта по-разному просматривалась в
свете различных культурных перспектив, бросая на героя то сатирический, то
глубоко интимный для автора отсвет.
Н
е менее бессистемный характер носило образование молодой дворянки. Схема
домашнего воспитания была та же, что и при начальном образовании мальчика-
дворянина: из рук крепостной нянюшки, заменявшей в этом случае крепостного
дядьку, девочка поступала под надзор гувернантки - чаще всего француженки,
иногда англичанки.
"…Ей рано нравились романы,
Они ей заменяли все;
Она влюблялася в обманы"
или
"Итак, писала по-французски…
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык…" [3]
“Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и,
следовательно, была влюблена”.[4]
В семьях, где нанять хорошую гувернантку не было средств, а дать
образование девушке все же считали необходимым, прибегали к пансионам.
Наиболее известными государственными учебными заведениями этого типа были
Смольный институт благородных девиц а аналогичный ему Екатерининский
институт.
Другую возможность представляли частные пансионы. Именно такое
воспитание Пушкин дал героине романа "Граф Нулин":
"… к несчастию
Наталья Павловна совсем
Своей хозяйственною частью
Не занималася; затем,
Что не в отеческом законе
Она воспитана была,
А в благородном пансионе
У эмигрантки Фальбала…" [5]
В мемуарах той поры мы находим интересные описания таких пансионов. В
качестве особого преподавались светские манеры, причем тренировка строилась
по всем правилам театральных репетиций: воспитанницы в учебных сценках
разучивали типичные ситуации светского поведения.
Таким образом, вырабатывался тип двойного поведения -
театрализованного - в "парадных" ситуациях, и - "помещичьего" - в
обыденных. Причем первое доминировало до замужества, второе - после. Пушкин
колебался в том, какой тип воспитанницы дать дочерям Прасковьи Лариной.
Строки "Графа Нулина" были написаны в сроки, близкие к работе над
центральными главами романа, в которых затрагивалась тема образования
Татьяны и Ольги. Однако глубокая разница в отношении автора к героиням этих
двух произведений исключала возможность одинакового воспитания.
Первоначально Пушкин думал вообще дать своим героиням чисто отечественное
образование:
"…Ни дура английской породы
Ни своенравная мамзель
(В России по уставам [моды]
Необходимые досель)
Не баловали Ольги милой
Фадеевна рукою хилой
Ее качала колыбель
Стлала ей детскую постель
Помилуй мя читать учила
Гуляла с нею средь ночей
Бову рассказывала ей…" [6]
Однако в дальнейшем (одновременно с переносом сюжетного акцента с
Ольги на Татьяну) характер воспитания изменился. Культурный облик Татьяны
был приближен к кругозору соседок автора по Михайловскому-Тригорских
барышень. Хотя Пушкин и сделал старшую Ларину тезкой Прасковьи Осиповой,
это были, конечно, женщины совершенно различного культурного склада.
Осипова не только смогла добиться того, чтобы ее дочери выросли литературно
образованными, владеющими французским и английским языками, но и сама,
будучи зрелой женщиной, продолжала свое образование. Этим она нарушила
твердое убеждение своей среды в том, что самоцельный интерес к науке
достоин лишь разночинца, дворянин же учится до получения первого чина, а
дворянка – лишь до замужества (вернее, до начала выездов “в свет”).
Нарушение этого правила позволялось лишь в отдельных случаях, как
чудачество большого вельможи или “академика в чепце”. Однако,
засвидетельствовав, что Татьяна в совершенстве знала французский язык, и,
следовательно, заставив нас предполагать наличие в ее жизни гувернантки-
француженки, автор предпочел прямо не упомянуть об этом.
На общем фоне быта русского дворянства начала XIX века “мир женщины”
выступал как некоторая обособленная среда, обладающая чертами известного
своеобразия. Образование молодой дворянки было, как правило, более
поверхностно и значительно чаще, чем для юношей, домашним. Оно обычно
ограничивалось навыком бытового разговора на одном-двух иностранных языках,
умением танцевать и держать себя в обществе, элементарными навыками
рисования, пением и игрой на каком-либо музыкальном инструменте и самыми
начатками истории, географии и словесности.
Значительную часть умственного кругозора дворянской девушки начала XIX
века определяли книги. Если в середине XVIII столетия читающая дворянка –
явление редкостное, то поколение Татьяны можно было представить как:
“…барышней уездной,
С печальной думою в очах,
С французской книжкою в руках…” [7]
Образование молодой дворянки имело главной целью сделать из девушки
привлекательную невесту. Характерные слова Фамусова, откровенно
связывающего обучение дочери с ее будущим браком:
“Дались нам эти языки!
Берем же побродяг, и в дом и по билетам
Чтоб наших дочерей всему учить, всему –
И танцам! И пению! И нежностям! И вздохам!
Как будто в жены их готовим скоморохам”. [8]
Естественно, что со вступлением в брак обучение прекращалось.
Шестнадцатилетняя девушка – уже невеста, и к ней можно свататься. В этой
ситуации определение девушки как “ребенка” отнюдь не отделяет ее от
“возраста любви”. Это следует иметь ввиду, читая строки вроде: “Кокетка,
ветреный ребенок”. Выйдя замуж, юная мечтательница часто превращалась или в
домовитую помещицу-крепостницу, как Прасковья Ларина, или в столичную
светскую даму, или в провинциальную сплетницу.
В сравнении с описанием общества провинциальных дворянок в “Евгении
Онегине”:
“…Но ты – губерния Псковская
Теплица юных дней моих
Что может быть, страна глухая
Несносней барышень твоих?
Меж ним не – замечу кстати
Ни тонкой вежливости знати
Ни [ветрености] милых шлюх –
Я уважая русский дух,
Простил бы им их сплетни, чванство
Фамильных шуток остроту
Порою зуб нечистоту
[И непристойность и] жеманство
Но как простить им [модный] бред
И неуклюжий этикет…” [9]
В другом месте автор подчеркнул умственную отсталость провинциальных
дам, даже по сравнению с отнюдь не высокими критериями образования и
глубокомыслия провинциальных помещиков:
“…разговор их милых жен
гораздо меньше был умен…” [10]
И все же в духовном облике женщины были черты, выгодно отличавшие ее
от окружения дворянского мира.
Дворянская женщина начала XIX века значительно меньше была втянута в
систему служебно-государственной иерархии, и это давало ей большую свободу
мнений и большую личную независимость. Защищенная к тому же, конечно, лишь
до известных пределов, чувством уважения к даме, составлявшим существенную
часть понятия дворянской чести, она могла, в гораздо большей мере, чем
мужчина, пренебрегать разницей в чинах, обращаясь к сановникам или даже к
императору.
Письма Волконской к ее петербургской подруге Ланской в 1812 году
свидетельствует, что Пушкин, создавая в “Рославле” образ Полины –
экзальтированно патриотичной и мечтающей о героизме девушки, полной
гордости и глубокого чувства независимости, смело идущей наперекор всем
предрассудкам общества – мог опираться на реальные жизненные наблюдения.
Если “свой” мир Татьяны – это мир, к которому героиня принадлежит
духовно, и куда она хотела бы вернуться, то “свой” мир Онегина – мир, из
которого он хочет бежать.
В последней главе романа “Евгений Онегин” есть строчки о том, как
Татьяна, героиня романа, тосковала, непрерывно думая о человеке, которого
она полюбила:
“…Об нем она во мраке ночи,
Пока Морфей не прилетит,
Бывало девственно грустит,
К луне подъемлет томны очи,
Мечтая с ним когда-нибудь
Свершить смиренный жизни путь!…” [11]
Пушкина, видимо, так тронула его милая Татьяна и вся эта сцена, что в
конце строки он в восхищении поставил восклицательный знак. И не пройти,
как всегда пишут: “Он прошел с ней рука об руку всю жизнь”, а именно
свершить.
Путь жизни, длинный, трудный, со многими печалями и страданиями
человек не проходит, а свершает. Это только кажется: вот дорога, вот
судьба, и чело
| |  скачать работу |
Педагогические взгляды А.С. Пушкина |
