Переводческая деятельность В.В.Набокова
английски он издал в прозаическом
подстрочнике (с тремя томами исключительно тщательных и ценных
комментариев), а в интервью А. Аппелю через десять лет после завершения
этой работы с присущей ему категоричностью заявил: "Замученный автор и
обманутый читатель - таков неминуемый результат перевода, претендующего на
художественность. Единственная цель и оправдание перевода - возможно более
точная передача информации, достичь же этого можно только в подстрочнике,
снабженном примечаниями". Это было в 1967 году. Сорок с лишним лет назад
Набоков, видимо, думал по-иному, а то не брался бы за поэтические - вовсе
не подстрочник! - переводы из Байрона, Руперта Брука, Шекспира, Бодлера,
Рембо и не пробовал бы создать английские версии русской поэтической
классики. Впрочем, перевод прозой он, кажется, и под старость признавал
законным видом литературы. И сам два раза попробовал свои силы на этом
поприще, правда, давно, в пору своих литературных дебютов: пленившись
сложностью задачи, перевел "Кола Брюньона", чуть не целиком построенного на
каламбурах и французском просторечии (у него повесть Роллана стала
называться "Николка Персик"), и знаменитую "Алису", ставшую в набоковском
переводе "Аней в стране чудес".
Хотя считается, что "Ада", как и "Бледный огонь", - главным образом,
словесная игра, а значит, текст, принципиально непереводимый, Набоков вряд
ли разделил бы такое мнение, - оно не соответствует его требованиям к
литератору уметь в своей области буквально всё. Впрочем, применительно к
"Аде" слово "шедевр", стоящее в набоковском эссе "Искусство перевода", во
всяком случае, не бесспорно. Возможны даже его антонимы: тут все зависит и
от выучки, и от вкусов вершащего суд о книге, которая воплотила, быть
может, самый амбициозный замысел писателя. Споры о том, считать "Аду"
триумфом или наоборот, творческой катастрофой, начались сразу по ее выходе
в свет и три десятка лет спустя все еще не окончены, хотя мнения уже не так
категоричны. Самому Набокову, не страдавшему комплексами неуверенности и
скромности, верилось, что он создал нечто эпохальное. Так оно и было, если
считать эпохой в литературе постмодернизм, для которого "Ада" - истинный,
неоспоримый канон. Но так ли самоочевидно, что постмодернизм на самом деле
составил эпоху? Т.е. стал больше, чем только модой, пусть повальной, и
создал нечто захватывающе новое, привораживающее невиданными поэтическими
возможностями.
Обо всем этом будут полемизировать еще очень долго, и отношение к "Аде"
скорее всего не раз изменится. Но трудно вообразить, чтобы кто-то всерьез
объявил эту книгу пустышкой и мнимостью, не признавая ее особого значения
хотя бы как знака свершающихся в литературе перемен.
Тем не менее лишь после "Ады" по-настоящему укоренилась, перестав
шокировать и восприниматься как некий парадокс - проза, которая намеренно
добивается сходства не то с головоломкой, не то с лабиринтом. Такая проза,
где у простодушного читателя голова идет кругом от замысловатых и внешне
совершенно нелогичных поворотов сюжета, хотя на самом деле сюжет
присутствует лишь в самой минимальной степени. Где важны не характеры, не
история, что-то говорящая о жизни, но, прежде всего остального, - стихия
пародии, то потаенной, то нескрываемой и ядовитой. Где слово настолько
удалено от привычно с ним сопрягающихся смыслов, что от него остается одна
фонетическая оболочка, а значения каждый волен подставлять самые
произвольные. Где рассказ превращается в чистую условность, и сотни страниц
продолжается какой-то нескончаемый маскарад, так что сущим домыслом
становятся разговоры о мотивах, движущих героями, да и о самих этих
игрушечных фигурках, которые лишь притворяются литературными персонажами с
собственной индивидуальностью и судьбой.
3. Перевод «Слова о полку Игореве»
Перед добросовестным или, как сказал бы В.Набоков, честным
переводчиком ("honest translator"), взявшимся за перевод "Слова о полку
Игореве", неизбежно встаёт ряд вопросов, разрешить которые необходимо
раньше, чем приступить собственно к переводу. Вопросы эти решаются как
исходя из теоретических установок самого переводчика (если таковые
имеются), так и исходя из объективно существующих проблем, присущих
переводимому тексту. О том, как должно переводить, Набоков задумывался
неоднократно на протяжении всей своей творческой жизни, причём его взгляды
претерпевали с годами существенные изменения. Мы не станем здесь касаться
темы автопереводов Набокова, темы чрезвычайно интересной, но требующей
отдельного детального изучения. Что же касается теоретических установок при
работе с текстами других авторов, то, размышляя о переводе
"парафрастическом" и "буквальном", писатель пришёл к убеждению, что
литературное произведение, причём, как прозаическое, так и поэтическое,
следует переводить только "буквально", хотя, конечно, буквализм Набокова
вовсе не имеет своим следствием появление лексически корявого или
синтаксически громоздкого подстрочника. "Выражение "буквальный перевод",
как я его понимаю, - пишет он в 1964 году в комментарии к своему переводу
"Евгения Онегина", - представляет собою некую тавтологию, ибо лишь
буквальная передача текста является переводом в истинном смысле слова". При
этом, однако, писатель спешит оговориться: "Прежде всего, "буквальный
перевод" предполагает следование не только прямому смыслу слова или
предложения, но и смыслу подразумеваемого, это семантически точная
интерпретация, не обязательно лексически (относящаяся к передаче значения
слова, взятого вне контекста) или структурная (следующая грамматическому
порядку слов в тексте). Другими словами, перевод может быть и часто бывает
лексическим и структурным, но буквальным он станет лишь при точном
воспроизведении контекста, когда переданы тончайшие нюансы и интонации
текста оригинала"[4]. Анализируемый здесь перевод "Слова" был сделан
Набоковым в 1960 году, и нет никаких сомнений в том, что именно описываемый
выше принцип был положен в основу этой работы.
Текст "Слова" представляет для переводчика целый комплекс проблем.
Прежде всего, то обстоятельство, что оригинал написан на языке XII века,
делает необходимым привлечение к работе другого "перевода" - на современный
русский. Кроме того, Набоков ни на минуту не забывал, что имеет дело не с
самим оригиналом, а с копией, составленной А.И.Мусиным-Пушкиным, без
сомнения, требующей некоторых, порой значительных, корректировок. "Тёмные
места" "Слова" также требовали определённых переводческих решений, для чего
следовало подробнейшим образом изучить существующие к тому моменту
трактовки и комментарии. Таким образом, отметим, что все те проблемы,
которые довольно легко могли быть отброшены как несущественные при создании
перевода-парафразы, настоятельно требовали исследования и, в конце концов,
так или иначе были решены "буквалистом" Набоковым.
Конечно, нелепо было бы пытаться перевести "Слово" английским языком
XII века, однако придать некоторую архаичность английской версии было
необходимо. Здесь Набоков пошёл по пути использования целого ряда архаичных
слов и выражений, а также некоторых лексических единиц, имеющих поэтические
коннотации, или же отмеченные в словарях как "редкие" и "книжные". Так,
например, для слова "песнь" он находит редкое соответствие "laud"; "земля"
переводится с помощью "поэтического" слова "sod", а "кровь", пролитая в
бою, обозначается другим "поэтическим" словом "gore". Для сравнения можно
указать, что в другом переводе "Слова", выполненном Ириной Петровой [1], в
тех же местах употребляются слова, принадлежащие нейтральному слою лексики:
"tale", "earth" и "blood". Наряду с отмеченными выше, можно отметить
использование таким лексем, как "hearken" (поэт., возв. слушать), "morn"
(поэт. утро), "eve" (поэт. вечер), "doughty" (уст. доблестный), 'heed"
(уст. замечать, заботиться) и др.
Для достижения необходимого стилистического эффекта Набоков-переводчик
часто использует приём инверсии, весьма характерный для поэтических текстов
английского языка, языка, синтаксис которого отличается фиксированным
порядком слов в предложении. Так, сказуемое или глагол-связка (иногда с
обстоятельством или дополнением) может оказаться в препозиции к
подлежащему:
In the field slumbers Oleg's brave aerie: far has it flown!;
none at all shall we touch;
Pined away have the ramparts of towns.
В других случаях предикатив или обстоятельство могут предшествовать
подлежащему и глаголу:
dark it was;
Early did you begin to worry with swords the cuman land;
Inside out have the times turned.
Нет нужды говорить, что стилистическое своеобразие "Слова",
определяемое использованными автором разнообразными стилистическими
фигурами, является предметом пристального внимания переводчика. Метафоры,
сравнения, олицетворения, символы, эпитеты,
| |  скачать работу |
Переводческая деятельность В.В.Набокова |
