Поэзия В.А. Брюсова
исчезают.
По остается екала всегда неизменной и твердой...
Статьи о Пушкине. Пламенная речь на юбилее Гоголя, прерванная свистом
и топотом официальной публики, но принятая специалистами и привязавшая к
Брюсову сердце молодого Николая Асеева.
И одновременно — все большее отдаление от товарищей-символистов.
Старые разногласия, когда-то отступавшие в тень перед общими задачами,
теперь, после революции, выходят па первый план. Уже в 1906 г. Брюсов
заявляет, что круг задач «нового искусства» исчерпан и нужно идти дальше. А
в 1909—1910 гг. происходит открытый и окончательный разрыв. Отныне Брюсов
связан, только с теми организациями и журналами, которые не носят
узкогруппового характера, зато на него ориентируется и к нему тянется
поэтическая молодежь.
Десятые годы. Учащаются болезни. Неустойчиво материальное положение.
Но несмотря ни на что — работа. «Зеркало теней» (1912), книга, отразившая
переживаемые страной годы реакции:
И все трудней мне верить маю,
И все страшней мой черный сон...
Мировая война. Брюсов едет на фронт корреспондентом «Русских
ведомостей». В Вильнюсе знакомится с еще неведомым в России Янкой Купалой и
переводит его стихи. В Варшаве завязывает тесные отношения с прогрессивной
польской интеллигенцией. Вернувшись в Москву и не получив возможности
продолжать корреспондентскую деятельность, с удесятеренной энергией
принимается за работу. Повести «Рея Сильвия» из римской жизни и «Обручение
Даши», воскрешающая Россию 50—60-х годов XIX века. Лекции в университете
Шанявского, в том числе обширный курс по истории Римской империи,
охватывающий и многие древнейшие цивилизации, и «Учители учителей», большое
исследование о легендарной Атлантиде, опубликованное горьковской
«Летописью». Антивоенные стихи «Тридцатый месяц» и написанный в
несвойственной ранее Брюсову сатирической манере «Орел двуглавый».
Главной его работой тех дней, его творческим и гражданским подвигом
стала уникальная антология «Поэзия Армении с древнейших времен до наших
дней», равной которой не было тогда не только в русской, но ив мировой
литературе.
Но значение книги и лекций об армянской литературе, с которыми
выступал Брюсов во многих городах России, выходило далеко за рамки
литературы. В дни глубокой скорби, национального траура Армении по жертвам
кровавой армянской резни, учиненной в Турции, Брюсов напомнил о древней
славе и великом пути армянского народа. Патриарх армянской поэзии Ованес
Туманян так оценил значение сделанного Брюсовым:
Явился из снегов, издалека,
Призвал к величью духа и любви
И стала так чиста и глубока
Надежда, овладевшая людьми.
(Перевод Б. Ахмадулиной)
В 1923 г. Брюсову первому было присвоено звание народного поэта
Армении, и до сих пор его имя — среди самых близких и дорогих армянскому
народу. А созданная им книга стала образцом для всех изданных в годы
Советской власти антологий братских литератур.
И когда Великий Октябрь размежевал представителей творческой
интеллигенции, став мерилом их совести, исторического чутья, любви к
Родине, Брюсов—гуманист, демократ, труженик остался с народом и Родиной.
Конечно, принятие революции не было для него простым и безболезненным —
нужно было многое осмыслить, со многим расстаться и со многим свыкнуться,
но эти трудности лишь подчеркивают всю значимость и важность сделанного
поэтом бесповоротного выбора. И главное— как бы сложны и трудны ни были
раздумья поэта, их конечный итог был определен всем его жизненным и
особенно творческим путем, который закономерно привел его в ряды строителей
нового общества.
Не мог не быть близок Брюсову и самый пафос революционной ломки
отжившего, прогнившего строя: «И песня с бурей вечно сестры» («Кинжал»,
1903). Еще в дни своего шумного дебюта Брюсов писал: «Наши выпуски служили
новому в поэзии... In turannos (против тиранов. — С. Г.) — вот каков был
наш девиз. ...Крайности отпадут впоследствии от обновленной поэзии, смеем
думать, что в дни борьбы они могли иметь только самое благодетельное
влияние». И даже в годы наибольшего своего консерватизма, считая, что
общественные выступления не дело поэта, Брюсов полагал, что «дробя размеры
и заветы» (слова из письма к М. Горькому, 1901 г.), он в своей сфере, в
поэзии, служит тому же общему делу — разрушению старого мира. И как бы ни
преувеличивал поэт свою революционность, как бы ни была узка область ее
приложения, все же в конечном итоге он был прав в своей самооценке. Недаром
П. Г. Смидович, выступая от имени Президиума ВЦИК на юбилее Брюсова в 1923
г., сказал: «Когда мы работали в подполье, когда мы разрушали фундамент
самодержавия, то мы слышали, что то же самое делает история и по другим
руслам. Мы слышали тогда приветствующий нас голос Брюсова».
И когда в дни Октября, новое «хлынуло в нашу жизнь целым потоком,
резко изменив весь ее строй, все ; сознание человека» («Смысл современной
поэзии», : 1921), мог ли Брюсов изменить делу всей своей жизни и не принять
его? «Тому «новому», что вырастает из европейской войны и Октябрьской
революции, суждено развиваться целые столетия», — писал поэт, и в его
собственном творчестве тема революции связывалась прежде всего с
категориями будущего, того пути, который открывается человечеству. Верность
этому пути, мужество перед лицом будущего — нот чего требовал поэт от себя
и своих современников:
Крестят нас огненной купелью,
Нам проба — голод, холод, тьма ..
Что ж! Ставка — мир, вселенной судьбы!
Наш век с веками в бой вступил.
Тот враг, кто скажет: «Отдохнуть бы!»
Лжец, кто, дрожа, вздохнет: «Нет сил!»
(«Нам проба», 1919)
Лето 1924 г. Отдых после трудных и напряженных лет. Крым, Коктебель,
гостеприимный дом Волошина. По возвращении Брюсов заболел крупозным
воспалением легких. Последние слова его были: «Мои стихи...».
Три дня прощалась с ним столица, а 12 октября траурный кортеж
направился от здания ВЛХИ на, ул. Воровского (теперь Союз писателей СССР)
по улицам Москвы. У памятника Пушкина, у Моссовета, во дворе университета,
у Академии художественных наук возникают новые и новые митинги. Выступают
А. В. Луначарский, О. Ю. Шмидт, П. Н. Сакулин... Лишь к вечеру
многотысячная процессия достигла Новодевичьего кладбища. Вышедший в день
похорон последний сборник поэта назывался «Меа» — «Спеши».
«ТВОЯ ДНЕВНАЯ ПРЕЛЕСТЬ, МИР»
Я волю пронесу сквозь темноту:
Любить, искать, стремиться в
высоту!
В. Брюсов.
Брюсов знал на своем жизненном и творческом пути немало поражений и
заблуждений. И все же настроения уныния, отчаяния, растерянности владевшие
иными из его товарищей и современников, проповедь тщеты жизни всегда
оставались ему чужды. Определяя контуры и идею будущей книги «Семь цветов
радуги», Брюсов писал, что «утомлению от жизни и пренебрежению ею»,
свойственным «определенному кругу» его современников, он хочет
противопоставить «ненасытную жажду жизни». И на всем ее протяжении поэзия
Брюсова характеризуется страстной любовью к вещному, многоликому и
неисчерпаемому в своем богатстве земному миру, мужественным принятием
реальной жизни во всей ее пестроте и сложности. Горести, беды, тяжелые
переживания, через которые довелось пройти поэту, мрачные «декадентские»
соблазны и искушения, которым он иной раз подвергал свою музу, не могли
истребить мощной, победительной интонации, рвущейся со страниц его книг:
Мои дух не изнемог во мгле противоречий,
Не обессилел ум в сцепленьях роковых,
(«Я», 1899)
Вам всем, этой ночи причастным,
Со мной в эту бездну глядевшим,
Искавшим за поясом млечным
Священным вопросам ответ,
Сидевшим на пире беспечном,
На лоне предсмертном немевшим,
И нынче, в бреду сладострастном,
Всем зачатым жизням — привет!
(«Приветствие», 1904)
Я сознаю, что постепенно,
Душа истаивает. Мгла
Ложится в ней. Но неизменно
Мечта свободная — светла!
(«В горнем свете», 1918)
Многие вещи Брюсова относятся к лучшему, что написано о вечере,
сумерках, ночи в русской поэзии. Но мы не встретим, у него возникшего еще у
романтиков предпочтения ночи дню, и тем более — воспевания сумерек и ночи
как защиты от враждебной и непонятной дневной жизни, которое мы
| |  скачать работу |
Поэзия В.А. Брюсова |
