Поэзия В.А. Брюсова
Другие рефераты
«Я В ЖИЗНЬ ПРИШЕЛ ПОЭТОМ…»
Брюсов на своем примере
показал, чем может быть выпрямленный
человек.
А. В. Луначарский
13 декабря 1973 года исполняется 100 лет со дня рождения Валерия
Яковлевича Брюсова, а 9 октября 1974 года — 50 лет со дня его смерти. Чуть
больше полувека отмерила судьба этому удивительному человеку, но, эти 50
лет пришлись на напряженнейшую эпоху в истории его народа и родины и
вместили в себя такое богатство дум, чувств, стремлений' и поисков,
творческих свершений, что их с лихвой хватило бы на несколько человеческих
жизней.
Москва 70-х годов. Яузский, потом Цветной бульвары. Детство в доме
деда, купца, в недавнем прошлом крепостного Костромской губернии.
Патриархальный быт, знакомый нам сегодня только по пьесам Островского, в
странном сочетании с веяниями 60-х годов. Над столом отца портреты
Чернышевского и Писарева, о теории Дарвина мальчик узнает раньше, чем
выучивает, таблицу умножения. Вместо сказок и страшных историй — Жюль Берн,
Брем, путешествия Ливингстона, популярная книга Г. Тиссандье «Мученики
науки». В шесть лет он уже увлекается астрономией, в восемь начинает писать
стихи, как ему кажется, в духе Некрасова, единственного поэта, которого
признают в их доме.
В гимназию его отдают сразу во второй класс. Он сближается с
товарищами, интересующимися литературой, участвует в гимназических
журналах. Все больше пишет сам: стихи, драмы, проза, рефераты прочитанных
книг, среди которых — запрещенная «Азбука социальных наук» В. Берви-
Флеровского. Учитель П. Мельгунов открывает перед ним мир истории: «Ни одна
наука не произвела на меня такого впечатления... это впечатление имело
значение для всей моей жизни».
Брюсов пробует силы в переводе — Шиллер, отрывки из «Энеиды» Вергилия,
впервые серьезно интересуется Пушкиным, страстно увлекается Спинозой,
«Этику» которого читает в подлиннике и комментирует. И тут же — первое
знакомство с французской поэзией последних десятилетий: Верленом, Малларме,
Бодлером. Впечатление совершенно ошеломляющее: оказывается, развитие поэзии
не остановилось на великих романтиках, существуют новые формы. Так
зарождается у Брюсова интерес к символизму, понимаемому им как
высвобождение лирической основы поэзии, как средство не столько описать
предмет или событие, сколько передать вызванные ими ощущения и пробудить в
читателе соответствующее настроение. Символизм кажется ему языком,
способным выразить новые чувства и переживания «конца века», в нем он видит
ближайшее будущее русской поэзии.
Но пока это еще будущее. 1893 год. Окончена гимназия. Экзамены в
университет, на математический. Но — четверка по геометрии, и уязвленная
гордость приводит первого математика гимназии, самостоятельно освоившего
ряд разделов высшей математики, на историко-филологический факультет.
Студенческие годы. Жизнь Брюсова развивается как бы в двух планах.
1894 год. Дебют в литературе — выходят два выпуска коллективного сборника
«Русские символисты», в основном заполненных стихами Брюсова (частично —
под псевдонимами, чтобы создать видимость большой школы), и его перевод
«Романсов без слов» Верлена. Для нас, знающих позднейшие дебюты
Маяковского, Есенина, литературных групп 20-х годов, дерзость этих книжечек
кажется очень умеренной — и них никого не обзывают «академиками», никого не
сбрасывают «с парохода современности», утверждается только, что символизм
имеет такое же право на существование, как и прочие направления. Да ,и
новизна брюсовских стихов зачастую относительна, среди них много явных
подражаний даже не французам, а Фету и Гейне. Но застои в поэзии и
поэтических вкусах тех лет был настолько велик, что книжки эти, вышедшие
тиражом 200 экземпляров, возбуждают резонанс совершенно неслыханный. Вся
пресса — от толстых журналов до бульварных листков, от Буренина до
Владимира Соловьева — упражняется в остроумии по адресу Брюсова. Для
широкой публики его имя надолго становится синонимом «декадента»,
«ниспровергателя основ», не то шарлатана, не то помешанного.
Эта скандальная репутация настолько укореняется, что когда в 1895 г.
поэт собирает в отдельную книгу свои «несимволические стихи», в основном —
довольно умеренную и традиционную любовную лирику, до самих стихов уже
никому нет дела — достаточно названия «Chefs d’Oeuvre» («Шедевры»), чтобы
расценить сборник как очередную выходку символистов. Тогда поэт принимает
вызов и начинает вести литературную борьбу «по всем правилам». Выходит
второе, полностью перестроенное издание «Шедевров», в котором на первый
план выдвинуты вещи максимально экзотические, эпатирующие. А в конце 1896
г. выходит «Me eum esse» («Это — я»), в которой, начиная с заголовка,
последовательно и сознательно конструируется маска — лирический образ того
пропащего «декадента», циника и гордеца, которого хочет видеть в нем
окололитературная публика. Эта книга — «желтая кофта» Брюсова, в которую
«душа от осмотров укутана», смысл высказываний в ней часто определяется не
столько их прямым значением, сколько их противоположностью ходячим,
обесцененным взглядам и мнениям.
Первые поэтические единомышленники — К. Балъмонт, И. Коневской, А.
Добролюбов. Женитьба на Иоанне Матвеевне Рунт, преданной подруге и
помощнице всей дальнейшей жизни поэта. И работа, работа, работа. Чтение
всей русской классической и новейшей западной литературы, изучение
философии, русского летописания и эпохи царя Алексея Михайловича, раздумья
над методологией истории, подкрепляемые штудированием исторических работ и
первым, еще не слишком глубоким, знакомством с марксизмом. Исследование
глубинных проблем теории стиха и истории литературы, работа над
фундаментальной «Историей русской лирики» XVII—XIX веков. Из всех этих
трудов свет увидит только небольшая брошюра «О искусстве» (1899), но и
ненапечатанные, и даже незаконченные, они формировали духовный облик их
автора, постепенно сделав его одним из самых образованных людей своего
времени.
Следующая книга «Urbi et Orbi» («Городу и миру», 1903) открывалась
строками:
По улицам узким, и в шуме, и ночью, в театрах, в садах я
бродил,
И в явственной думе грядущее видя, за жизнью, за сущим следил.
Я песни слагал вам о счастье, о страсти, о высях, границах,
путях,
О прежних столетьях, о будущей власти, о всем, распростертом
во прах.
С презрением относится поэт ко всем напуганным размахом революции, ко
всем, кто надеется, что история остановится на полпути. На следующий день
после опубликования царского манифеста 17 октября 1905 г. Брюсов пишет
«Довольным»:
Довольство ваше — радость стада,
Нашедшего клочок травы.
Быть сытым — больше вам не надо,
Есть жвачка — и блаженны вы!
Все написанное им в это время озарено отблеском революции — не только
стихи «Венка», но и драма «Земля. Сцены из будущих времен», с которой
начинается история русской научной фантастики XX века, и следующие один за
другим переводы из Верхарна: «Верхарн воистину революционный поэт, и нужно
чтоб его узнали сейчас». И начатый тогда же роман «Огненный Ангел» из жизни
Германии XVI века, эпохи, казавшейся -Брюсову особенно родственной его
времени. И оставшаяся в рукописи поэтическая исповедь «К народу»:
...Но ты не узнал моего горького голоса,
Ты не признал моего близкою лика,—
В пестром плаще скомороха,
Под личиной площадного певца,
С гуслями сказителя вечных времен.
…Я слушал твой голос, народ!
...Без тебя я — звезда без света,
Без тебя я — творец без мира,
Буду жить, пока дышишь—ты и созданный тобою
язык.
Вторая половина 900-х годов. Блистательная книга стихов «Все напевы»,
в дни поражения революции, в дни мрачной реакции возносящая «хвалу
человеку». Завершение «Огненного Ангела», книга «Французские лирики XIX
века», в переводах и очерках дающая панораму целого столетия. Знакомство и
дружба с Верхарном, доверяющим Брюсову перевод своей неизданной еще
трагедии «Елена Спартанская»:
Черного небытия ты тщетно просишь и молишь:
Этою нет нигде под подвижным золотом тверди!
Все распадается в мире, все в свой черед погибает,
Но лишь затем, чтобы слиться с другим и жить бесконечно!
Ужасы, стоны и крики скользят по земле мимолетно,
Словно туман по скале, и, словно туман,
| |  скачать работу |
Другие рефераты
| 
