Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Поэзия В.А. Брюсова

мира,  равноправный  с
наукой, но отличный от нее. Гипотетические ситуации  интересуют  Брюсова  не
сами по себе, а как средство  выявления  и  постановки  коренных,  глубинных
проблем человеческого бытия, среди которых есть и давно  знакомые  философии
и поэзии, и новые, возникающие в связи с проникновением человека в  строение
мира и его выходом в космос. В конце концов не так уже важно,  действительно
ли на электроне есть разумное население — эта гипотеза прежде  всего  способ
художественно  представить  антропоцентризм  цивилизации.  У  нас,   знающих
размеры электрона, крики его обитателей,  «что  бог  свой  светоч  погасил»,
могут вызвать только улыбку, но и нам не стоит слишком гордиться —  рядом  с
«Миром  электрона»   поэт   ставит   предвосхищающее   «Формулу   Лимфатера»
Станислава Лема стихотворение «Мир N  измерений»,  где  показывает  развитую
цивилизацию, рядом  с  которой  жители  Земли  —  только  робкие  дети.  Так
средствами  поэзии   Брюсов   вскрывает   неисчерпаемость   я   безграничное
многообразие мира. И не следует бояться, что показывая  «Мир  N  измерений»,
поэт выражает  неверие  в  возможности  человека,  в  ценность  человеческой
жизни. Всей своей поэзией  Брюсов  говорит,  что  вся  бесконечность  и  все
величие мира не только  не  подавляет  и  не  обесценивает  человека  и  его
стремления, но, напротив, лишь подчеркивает смелость его  свершений.  Еще  в
1907 г. писал он:
             Пусть боги смотрят безучастно
             На скорбь земли: их вечен век.
             Но только страстное прекрасно
             В тебе, мгновенный человек!
                                                           («Служителю муз»)
      И когда в последние годы перед его поэзией распахнулись дали времен  и
пространства Вселенной, когда его стихи вобрали в себя  и  путь,  пройденный
человечеством на Земле, и путь, проделанный им вместе с  Землей  в  космосе,
перед ним  не  могла  не  встать  снова  проблема  ценности  жизни  и  всего
человечества, и отдельного человека. Не исчезает ли она перед лицом  мировых
бездн?  Как  не  растеряться  перед  лицом  бесконечного   движения,   перед
грандиозностью мира? Где найти точку опоры? Недаром  страх  и  растерянность
так часто сопутствовали новым научным открытиям. И вот оказывается, что  эту
точку  опоры—«где  стать»—Брюсов,  которого  обвиняли   в   релятивизме,   в
космизме, в недостатке человечности,  находит  на  Земле,  в  самом  обычном
окружении   и   в   делах   человека,   в   неповторимой    индивидуальности
существования:
             И поклонникам кинув легенды да книги,
             Оживленный, быть может, как дракон на звезде,
             Что буду я, этот — не бездонное ль nihil.
             Если память померкла на земной борозде?
                                                     («Nihil — Ничто». 1922)
             Смысл веков не броженье ль во тьме пустой?
             Время, место — мираж прохожий!

             Только снег, зелень трав, моря мантия,
             Сговор губ к алтарю Селены —
             Свет насквозь смертных слов, пусть обман тая,
             Нам наш путь в глубину Вселенной!
                                            («Pou stф — Где бы стать», 1922)
      Пусть снисходительно улыбаются обитатели  «Мира  N  измерений»  —  для
самих людей их жизнь не обесценивается, не теряет смысла и прелести.  Так  в
последний раз перед лицом безграничного космоса признавался Брюсов  в  своей
неистребимой любви к миру и жизни.

                «НО СТАНЕТ ЯСНО ВСЕМ, ЧТО ЭТА ПЕСНЬ — О НИХ»

                                        Мы  относимся  к  миру,  не  как   к
                                   мрачной   тени,   к   тяжкому   сну,   к
                                   безысходной  трагедии.  Мы  относимся  к
                                   миру  как  к  явлению,   развивающемуся,
                                   летящему  все  вперед,  в   котором   мы
                                   активно  сами  участвуем  и  которым  мы
                                   никак  не  можем  вдоволь  налюбоваться.
                                   Пусть будет нашим  лозунгом  благородная
                                   жадность к миру, к новым темам, к  новым
                                   человеческим       переживаниям,       к
                                   ненаписанному.
                                                               Вл. Луговской
      Наша «экскурсия» в поэтический мир  Брюсова  подходит  к  концу.  Пора
попытаться  свести  воедино  наши  разрозненные  наблюдения  и  ответить  на
вопрос, в чем же пафос и в чем своеобразие брюсовской поэзии.
      Самое основное и вместе с тем самое общее, что можно сказать о  поэзии
Брюсова — то, что это поэзия пути, непрестанного  стремления  и  неустанного
движения к новому, вперед и выше. Путь предстает  при  этом  не  только  как
фирма жизни, но и как содержание, смысл жизни и отдельного человека  (прежде
всего — самого поэта), и страны, и всего человечества. «Naviget, haec  summa
est!» — «пусть она плывет (вперед), в этом  все!»—  любил  повторять  Брюсов
слова своего любимого Вергилия. Этот пафос одушевлял  и  все  его  книги,  и
стихи, при жизни ненапечатанные:
             Я дорожил минутой каждой,
             И. каждый час мой был порыв.
             Всю жизнь я жил великой жаждой,
             Ее в пути не утолив.
                                       («Я много лгал и лицемерил...», 1902)
      Полнее всего это  кредо  Брюсова  выражено  в  стихотворении  «Братьям
соблазненным»:
             Разве редко в прошлом ставили
             Мертвый идол Красоты?
             Но одни лишь мы прославили
             Бога жажды и мечты!
             Подымайте, братья, посохи,
             Дальше, дальше, как и шли!
             Паруса развейте в воздухе,
             Дерзко правьте корабли!
             Жизнь не счастье, но томления,
             Но прозренья, но борьба.
             Все вперед — от возрождения
             К возрожденью, сквозь гроба!
      Поэтому категория пути оказывается неразрывно связанной  с  категорией
«мужества пути». А потенциальная  бесконечность  пути  и  активный  характер
движения лают возможность преодоления, победы  над  трудностями  и  тяготами
настоящего. Так поэзия Брюсова становится поэзией возможности  человеческого
деяния, человеческого свершения, поэзией победы человека и человечества  над
временным и косным:
             Где все сиянья старины,
             Умножены, повторены,
             Над жизнью над пустым провалом,
             Зажгутся солнцем небывалым,
             Во все, сквозь временный ущерб,
             Вжигая свой победный герб!
                                                       («Дом видений», 1921)
      В стихотворении 1915 г. «Должен был...», говоря  о  предопределенности
творчества и поступков людей потребностями времени и истории, поэт сказал  о
себе:
      Так и я не могу не слагать иных, радостных песен,
      Ибо однажды они были должны прозвучать!
      «Радостная» — этот эпитет в применении к поэзии Брюсова  многим  может
показаться странным. Но не надо понимать его слишком узко. Как-то  в  беседе
с Луговским Горький заметил,  что  самое  горькое  чувство,  самое  страшное
испытание может служить утверждению жизни, если только  последнее  слово  не
за ними, а за человеком, который преодолевает их. Именно в этом смысле  была
«радостной», т. е. жизнеутверждающей, поэзия Брюсова:
             Когда твой полет отбит, не падай духом;
             сброшенный на землю, не сознавайся в бессилии.
             Собери новые силы, взлети — и ты пробьешь облака и
             взглянешь с высоты на землю.
             Так и познание...
                                                   («Poиmes en prose», 1895)
      Так, поэзия Брюсова с ее пафосом движения вперед, с ее принятием жизни
.и мира и утверждением возможностей  человека,  его  труда  и  мысли,  стала
непосредственной предшественницей советской поэзии, той поэзии, которой,  по
его замечательному предвидению, предстояло «явить новый  пафос  творчества»,
неведомый старому миру.  Именно  этим  принципиальным  родством  объясняются
многочисленные брюсовcкие предвосхищения частных  тем  и  решений  советской
поэзии, лишь некоторые из которых были прослежены нами выше.
      Самое замечательное состоит, однако, в том, что на протяжении  долгого
периода советская поэзия как бы не ведала об  этом  родстве.  Молодые  поэты
клялись именем Блока, Брюсов же казался им далеким от жизни  академиком.  Не
случайно Николай Асеев, с  истинной  прозорливостью  определивший  в  статье
памяти Брюсова революционную сущность  его  поэзии:  «...имя  революционного
поэта, поэта-революционера неотъемлемо от  Брюсова»,  тут  же  нашел  нужным
оговорить:  «Рабочим  и  крестьянам  не  мог  быть  близок  Брюсов   в   его
специфической деятельности... поэта-ученого ...И юбилей Брюсова не мог  быть
особенно популярным, как и юбилеи всякого кабинетного  ученого».  Кабинетным
ученым Брюсов никогда  не  был,  он  был  страстным  общественным  деятелем,
строителем литературы, и все же для своего времени Асеев был  прав;  И  прав
не только биографически, хотя молодые советские  поэты  действительно,  и  в
прямом, и в переносном смысле, были на более горячих фронтах, чем Брюсов.
      Когда человечество впервые проникло в космос, то написанные 40—50  лет
назад стихи Брюсова гораздо в большей степени, чем поэтические 
12345След.
скачать работу

Поэзия В.А. Брюсова

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ