Последние страницы истории романовской монархии
ания о Февральской революции
1917 года. М., 1994, с. 5).
Подобная оценка событий конца лета 1915 года возлагала
ответственность за все случившееся в дальнейшем (1917 год)
непосредственно на царя. Императорское же окружение, естественно
придерживалось версии прямо противоположной. Уже хорошо известный нам
автор считал, что «императорский строй мог бы существовать до сих пор,
если бы «красная опасность» исчерпывалась такими людьми, как Толстой и
Кропоткин, террористами, как Ленин и Плеханов, старыми психопатками,
как Брешко-Брешковская (народница, одна из создателей эсеровской
партии, эмигрантка с 1919 года, известная в демократических кругах как
«бабушка русской революции».) или же Фигнер, или авантюристами типа
Савенкова или Азефа. Как это бывает с каждой заразительной болезнью,
настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях
заразы: мышах, крысах и насекомых… Или же выражаясь более литературно
следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции
составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал не под напором
предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей
аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей,
адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами
Империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян;
полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным
трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры,
революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и
оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах»
(Великий князь Александр Михайлович. Указ. соч., с. 162-163).
Парадоксальность великокняжеской оценки чисто внешняя, поскольку
она базировалась на реалиях последних лет царствования Николая II,
когда личность этого императора стала неприемлемой для всех слоем
российского общества – это во-первых, а во-вторых, свержение царя (и в
итоге монархии), действительно, произошло отнюдь не только «снизу»,
как утверждала советская историография, но и «сверху», т.е. методом
традиционного дворцового переворота, опиравшегося на военно-
бюрократическую верхушку империи. Впрочем, об этом позже.
Итак, с осени 1915 года пути Госдумы и царского двора разошлись.
Отныне император сделал ставку на единственную политическую силу,
которая осталась ему верной, -- на черносотенцев, к которым он всегда
относился с искренней симпатией. В результате, «обломки провинциальных
отделов «Союза русского народа» были восстановлены и принялись за ту
же работу, которой занимались в 1905-1907 гг.: они резко нападали на
Прогрессивный блок, на Городской и Земский союзы, видя в оживившейся
деятельности общественных организаций подготовку революционного
выступления. Под их влиянием назначенная «не позднее 15 ноября» (1915
года) сессия Государственной думы была отсрочена без точного указания
срока созыва -- первый случай за время существования законодательных
учреждений. Съезды Городского и Земского союзов, назначенные на 5
декабря, были запрещены. Депутация этих союзов с жалобами на роспуск
Государственной думы и с требованиями «министерства доверия» не была
принята государем…
…Отъезд царя на жительство в Ставку выдвинул оставшуюся в
Петрограде императрицу – посредницу и средоточие всех
«безответственных» влияний. Министры, желавшие укрепить свое
положение, начали ездить к императрице с докладами. Шайка крупных и
мелких мошенников и аферистов окружила царицу и пользовалась своим
влиянием, чтобы за денежную мзду обходить закон и доставлять частные
изъятия и льготы: назначение на должности, освобождение от суда, от
воинской повинности и т. д. Слухи об этих сделках распространились в
обществе и совершенно уронили уважение ко двору» (Страна гибнет
сегодня… с.6-7).
О последней российской императрице следует сказать несколько слов,
ибо Александра Федоровна Романова (урожденная Алиса Гессенская) –
фигура несомненно трагическая и для России по-своему роковая, так как,
обладая твердым характером, она оказывала на Николая II огромное
влияние, направленность которого хорошо видна из ее письма к нему от
25 июня 1915 года: «Россия, слава Богу, не конституционная страна,
хотя эти твари (депутаты Госдумы) пытаются играть роль и вмешиваться в
дела, которых не смеют касаться! Не позволяй им наседать на тебя! Если
им сделать уступку, то они поднимут голову» (Переписка Н. И А.
Романовых (1914-1917), т. 3. М.--Пг., 1923, с. 244).
Исповедуя подобные взгляды, писала известная поэтесса того времени
З.Н. Гиппиус, «…царица относилась к войне, как к делу семейному. Нам
трудно понять, а между тем это естественно. Ведь воюют между собой все
«Джорджи», «Вильямы», «Ники». Война – дело Ники, и победа над
Вильгельмом будет его победой, его славой.
Царица не забывает о «России». О России, для этого случая, есть
все готовые слова, которые следует говорить, как есть и предписания,
что следует делать главным заинтересованным лицам: Ники и ей самой.
Ей, царице, «матери России» ( и наследника), нужно, прежде всего,
стать «утешительницей», ухаживать за раненными, служить «царскому
воинству», и она принимается за дело без промедления. Создает
лазареты, одевается сама и одевает своих молоденьких дочерей сестрами
милосердия…
Именно потому, что война – дело личное, семейное, царица обязано
вмешаться в него, бороться радом с Ники не только против «Вильяма», но
и против других его врагов – всех, кто может отнять у него славу
победы… Ники добр и прост, не видит зла, но она-то, царица, видит.
Ведь это ей открывает тот, кто все видит, все знает, -- Бог (через
Распутина)» (Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. Тбилиси,
1991, с. 65-66)
Вот и вновь появляется на наших страницах уже упоминавшийся ранее
еще один из героев российской драмы того времени Григорий Новых –
«сибирский челдон, с молодых лет отличавшийся пьяной и распутной
жизнью, откуда и прозвище Распутин…
Слово, всякий каприз Григория Распутина – стали законом для
царицы, а царь уже давно был в полном подчинении у жены. Самые близкие
к царю сановники, люди, которых он уважал и ценил, немедленно теряли
уважение царя, свои места и положения, как только они обнаруживали
малейшую брезгливость к Распутину. С другой стороны, самые отпетые
негодяи, тупицы и бездарности получали феерические повышения,
назначались на самые ответственные должности, вплоть до министров,
если только они умели подделаться к Распутину… Дошло до того, что
созыв или роспуск Государственной Думы, смена министерства, война и
мир зависели от Распутина…» (Любош С. Указ. соч., с. 271-272).
Последнее – не преувеличение. Вот, например, довольно типичное
послание «святого старца» императору и императрице: «Миленькаи папа и
мама! Вот бес то силу берет окаянный. А Дума ему служит; там много
люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы божьего помазаннека долой. И
Гучков господин их прихвост, клевещет, смуту делает. Запросы. Папа.
Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы с Григории. Это
шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо.Григорий»
(Падение царского режима. Т. 3. Л., 1925, с. 435).
В 1916 год Россия вступила, по словам А.Д. Протопопова, ставшего в
том же году министром внутренних дел, в следующем состоянии: «Финансы
расстроены, товарообмен нарушен, производительность страны – на
громадную убыль… пути сообщения – в полном расстройстве… двоевластие
(Ставка и министерство) на железных дорогах привело к ужасающим
беспорядкам… Наборы обезлюдили деревню, остановили землеобрабатывающую
промышленность, ощутился громадный недостаток рабочей силы,
пополнялось это пленными и наемным трудом персов и китайцев… Общий
урожай в России превышал потребность войска и населения; между тем
система запретов вызова – сложная, многоэтажные – реквизиции, коими
злоупотребляли, и расстройство вывоза создали местами голод,
дороговизну товаров и общее недовольство… Многим казалось, что только
деревня богата; но товара в деревню не шло, и деревня своего хлеба не
выпускала… Единственного пути к установлению цен – конкуренции – не
существовало… Таксы развили продажу «из-под полы», получилось
«мародерство»… Армия устала, недостатки всего понизили ее дух, а это
не ведет к победе» (цит. по: Милюков П.Н. Воспоминания, с. 434).
Итак, «общее недовольство», «армия устала»… Плюс к этому –
очевидный кризис власти: полуразогнанная Дума, господство придворной
камарильи, некомпетентный Верховный главнокомандующий в чине
полковника… Достаточно было искры, чтобы вспыхнул пожар революции.
Поэтому власти с огромным беспокойством ожидали очередной годовщины
Кровавого воскресенья. Начальник полицейского отделения по охране
общественной безопасности и порядка в столице полковник Глобачев
доносил 8 ноября 1916 года: «…отношение различных течений
революционного подполья к вопросу о выступлениях 9 января в настоящее
врем
| |  скачать работу |
Последние страницы истории романовской монархии |
