П.П. Бажов
нет рабочего
фольклора? Владимир Павлович ответил, что такого материала нет в его
распоряжении, что он его нигде не может найти. Меня это просто задело: как
так-рабочего фольклора нет? Я сам сколько угодно этого рабочего фольклора
слыхал, слыхал целые сказы. И я в виде образца принес им "Дорогое имечко".
То был первый бажовский сказ. За ним последовали еще два - для той же
книги.
"Малахитовой шкатулкой" Бажов вошел в советскую литературу как один из
выдающихся ее мастеров. 29 марта 1939 года он был принят в Союз советских
писателей.
Однако, публикуя первые сказы, и редакция журнала "Красная новь", и
составитель, и редактор свердловского сборника-все рассматривали сказы как
фольклорные произведения. В бажовском предисловии к журнальной публикации и
в тексте сказов толкование их как фольклорных записей совершенно
недвусмысленно. Характерна, например, бажовская сноска к слову "русьски":
"Сказитель произнес слово "русское" мягко - русьски, - как и многие в
Полевском заводе".
Правда, вскоре обнаружилось, что кое-кто сомневался в "фольклорности"
сказов Бажова. Павел Петрович вспоминал: "Покойный Демьян Бедный как-то при
встрече... говорил, что он спас меня от разгромной статьи, которая
готовилась после первого появления моих сказов в "Красной нови"...
Предполагалось "разделать" меня, как "фальсификатора фольклора", но
удержало указание Демьяна Бедного на книгу Семенова-Тян-Шанского, где дано
довольно обширное примечание о легендах горы Азова, которые, дескать, Бажов
мог слышать".
Безупречная добросовестность Бажова в истории опубликования первых сказов
подтверждается документально. В его вступительной статье к сказам в
"Красной нови" читаем: "За сорок лет, конечно, память не может сохранить
все детали. Сохранилась лишь фабула, общий стиль рассказчика и отдельные,
наиболее запомнившиеся выражения. По этим веткам т. Бажов и воспроизводит
некоторые из "тайных сказов" Хмелинина". И далее: "В приводимых сказах
неизбежны элементы имитации". В предисловии Бажова к первому изданию
"Малахитовой шкатулки" говорилось о том же.
Возникал вопрос, можно ли было при тех объяснениях, какие дал писатель,
считать представленные им сказы фольклорными записями. В этом сомневался и
сам он, что совершенно ясно из его оговорок, приведенных выше. Но
материалы, представленные Бажовым, необыкновенно ярки, оригинальны,
художественная ценность их была очевидна, а имевшиеся записи рабочего
фольклора крайне малочисленны. Понятно общее желание - и редакции журнала
"Красная новь", и редактора Свердлгиза, и составителя сборника
"Дореволюционный фольклор на Урале" - напечатать сказы как произведения
устно-поэтического творчества уральских рабочих, тем более что автор дал
повод для такого понимания сказов, а их фольклорная основа была несомненна.
Первая публикация сказов Бажова в качестве произведений устного творчества
уральских горняков вызвала в литературных кругах определенные разногласия.
В критической литературе, несмотря на колебания многих авторов, нередко
отражалось ложное представление о Бажове как "записывателе" фольклора. Даже
в 1941 году Е. Блинова нашла возможным включить пять сказов Бажова в
фольклорный сборник "Тайные сказы рабочих Урала". А в это время было
известно уже весьма категорическое высказывание Павла Петровича в очерке "У
старого рудника" (1940) о том, что "восстановленные" почти через полвека
сказы Хмелинина, конечно, потеряли ценность фольклорного документа.
Л. И. Скорино в своих выступлениях, особенно в книге "Павел Петрович
Бажов", настойчиво и доказательно отстаивала мнение, высказанное ранее К.
Боголюбовым, А. Барминым, И. Халтуриным, что сказы Бажова являются
продуктом его индивидуального творчества, основанного на фольклоре.
Скорино, кажется, удалось убедить даже наиболее упорного ее "противника" -
самого Бажова, который в определении характера своих сказов стоял на такой
позиции: не совсем фольклор, но и не совсем индивидуальное творчество.
Для уяснения того, почему возникли споры в оценке природы и характера
сказов Бажова, следует напомнить и о том, что именно в 30-е годы советской
фольклористикой были утрачены критерии, разделяющие художественный фольклор
и литературу. Огромные изменения в художественном освоении действительности
советским народом не были полностью осмыслены многими фольклористами.
Закономерный в молодом советском обществе процесс включения в поэтическое
творчество множества художников из народа, владеющих традиционными формами
народного искусства, привел к возникновению "промежуточных" произведений.
Появилось большое количество письменных стилизаций под фольклор. Нередко
они объявлялись шедеврами поэзии, как это было, например, с "новинами" М.
С. Крюковой, несмотря на явное несоответствие в них архаической формы
новому содержанию. Стилизации многих авторов чаще всего проходили в печати
по разряду фольклора. Но и лучшие из них-сказки И. Ф. Ковалева, М. М.
Коргуева, даже Е. И. Сороковикова - к подлинному фольклору имеют отношение
лишь в той мере, в какой авторам удалось - порой артистически -
использовать фольклорные средства изобразительности и выразительности. О
таких решающих признаках фольклорности, как коллективность бытования и
устность передачи, говорить здесь не приходится.
В связи с этим можно понять попытки некоторых критиков отнести к
художественному фольклору и сказы Бажова. То, что подобные попытки вызвали
немедленные и страстные возражения, объясняется прежде всего исключительной
и очевидной эстетической ценностью, резко выделявшей "Уральские сказы" из
потока "письменного сказительства". Творческая самостоятельность Бажова
становилась тем очевиднее, чем глубже критики вникали в художественный мир
его творчества.
Но в свете этих фактов становится яснее позиция и самого Бажова в
определении характера своих сказов. Ведь многие и многие произведения
индивидуального творчества, в которых использовались традиционные
фольклорные сюжеты, приемы, художественные средства, зачислялись в разряд
устно-поэтических творений народа. Мог ли в то время Бажов категорически
возражать против подобной оценки его сказов? Мог ли он сказать о себе: "Я
автор ^Малахитовой шкатулки"? Если учесть изложенные выше обстоятельства,
ответ может быть один: нет, не мог.
Проникновение в творческую лабораторию писателя дает возможность понять,
как создавалось то, что он называл "восстановлением по памяти".
Сопоставление черновых рукописей сказов с окончательными текстами убеждает,
что Бажов выполнял обычный писательский труд. Вдумчивая разработка
характеров, тщательная выверка их с точки зрения социально-психологической
достоверности, умная, яркая психологическая и портретная индивидуализация,
поиски наиболее убедительных и впечатляющих композиционных решений,
кропотливая работа над языком - так создавались сказы. Они не были записями
фольклорных текстов.
Позднейшие высказывания Бажова помогают лучше определить соотношение его
сказов с фольклорными материалами. О сказе "Серебряное копытце",
законченном 3 августа 1938 года, писатель говорил так: "Рассказы о том, что
есть такой козел с серебряным копытцем, я слышал в Полдневой. Слышал от
Булатова, охотника. В Полдневой поисками хризолитов занимались многие. А
сюжет мой". На вопрос: "А сюжета в таком виде, как в вашем сказе, вы не
встречали?" (речь идет о сказе 1939 года "Огневушка-Поскакуш-ка"),- Бажов
отвечал: "Пожалуй, нет. Подобные сказы я, может быть, и слыхал, но не могу
сказать, когда и где". Приведем еще одно обобщающее высказывание писателя
по рассматриваемому вопросу. Когда Бажова спросили, считает ли он верным -
в общем виде - утверждение, что первые его сказы были ближе к фольклорным
источникам и передавали слышанные им сюжеты, а в дальнейшем творческом
развитии он становился все самостоятельнее, меньше зависел от фольклорных
сюжетов, хотя по-прежнему основывался на фольклорных источниках-мотивах,
образах, суждениях, - писатель отвечал: "Я согласен, что это таким образом
и было. Это очень правильно".
Так осмысление собственного творческого опыта привело Бажова к выводу, что
его сказы не фольклорные документы. Писательское, бажовское обнаруживается
постоянно: в его сказах ясно выражено мировоззрение советского человека,
мировоззрение, какого не могло быть у полевского мастерового 90-х годов XIX
века Василия Хмелинина.
Однако в результате появления в печати статей, отражавших неверное
понимание природы сказов Бажова, в результате того, что и сам автор называл
свои сказы фольклорными, возникла тяжелая ситуация для Демьяна Бедного.
Поэт первоначально ознакомился со сказами Бажова по сборнику
"Дореволюционный фольклор на Урале", а затем, в согласии с давней и доброй
писательской традицией обращения к фольклорным произведениям как к одному
из источников индивидуального творчества, решил использовать "Малахитовую
шкатулку" в качестве первичного, "сырьевого" материала для создания
собственного произведения - героического стихотворного цикла о труде и
борьбе дореволюционных уральских рабочих.
Говоря о формировании книги Бажова, необходимо учесть следующее. В начале
XX века, используя замечательный почин составителя сборника былин А. Ф.
Гильфердинга, Н. Е. Ончуков первый из собирателей сказок расположил
записанный им материал не по сюжетам, как делалось ранее, а по сказителям,
которых он слушал. Знаменитый сборник Ончукова "Северные сказки" (1909)
сопровождался сведениями о сказителях, что имело принципиальное значение:
исполнитель сказов признавался творцом. Такая форма записи произведений
фольклора стала у
| |  скачать работу |
П.П. Бажов |
