Произведения Солженицына- монументально-публицистическое исследование репрессивной системы
деятелями
литературы и искусства 8 марта 1963 г. он представил открытие Солженицына
как писателя заслугой партии, результатом мудрого партийного руководства
литературы и искусства в годы своего собственного правления.
Партия поддерживает подлинно правдивые художественные произведения,
каких бы отрицательных сторон жизни они ни касались, если они помогают
народу в его борьбе за новое общество, сплачивают и укрепляют его силы.»
Условие, при котором партия поддерживала произведения, касающиеся
"отрицательных сторон жизни", было сформулировано Хрущевым отнюдь не
случайно: искусство и литература - "с партийных позиций" - нужны для того,
чтобы помогать в "борьбе за новое общество", а не против него, чтобы
сплачивать и укреплять силы коммунистов, а не раздроблять их и разоружать
перед лицом идеологического противника. Далеко не всем партийным деятелям и
писателям, аплодировавшим Хрущеву в 1962-1963 гг., было ясно, что
Солженицын и Хрущев преследовали разные цели, утверждали взаимоисключающие
идеи. Если Хрущев хотел спасти коммунистический режим за счет проведения
половинчатых реформ, идеологической либерализации умеренного толка, то
Солженицын стремился сокрушить его, взорвать правдой изнутри.
В то время это понимал один Солженицын. Он верил в свою правду, в свое
предназначение, в свою победу. И в этом у него не было единомышленников: ни
Хрущев, ни Твардовский, ни новомировский критик В. Лакшин, боровшийся за
Ивана Денисовича, ни Копелев...
Первые восторженные отзывы о повести "Один день Ивана Денисовича"
были наполнены утверждениями о том, что «появление в литературе такого
героя, как Иван Денисович, - свидетельство дальнейшей демократизации
литературы после XX съезда партии» ; что какие-то черты Шухова
«сформировались и укрепились в годы советской власти»; что «любому, кто
читает повесть, ясно, что в лагере, за редким исключением, люди оставались
людьми именно потому, что были советскими по душе своей, что они никогда не
отождествляли зло, причиненное им, с партией, с нашим строем".
Возможно, авторы критических статей делали это для того, чтобы
поддержать Солженицына и защитить его детище от нападок враждебной критики
сталинистов. Всеми силами те, кто оценил по достоинству "Один день...",
пытались доказать, что повесть обличает лишь отдельные нарушения
социалистической законности и восстанавливает "ленинские нормы" партийной и
государственной жизни (только в этом случае повесть могла увидеть свет в
1963 г., да еще и быть выдвинутой журналом на Ленинскую премию).
Однако путь Солженицына от "Одного дня..." к "Архипелагу ГУЛАГ"
неопровержимо доказывает, как уже к тому времени был далек автор от
социалистических идеалов, от самой идеи «советскости». "Один день..." -
лишь маленькая клеточка огромного организма, который называется ГУЛАГ. В
свою очередь ГУЛАГ - зеркальное отражение системы государственного
устройства, системы отношений в обществе. Так что жизнь целого показана
через одну его клеточку, притом не самую худшую . Разница между "Одним
днем..." и "Архипелагом" прежде всего в масштабе, в документальной
точности. И "Один день...", и "Архипелаг" - не об "отдельных нарушениях
социалистической законности", а о противозаконности, точнее -
противоестественности самой системы, созданной не только Сталиным, Ягодой,
Ежовым, Берия, но и Лениным, Троцким, Бухариным и другими руководителями
партии.
Человек ли?.. Этим вопросом задается читатель, открывающий первые
страницы повести и будто окунающийся в кошмарный, беспросветный и
бесконечный сон. Все интересы заключенного Щ-854, кажется, вращаются вокруг
простейших животных потребностей организма: как «закосить» лишнюю порцию
баланды, как при минус двадцати семи не запустить под рубаху стужу на
этапном шмоне, как сберечь последние крохи энергии в ослабленном
хроническом голодом и изнуряющей работой теле - словом, как выжить в
лагерном аду.
И это неплохо удается сноровистому и смекалистому русскому крестьянину
Ивану Денисовичу Шухову. Подводя итог пережитому дню, главный герой
радуется достигнутым удачам: за лишние секунды утреннего дрема его не
посадили в карцер, бригадир хорошо закрыл процентовку - бригада получит
лишние граммы пайка, сам Шухов купил табачку на два припрятанных рубля, да
и начавшуюся было утром болезнь удалось перемочь на кладке стены ТЭЦ.
Все события повести как будто убеждают читателя, что все человеческое
осталось за колючей проволокой. Этап, отправляющийся на работу,
представляет собой сплошную массу серых телогреек. Имена утеряны.
Единственное, что подтверждает индивидуальность, - лагерный номер.
Человеческая жизнь обесценена. Рядовой заключенный подчинен всем - от
состоящих на службе надзирателя и конвоира до повара и старшины барака,
тихих же узников, как и он. Его могут лишить обеда, посадить в карцер,
обеспечив на всю жизнь туберкулезом, а то и расстрелять.
И все же за всеми нечеловеческими реалиями лагерного быта выступают
человеческие черты. Они проявляются в характере Ивана Денисовича, в
монументальной фигуре бригадира Андрея Прокофьевича, в отчаянной
непокорности кавторанга Буйновского, в неразлучности «братьев» - эстонцев,
в эпизодическом образе старика-интеллигента, отбывающего третий срок и, тем
не менее, не желающего отказываться от приличных человеческих манер.
Бытует мнение, что пора прекратить вспоминать давно отошедшие в прошлое
ужасы сталинских репрессий, что мемуары очевидцев переполнили книжный рынок
политического пространства. Повесть Солженицына нельзя отнести к разряду
конъюнктурных «однодневок». Лауреат Нобелевской премии верен лучшим
традициям русской литературы, заложенным Некрасовым, Толстым, Достоевским.
В Иване Денисовиче и некоторых других персонажах автору удалось воплотить
неунывающий, несломленный, жизнелюбивый русский дух. Таковы крестьяне в
поэме «Кому на Руси жить хорошо». Все жалуются на свою судьбу: и поп, и
помещик, - а мужик (даже последний нищий) сохраняет способность радоваться
уже тому, что жив.
Так и Иван Денисович. И смекалка ему присуща: везде он успевает первым,
все добывает для бригады, не забывая, правда, при этом и себя. И уныние ему
чуждо. Радость доставляют Шухову маленькие бытовые удачи, когда его
сноровка и сообразительность помогают обвести вокруг пальца жестоких
притеснителей и победить суровые обстоятельства.
Нигде не пропадет «русский характер». Может быть, он умен лишь
практическим умом. Но душа его, которая, казалось бы, должна была
ожесточиться, зачерстветь, не поддается «коррозии». Заключенный Щ-854 не
обезличивается, не обездушивается. Он способен сострадать и жалеть.
Переживает он за бригадира, заслоняющего собой бригаду от лагерного
начальства. Сочувствует безотказному баптисту Алешке, не умеющего на своей
безотказности заработать немного и для себя. Помогает слабым, но не
унизившимся, не научившимся «шакалить». Даже ничтожного лагерного
«придурка» Фетюкова иногда жалеет он, преодолевая здоровое презрение
человека, умудрившегося сохранить достоинство в скотских условиях.
Иногда жалость Шухова достигает нереальных пределов: он часто замечает,
что и конвоирам, и сторожам на вышках не позавидуешь, ведь они вынуждены
стоять на морозе без движения, в то время как заключенный может согреться
на кладке стены.
Любовь к труду также роднит Шухова с персонажами поэмы Некрасова. Он
так же талантлив и счастлив в работе, как каменотес-олончанин, способный
«гору сокрушить». Иван Денисович не уникален. Это реальный, более того,
типичный персонаж. Способность замечать страдания отбывающих срок рядом с
тобой роднит заключенных, превращает в своеобразную семью. Неразрывная
круговая порука связывает их. Предательство одного может стоить жизни
многим.
Возникает парадоксальная ситуация. Лишенные свободы, загнанные за колючую
проволоку, пересчитываемые подобно стаду овец заключенные образуют
государство в государстве. Их мир имеет свои неколебимые законы. Они
суровы, но справедливы. «Человек за решеткой» не одинок. Честность и
мужество всегда вознаграждаются. Угощает назначенного в карцер Буйновского
«посылочник» Цезарь, кладут за себя и неопытного Сеньку Шухов и Кильгас,
грудью встает на защиту бригадира Павло. Да, несомненно, заключенные смогли
сохранить человеческие законы существования. Их отношения, бесспорно,
лишены сантиментов. Они честны и по-своему гуманны.
Их честному сообществу противостоит бездушный мир лагерного начальства.
Оно обеспечило себе безбедное существование, обратив узников в своих личных
рабов. Надзиратели с презрением относятся к ним, пребывая в полной
уверенности, что сами живут по-человечески. Но именно этот мир имеет
звериное обличие. Таков надзиратель Волковскиий, способный забить плеткой
человека за малейшую провинность. Таковы конвоиры, готовые расстрелять
опоздавшего на перекличку «шпиона" - молдаванина, который заснул от
усталости на рабочем месте. Таков отъевшийся повар и его приспешники,
костылем отгоняющие заключенных от
| |  скачать работу |
Произведения Солженицына- монументально-публицистическое исследование репрессивной системы |
