Роман Пути небесные как итог духовных исканий Ивана Сергеевича Шмелева
ами, как бывает у Лескова; у Шмелева играют сами слова». Ильин
делает вывод: «Богатствами русского языка Шмелев владеет, как редко кто.
Власть над словом родится из стихии художественного образа. Они суть верные
и точные знаки образных событий и духовных обстояний».
За рубежом были написаны и опубликованы первые исследования о Шмелеве-
художнике, писались статьи, рецензии. Известный голландский ученый Николас
ван Вейк – исследователь древнерусской и классической русской литературы,
которая стала учебным пособием для студентов, переводит на голландский «Про
одну старуху», а в предисловии относит имя Шмелева к классикам русской
литературы. Иван Сергеевич направил голландскому слависту письмо, в котором
выражал сомнения в такой высокой оценке. «Нельзя так! Это – для меня – и
лестно, и – честно говорю – стыдно изрядно» ( 77 ).
Большой интерес представляет точка зрения друга писателя – поэта, по
мнению Брюсова, «безраздельно царившего над русской поэзией», Константина
Бальмонта. Поэт посвятил Ивану Сергеевичу много стихотворений, написал о
нем несколько очерков. Писатель посылал поэту свои сочинения, иногда –
стихи. «Вы для нас – как Свет Тихий»,- пишет Бальмонт о Шмелеве. Поэт
всегда восторженно реагировал на выходившие новые произведения. Например,
после «Богомолья» Бальмонт писал: «и не скрою, что раза два голос пресекся
и слезы, которых не стыдно, — и все же немножко было стыдно, — брызнули из
глаз... "Молодец!" Душа отдохнула...Да лучшее у Вас — все, каждая
подробность, переселяющая в картину и делающая взрослого ребенком, а
исконное Русской души Вы вздымаете над сатанинским маревом, и марево тает,
а в исконное веришь». Также известен факт, что перед смертью поэт попросил
прочесть из книги «Богомолье», как бы последнее паломничество поэта в
Россию. Бальмонт не только горячо отзывается о творчестве Шмелева, но
защищал от нападок порой несправедливой эмигрантской критики. В 1927 г. в
«Современных записках» была опубликована рецензия Георгия Иванова на
«Любовную историю»: «В «Истории любовной» нет ничего кроме бесконечного,
«вертлявого» языка, стремящегося стенографически записывать «жизнь», и, как
всякая механическая запись, - мертвого во всей своей «живости»».
Бальмонт написал открытое письмо в газету "Последние новости" с
просьбой дать объективную оценку творчества Шмелева — "человека кристальной
души, писателя, уже работавшего десятки лет, и художника блестящего
дарования". 27 декабря 1927 г. он писал:
«Мой дорогой друг Иван Сергеевич,
Мы были взволнованы радостно Вашим взволнованным братским письмом. Но
не стоит, правда, ни летом Вам, ни зимою мне волноваться так, из-за
другого. Да, мы не выйдем никогда из этих волнений, если будем так близко
принимать к сердцу проявления низкой звериности и — хуже — дрянной
животности, в той человеческой трясине, которая нас окружает. Их, этих
гадов, мы не переделаем, а себя надсадим. Ну, правда, все-таки образумить
их несколько и заставить посдержаться мы сумеем, и Вы, и я, не завися друг
от друга и ни в чем не сговариваясь. Для нас наше светлое и божеское в
нашем человеческом, достаточное ручательство, что наши глаза не лгали друг
другу, когда наши глаза и голоса менялись приветами и радостью жизни в
свете и правде». ( 76 )
Нельзя сказать, что произведения Шмелева всегда встречались
восторженно, скорее наоборот – Шмелев был практически одинок в культурной
среде русских эмигрантов, имевших преимущественно «левую» либерально-
демократическую и западную ориентацию. В своей книге «Московиана» Сорокина
пишет: «Критику раздражал патриотизм и национальная устремленность
творчества писателя». «Черносотенной полицейщиной» окрестила эмигрантская
пресса роман «Солдаты», где достойно показаны царские офицеры. Различно
воспринимался писателями-эмигрантами патриотизм Шмелева. К Бальмонт писал о
нем: «Ни на минуту в своем душевном горении он не перестает думать о России
и мучиться ее несчастьями». Адамович же, анализируя творчество Ивана
Сергеевича, упрекаел его в излишнем патриотизме: «Патриотизм – струна, на
которой играть легко, особенно теперь, после всех несчастий и невзгод». Из-
за подделки под преувеличенно русский стиль или размер Бунин презирал
Шмелева, хотя и признавал его дарование. Как величайшее достоинство отмечал
А.И. Куприн русскость писателя: «Шмелев из всех русских самый распрерусский
да еще и коренной, прирожденный москвич, с московским говором, с московской
независимостью и свободой духа». К. Бальмонт также ставил это в достоинство
Шмелеву: «Особливая русскость Шмелева, сказывающаяся во всех его
произведениях, создала ему большую славу не только в России. Он переведен
на все европейские языки. Его хорошо знают также и в Америке и в Японии».
Вот, например, известен восторженный отклик Томаса Манна, который писал 26
мая 1926 г. отзыв на «Неупиваемую чашу»: «Глубоко взволнован чистотою и
грустью красоты Вашего произведения, которое хотя и мало по своим размерам,
но так богато по своему содержанию и находится, как в любви, так и гневе,
на высоте Русского Эпоса, оставаясь в то же время глубоко личным
произведением! Что меня больше всего тронуло – это Ваше ощущение
благородства искусства, которое выражено трогательно и проникновенно»
(43,318).
А между тем Шмелеву было тяжело и мучительно на чужбине: в письме
Куприну 19 сентябри 1923 г. он писал: «Думаете, весело я живу? Я не могу
теперь весело! И пишу я – разве уж так весело? <…> Сейчас какой-то мистраль
дует, и во мне дрожь внутри, и тоска, тоска. Доживем дни свои в стране
роскошной, чужой, все – чужое. Души-то родной нет, а вежливости много <…>
Все у меня плохо, на душе-то.»
Многочисленные отклики вызвала книга «Солнце мертвых». Эмигрантский
критик В. Шлецер в журнале «Современные записки» (хх 1924 г., с. 433)
назвал «Солнце мертвых» «совсем не преображенным сырым психологическим и
бытовым материалом», чтение которого дает «тягостное до боли ощущение». О
«жестокости» и «мучительности» этой книги говорили и другие, писавшие о
ней: «Читаешь ее и чувствуешь, будто бы все время тебя подвергают казни, и
вместе – нет сил оторваться, - писал В.М. Зензинов в «Современных записках»
(ххх 1927, с. 552). «Солнце мертвых», конечно, не беллетристика. Это
документ о страшных днях Крыма после разгрома Белой армии, - пишет Глеб
Струве в своей книге «Русская литература в изгнании», - страшное
свидетельство не только о медленном физическом умирании людей и животных,
но и о нравственном ущемлении и духовном вырождении». Амфитеатров в статье
«Страшная книга» писал: «Одного я не понимаю: как у Шмелева хватило сил
написать эту книгу? «Солнце мертвых» это не счет отца за гибель сына. Это
картины красного террора в Крыму, написанные и рукой художника, и
израненным сердцем отца и гражданина». Он называет эту книгу «самой
страшной книгой во всей мировой литературе». Более оптимистична точка
зрения И.А. Ильина: «Образы Шмелева ведут от страдания через очищение к
духовной радости. В этом духовный путь его художества. Через это
открывается и его художественный Предмет» (29,6,397).
Религиозный писатель Борис Зайцев писал о Шмелеве: «Писатель сильного
темперамента, страстный, бурный, очень одаренный и подземно навсегда
связанный с Россией, в частности с Москвой, а в Москве особенно – с
Замоскворечьем. Замоскворецким человеком остался и в Париже, ни с какого
конца Запада принять не мог».
Современная критика.
Изучение творчества Шмелева не прекращалось и в советское время.
Лучшими, как правило, считались дореволюционные произведения, которые
характеризовались глубоким знанием быта, гародного языка. Наиболее
значительными считались повести «Распад» (1907), «Гражданин Уклейкин»
(1908), «Человек из ресторана» (1911). В 1990-х гг. после возвращения
большей части творческого наследия писателя в Россию, резко возрастает
интерес к его поздним произведениям. Писали немало и основательно как
русские исследователи: А.П. Черников, М.М. Дунаев, О.Н. Михайлов, А.М.
Любомудров, так и зарубежные: на немецком языке вышли две фундаментальные
книги М. Ашенбреннера и В. Шрика. Важное значение имеет монография
американской исследовательницы О.Н. Сорокиной.
Известный литературовед, преподаватель Московской Духовной Академии
М.М. Дунаев проводит глубокий анализ произведений Шмелева в своей книге
«Православие и русская литература», где он рассматривает духовное
становление писателя. Даже для первых произведений Шмелева, - считает
Дунаев, - характерно стремление выявить лучшее, доброе, светлое, что
присуще душе человека – и что хоть в малой мере выражает присутствие в
челов
| |  скачать работу |
Роман Пути небесные как итог духовных исканий Ивана Сергеевича Шмелева |
