Российское чиновничество в произведениях А.П. Чехова
ся с другими
над унижением слабого, и сам готов унижаться за мелкую должность.
Разыгрывая шута вместе с престарелым отцом по приказанию начальника, он с
удовлетворением думает: «Быть мне помощником письмоводителя!» И, вспоминая
через много лет грозного начальника, он мысленно трепещет перед ним… Вот
она, главная причина возможности тирании любого масштаба, та почва, на
которой только и может произрастать бесправие и произвол – это готовность
их воспринимать и продолжать, им подчиняться. Ради чего?
В «казенной» России человек испытывает пагубное влияние общественного
уклада: существование человека обесценено, важен его социальный статус,
повышения которого можно добиться, лишь поднимаясь по служебной лестнице,
сделав успешную карьеру. Так чин, очередное звание, награды стали способом
перехода в новое качество жизни, дерзкая мечта о которой живет в каждом
«маленьком человеке».
Чехов не имеет себе равных в русской литературе в изображении того,
как социальное положение человека определяет собою все прочие аспекты жизни
(включая семейные, товарищеские и любовные отношения), становится главной
человеческой функцией, а все остальное – производным.
Еще несколько ассоциаций по рассказу «Торжество победителя».
В этом маленьком и, казалось бы, нелепом сюжете Чехов с удивительной
зоркостью показывает нам истоки тиранства: Козулин не убивает людей и не
подвергает их пыткам, поскольку он всего лишь – начальник канцелярии, а не
концлагеря. Но никаких моральных тормозов у него нет. Разные – только формы
истязания…
Но и Чехов не мог предвидеть жутких монстров, фашистов и массовых
убийц, на которых столь щедрым оказался XX век.
Уже в названии рассказа обозначено подлое человеческое явление –
торжество над побежденными, т.е. зависимыми людьми. Это звучит очень
тревожно и для нашего времени, ведь победить можно только в противостоянии,
войне, которую люди постоянно ведут на разных уровнях…
Чтобы быть «победителями»?!
Хотя Чехов никогда не был чиновником, этот малопривлекательный
исторический и малохудожественный литературный стереотип превращается в его
рассказах в зримые и сочные образы (ставшие даже именами нарицательными),
воплощающие характерные черты этого сословия.
Важно отметить, что в сочинениях Чехова происходит описание тенденции
очиновничения всего русского общества, превращение массы людей, формально
не считавшимися чиновниками, в нечто чиновникообразное. Чехов создал образы
не просто чиновников по профессии, а образы чиновничьих отношений во всех
сферах жизни и во всех слоях общества.
Обратимся к рассказам.
. Чины и ордена встречаются в рассказах Чехова, пожалуй, чаще, чем
у
других писателей. Один из ранних рассказов называется «Орден».
Гимназический учитель в чине коллежского регистратора по имени Лев
Пустяков отправляется на обед к знакомому купцу, надевая чужой орден
Станислава, потому как хозяин «страшно любит ордена» и, предполагая
произвести фурор. Но в гостях ему пришлось столкнуться с другим «фурором»:
его сослуживец, оказавшись за столом напротив, тоже надел незаслуженный
орден Анны. Коллизия, таким образом, благополучно разрешилась, однако наш
герой весьма огорчился, что не нацепил орден Владимира. Было бы похлеще!
Поразительно умение Чехова одним коротким штрихом и обрисовать
характер человека, и превратить забавную сценку в глубокомысленную притчу!
Ведь учитель Пустяков (!) не просто хочет угодить вкусам хозяина дома – он
заражен всеобъемлющей болезнью русского чиновничества – хлестаковщиной.
Это стремление выглядеть значительнее, чем есть на самом деле, и
жажда незаслуженных почестей отличают и современных наших чиновников –
бюрократов: наверное, каждый из нас в повседневном житейском обиходе,
обращаясь даже за пустяковой справкой – бумажкой, испытывал на себе
давление видимой значительности и зависимости от рядовых чиновников –
исполнителей. Ведь значительность лица в административном мире часто
определяется способностью имитировать свою значительность разными
средствами, не обязательно символами власти. Не быть, а казаться – вот
такая бюрократическая пошлость.
. «Рассказ, которому трудно подобрать название» - очередная
курьезная
сценка, где главный герой чиновник Оттягаев, пламенный оратор, начав свой
тост, так сказать, за упокой («Кругом кражи, хищения, воровство,
грабительство, лихоимство…»), заканчивает его за здравие («…выпьем за
здоровье нашего начальника, покровителя и благодетеля…!»). Эта смена
тональности, вызванная появлением самого начальника за обеденным столом, а
также безудержное славословие и показной демократизм его речи, дают
внимательному читателю понять истинную цену этому чиновнику. Вроде бы
прекрасный на словах порыв забыть о чинопочитании, объединиться всем на
равных, на самом деле демонстрирует лесть и угодничество перед собственным
начальником и стремление хоть мысленно воспарить в более высокие сферы,
приблизившись запанибрата к гораздо более высоким чинам. К тому же не факт,
что на деле он не будет показывать свою власть над нижестоящими, ведь
известно, что дутая значительность компенсирует свою несостоятельность за
счет более слабых.
Герою рассказа тоже трудно подобрать «название»: демагог плюс весь
угоднический и фарисейский набор. Плюс… собственная неловкость и
недоумение. Пустой человек!
. Рассказ «Пережитое», тоже из ранних, мне подсказал взять для
реферата А.
Зиновьев (№11). Сюжет этого рассказа незатейлив: чиновники одного
учреждения ставят свои подписи на присутственном листе по поводу нового
года. Когда один чиновник аккуратно поставил свою подпись, другой сказал
ему, что может легко его погубить, поставив около его подписи закорючку или
кляксу. Первый чиновник пришел от этого в ужас, поскольку этот, казалось
бы, пустяк, мог действительно испортить его карьеру, как это произошло с
сослуживцем, который угрожал ему…
Интерпретируя эту ситуацию к советской действительности, А. Зиновьев
утверждает, что в советских учреждениях чиновники делают пакости друг другу
побольше, чем чеховские герои, причем в самой изощренной форме, при этом
прикрываясь заботой о ближнем, коллективе, стране, обо всем прогрессивном
человечестве. Советский интеллигентский фольклор отразил это в бесчисленных
анекдотах и шутках. Приведу несколько общеизвестных: если при капитализме
человек человеку волк, то при социализме товарищ волк; порядочный человек
отличается от подлеца лишь тем, что делает подлости по отношению к близким,
не испытывая от этого удовольствия; я начальник – ты дурак, ты начальник –
я дурак; не делай добра – не получишь зла; инициатива наказуема; свято
место пусто не бывает… Не правда ли знакомое, почти чеховское?
Наша отечественная история и литература после Чехова, да и мои
собственные наблюдения в современной жизни подтверждают, что Чехов был
удивительно прав: «Как мало нужно, чтобы сковырнуть человека!»
2.2.3. Т е м а с т р а х а и е е р а с к р ы т и е у Ч е х о в а
Быть может Чехов был одним из первых наших писателей, кто понял, что
все регалии власти (чин, авторитет, деньги) – все это лишь внешние атрибуты
порабощения; подлинный же его инструмент, тончайший, всепроникающий и
неотразимый – страх.
Психологию страха Чехов исследовал как, быть может, никто другой ни в
отечественной, ни в мировой литературе. Анализируя тему страха пришлось бы
перебрать все множество юморесок, сценок, рассказов писателя.
В мире Чехова в равной степени запуганы все от поденщицы до
полицейского – дремучим страхом перед священным авторитетом власти и
государства, непростым отечественным опытом прошлого.
Мысль о системе рабства и отсутствии свободы в России не была новой в
русской литературе. Еще Лермонтов говорил о России как о «стране рабов,
стране господ». Чернышевский пошел еще дальше: «Рабы, - говорил он, -
сверху донизу все рабы». Новым у Чехова было то, что он почувствовал
добровольный характер той формы рабства, которая не исчезла с отменой
крепостного права в 1861 г., а также в результате революции 1917 г.
Именно у Чехова можно отыскать корни этого парадоксального явления
нашего российского менталитета – самозакрепощения людей в существующей
системе социальных отношений, когда каждому предлагается соучастие в
закрепощении, компенсация своего рабства властью над другими.
В контексте этой темы рассмотрим два уникальных рассказа Чехова,
персонажи которых – чиновники – представляют два типажа, ставших именами
нарицательными в нашем обществе, оставившими свой след в истории страны, да
и поныне дающими опасную поросль…
. Унтер Пришибеев (1885 г.)
В мире Чехова носители репрессивно – фискальных тенденций чаще всего
не
имеют формальной власти, обычно это доброхоты, самодеятельные помощники
режима. Пожалуй, самая внушительная фигура среди них – это унтер Пришибеев,
агрессивный тип чиновника – соглядатая.
«Сверхштатный блюститель» - так назвал сначала свой ра
| |  скачать работу |
Российское чиновничество в произведениях А.П. Чехова |
