Толпа и масса: психологические аналогии и упущения
и и
работодателями и т.д. Не все ситуации и «там» в эти рамки полностью
укладываются, например забастовки на транспорте или в социальных службах,
которые фактически нарушают права множества непричастных к данному
конфликту людей и делают их его заложниками.
Но все же если рамки имеются, то существует и законный нормальный путь
разрешения конфликта: переговорные и судебные механизмы, арбитраж
государственной власти. В нашей ситуации таких рамок и таких путей
фактически не существует, каждый раз при обострении особо крупных
конфликтов применяются экстраординарные и временные меры успокоения -
личное вмешательство высших чиновников, заведомо нереальные обещания и
неэффективные разовые вливания финансовых ресурсов.
Кроме того, если трудовые конфликты, возникающие в западных странах,
чаще всего связаны с требованиями об улучшении условий трудового договора,
то у нас в последнее время речь идет «всего лишь» об исполнении основных
условии старых, формально давно действующих договоров (своевременная
оплата…). Неисполнение этих элементарнейших условий отношений между
работниками и работодателями при государственно-правовом контроле реально и
психологически выводит конфликт не только за рамки трудовых отношений, но и
за пределы не писанного, но предполагаемого в правовой системе
общественного договора. В итоге возникает тенденция превращения
«нормального», чисто теоретически конечно, конфликта в современную
разновидность «русского бунта», пока бескровного. Это важно иметь в виду
при оценке потенциала нынешнего протеста и его возможных результатов.
Имеющиеся данные позволяют представить довольно сложную -
многовариантную и многоступенчатую схему реализации такого потенциала.
Исходным «материалом», естественно, является широчайшее массовое
недовольство падением уровня жизни, безработицей, экономической политикой
властей, неспособностью государственных институтов контролировать ситуацию
в стране, к которому добавляется недоверие к правящей элите. Материала
этого, как известно, в обществе в избытке. Но сами по себе цифровые
показатели мало что значат без учета тенденций и их восприятия. (Одна из
самых серьезных опасностей для общества состоит сейчас в том, что
бедственная ситуация может стать не просто терпимой, но привычной и чуть ли
не «нормальной».) Однако лишь часть широкого недовольства служит ресурсом
для массовых протестов (табл. 2).
Очевидный рост антипрезидентских требований с весны 1998 года уже был
упомянут. В нем сказываются как обобщенные обвинения в адрес высшей власти,
так и предельно персонализированные упреки той же власти за неисполненные
обязательства, нереальные обещания и пр. Как и годом ранее, основными
носителями «протестных» настроений в нынешних условиях выступают наименее
продвинутые, менее всего вовлеченные в процессы перемен слои и группы
населения. По-прежнему наиболее организованными и наступательными остаются
«шахтерские» акции. Они стали выразителями самых радикальных требований
(отставки Президента Б. Ельцина) и использовали самые радикальные до сих
пор средства (блокада магистралей, захват заложников).
Реальное участие недовольных в протестных акциях любого рода по-
прежнему значительно, во много раз меньше, чем заявленная готовность
участвовать в них. Так, за 12 месяцев 1996-1997 г.г. (с марта по март) в
забастовках участвовало не более 3% населения, за такой же период 1997-1998
г.г. (с мая по май) - тоже 3%. Для подавляющего большинства недовольных и
протестующих главный способ выразить протест - заявления о поддержке
бастующих (в мае 1998 г. 1/2 опрощенных выражали полную поддержку
шахтерской блокады магистралей, в июне 51% москвичей одобряли политический
пикет шахтеров у дома правительства России).
При этом не происходит реальной массовой поддержки «делом», т.е.
распространения активного протеста на другие регионы и другие категории
работников. Насколько правомерно было бы утешаться (или, допустим,
огорчаться) тем, что этого пока не происходит?
Здесь мы подходим к самой, пожалуй, серьезной проблеме в рассмотрении
всей проблемы ресурсов и акций социального протеста (да и иного социального
действия): в каких условиях его эффективность можно оценивать
количественными мерами. Ведь только в довольно редких, специально
институционализированных общественных ситуациях (всеобщие выборы или
референдумы) в чистом виде действуют категории «большинства» и
"меньшинства". Все известные нам общественные потрясения и перевороты - в
какой бы стране и в каком бы столетии они ни происходили - всегда были
делом сравнительно небольших организованных групп, движений, партий, клик и
пр., которые в отдельных случаях использовали массовые настроения и акции
(причем для этого никогда не требовалось статистического большинства
населения). Сейчас, как представляется, сила выступлений протеста не в их
организованности или многочисленности по российским меркам, а в слабости
противостоящих им (или, скажем, пытающихся их как-то сдержать, или
использовать в своих интересах) сил, т.е. государственных и политических
институтов. От этого соотношения в конечном счете зависит, останутся ли
реальным результатом протестной волны морально-психологические
выигрыши/потери сторон или она станет средством для изменения социально-
политической ситуации в стране.
2.3. «Этнические» комплексы: потенциалы и рамки действия.
Этот традиционный по своему происхождению круг проблем оказался, как
известно, роковым для социального прогресса XX в. Либеральные,
рационалистические, социалистические иллюзии столкнулись с процессами
национально-государственного самоутверждения и соперничества, связанными с
традиционными, досовременными структурами социального поведения. Результат
(и основа) связки этих структур с техникой и организацией современного типа
- мировые войны, холокост, этноцентрические политические притязания,
катаклизмы деколонизации, распад имперских структур и межцивилизационных
барьеров по оси Север-Юг. Все эти линии разделов (которые лишь с большой
долей условности можно объединить под именем этнических, поэтому и кавычки
в заголовке) прошли через «тело и душу» постсоветского и нынешнего
российского общества.
По мнению 60% опрошенных (октябрь 1997 г.), национальная неприязнь и
конфликты в нашей стране «всегда существовали, но не выходили на
поверхность», 28% считают, что они возникли только в последние годы.
В данном случае большинство право лишь отчасти, поскольку за последнее
десятилетие произошла несомненная трансформация некоторых направлений
этнических конфликтов и появились новые их формы и направления, связанные
прежде всего с распадом советской национально-государственной системы, ее
политики и идеологии, а также и с этнополитическими процессами мирового
масштаба. Распад затронул прежде всего государственные конструкции
(псевдофедерализм и автономизм, национально-ориентированную «кадровую
политику» и пр), но в меньшей мере - этнические предубеждения, комплексы и
фобии, выраженные в общественном мнении. Как и другие компоненты разрушения
советской системы, вынужденные перемены в системе этнонациональных
отношений (в том числе и тенденции национального самоутверждения и
самоопределения на бывших советских территориях) были болезненно пережиты
(и еще долго будут, видимо, переживаться) обществом, но не были поняты,
продуманы, оценены ни в элитарном, ни в массовом сознании.
К этому добавляется сильнейший комплекс российского национального
унижения, определяемый изменением веса и положения страны в мировой и
«соседской» геополитической среде. Им в значительной мере определяется
общий фон оценок зарубежного и инокультурного влияния, мигрантов и пр.
Достигнутая в последние годы степень открытости по отношению к миру, прежде
всего к «Западу» (а также вынужденные - в разных формах уступки «Югу», т.е.
политическому, миграционному, экономическому давлению по линии южных
государственных и этнических рубежей России), встречает сильнейшее
сопротивление со стороны политических институтов, а также массового
сознания. Довольно широко распространены представления о том, что с Запада
(западные державы, западный бизнес, западная культура) исходит угроза
национальным богатствам России, ее целостности и самобытности. Общественное
мнение тяжело воспринимает неопределенность государственно-политических
рамок страны: около 1/2 населения (в марте 1998 г. 38% постоянно и еще 29%
«время от времени») чувствовали себя «советскими людьми».
Общий и извечный знаменатель всякого этнического самоопределения -
противопоставление открытым общественным структурам и универсальным правам
- традиционных установок на разделение «своих» и «чужих». Они выходят на
поверхность общественной жизни, когда ослабевает и разрушается достаточно
тонкий ее цивилизованный слой. Все формы ксенофобии в конечном счете
держатся именно на таких установках. Ее потенциал в современном
общественном мнении сохраняется, хотя изменяются как формы проявления, так
и направленнос
| | скачать работу |
Толпа и масса: психологические аналогии и упущения |