Утопия и антиутопия
Другие рефераты
Особняком стоит в итальянской литературе 17 столетия Томмазо Кампанелла
(1568 – 1639), продолжавший ренессансные традиции философской литературы.
Жизнь Кампанеллы мрачна. С 15-ти лет он в монастыре, где изучает
философию и богословие. Едва достигнув совершеннолетия, включается в
борьбу лучших умов своего времени против схоластики и духа авторитарности,
чем навлекает на себя гнев инквизиции. Затем неугомонный мыслитель начинает
мечтать об освобождении родины от испанского владычества, готовит
восстание. Заговор раскрыт, и Кампанелла в тюрьме.
25 лет заключения, пыток, издевательств, лишений. Едва освобожден,
едва вдохнул воздух свободы – и снова вступает в борьбу. Когда началось
судебное преследование Галилея, Кампанелла выступил в его защиту. Мог ли он
равнодушно смотреть на угнетение человеческой мысли? Снова преследования.
Кампанелле угрожают новой тюрьмой. Философ вынужден покинуть родину. Вдали
от нее, во Франции, он умирает.
Кампанелла – сын иного века, века Возрождения; он, в сущности, и не
жил в 17-ом столетии, удаленный, изолированный от общественной жизни на
долгие годы в стенах каземата. Так он и остался в 17-ом столетии живым
преданием века Возрождения.
Его утопический роман «Город солнца» (1623) полон светлых мечтаний о
лучшем устройстве человеческого общежития. Где-то на островах Индийского
океана некий мореплаватель видел совсем иную, отличную от европейских
общественных систем жизнь людей.
Там поклоняются Солнцу и верховный правитель носит имя Солнца. Там во
главе государства стоят Мощь, Мудрость и Любовь. У народа есть одна книга,
написанная сжато и доступно каждому, и называется она «Мудрость». Народ
этот не признает собственности, видя в ней начало всех пороков. Там
трудятся все. Там нет ни зависти, ни честолюбия, и все вдохновлены любовью
к отечеству. Польза общества – вот высший критерий всякой целесообразности.
Жан Жак Руссо (1712 – 1778) – представитель левого мелкобуржуазного
крыла французских просветителей, философ, социолог и эстетик, автор
художественных произведений мирового значения, один из теоретиков
педагогики. Как сторонник теории общественного договора, он высказывался за
буржуазную демократию и гражданские свободы, за равенство людей, независимо
от рождения.
Ж.Ж.Руссо считал, что в «естественном состоянии» не только не было
войны всех против всех, но между людьми была дружба и гармония.
В утопическом романе «Эмиль, или О воспитании» (1762) Руссо резко
критиковал старую феодально – сословную систему воспитания и требовал,
чтобы его целью была подготовка активных граждан, уважающих труд.
Свою педагогическую теорию он развивает на примере воспитания Эмиля,
сына обеспеченного дворянина. Мальчику с детских лет сопутствует
воспитатель, который заботливо, день за днем в течение 20-ти лет формирует
его характер, находясь с ним всегда и везде, будучи его наставником,
старшим товарищем и поверенным. От мальчика удаляют все книги, которые
способны лишь развратить его. Одна только история жизни Робинзона Крузо на
необитаемом острове оставлена воспитаннику, ибо в ней живы и ярки картины
общения человека с природой. Мальчика удаляют из города, ибо город – это
бездна, губящая род человеческий.
Однако не в этой утопической обстановке воспитания Эмиля заключается
смысл книги и ее достоинства. Значение трактата Руссо определяется теми
общими просветительскими принципами, которые вошли в основу его
педагогической системы. «Некто, знакомый мне только по своему титулу,
предложил мне воспитать его сына... Если бы мне удалось ... его сын отрекся
бы от своего титула, он не пожелал бы быть принцем», - заявляет Руссо. С
наивной надеждой научить привилегированные сословия «отказываться от
титулов» пишет Руссо свой педагогический трактат, полный сатирических
выпадов против всей социальной системы феодализма. «Цивилизованный человек
родился, живет и умирает в рабстве; родился он – его завертывают в пеленки,
умер – заколачивают в гроб; пока он сохраняет образ человеческий, он скован
нашими учреждениями».
Какова же цель воспитания по мысли философа? Она сводится к тому, чтобы
дать обществу полезного человека. «Жить – вот ремесло, которому я хочу его
обучить. Выйдя из моих рук, он не будет – я согласен с этим – ни судьей, ни
солдатом, ни священником; он будет прежде всего человеком».
Повесть Рэя Бредбери «451* по Фаренгейту» – смелая книга, - писал
Говард Фаст, - в ней немало ошибок и слабостей, но это – смелая книга,
хорошо и умно написанная. Этой книгой Бредбери выходит на передовую линию
развернувшейся в Америке борьбы за честь и достоинство человека... Он
рассказывает с гневом и страстью, редкими в нынешней американской
литературе».
На страницах повести мы знакомимся с рядовыми американцами,
поставленными не в какие-либо новые условия, а именно в те самые условия,
которые существовали в дни, когда Рей Бредбери гневно взялся за перо. Этих
американцев ХХ1 века окружают замечательные достижения техники, которые
угадывает писатель; «пешеход», человек, идущий пешком, а, не мчащийся в
ракетном автомобиле, необыкновенная, дикая фигура, обращающая на себя
всеобщее и презрительное внимание; радио и телевидение, автоматика и
телемеханика, кибернетика, атомная техника – все это достигает
головокружительного уровня; люди забыли о самопроизвольно вспыхивающих
пожарах, огнезащитный слой надежно покрыл стены домов, но вместе с тем
необыкновенно развилась техника пожарного дела...
Гай Монтэг – главный герой повести Рэя Бредбери. Ему все время
приходится иметь дело с огнем, в руках он держит рвущийся вслед за шипящей
струей брандспойт. Багровое лицо пожарного не раз обожжено, одежда и руки
пропахли керосином. Умело и с привычным наслаждением направляет он струю
горючего в огонь. И перед ним пылают ... книги. Они мечутся и пляшут, как
подпаленные птицы, их крылья пламенеют красными и желтыми перьями. Какое
это наслаждение – жечь, уничтожать, превращать в пепел, черным снегом
осыпающий все вокруг, делающий потные закопченные лица черными и зловещими.
Так потомственный пожарный предстает перед читателями на страницах
повести. Сломя голову, мчатся пожарные по городу на своих ревущих
автомобилях, едва только раздастся сигнал тревоги, или, попросту говоря,
телефонный донос. Достаточно кому угодно позвонить в пожарное депо, донести
на соседа, прячущего книги, обыкновенные книги,. Шекспира или Библию – все
равно, книги, которые можно читать, над которыми можно думать, и свирепая
команда молодчиков в шлемах, украшенных символической цифрой 451, с воем
мчится на машинах – саламандрах в угрожаемое место, чтобы уничтожать,
испепелять, «ужасные книги», порожденные мыслью, а вместе с ними сжечь,
превратить в руины зараженный дом ослушника, преступившего основной закон
будущего, запрещающий чтение книг.
Как же можно было дойти до мысли уничтожить все книги? Бредбери словами
брандмейстера Битти отвечает на это: «Темп ускоряется. Книги уменьшаются в
объеме. Сокращенное издание. Пересказ. Экстракт. Не размазывать! Скорее к
развязке!.. Произведения классиков сокращаются до 15-минутной
радиопередачи. Потом еще больше: одна колонка текста, которую можно
пробежать за 2 минуты. Потом еще – 10-20 строк для энциклопедического
словаря».
Бредбери рассказывает только про жизнь. И он продолжает, глядя вперед:
«Срок обучения в школах сокращается. Дисциплина падает. Философия,
история, языки упразднены. Английскому языку и орфографии уделяется все
меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь
коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы – развлечения,
а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же
учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники,
завинчивать гайки, пригонять болты?»
В самом деле, зачем учиться, зачем читать, если книги полны крамольных
мыслей?!
Писатель вводит нас в частный дом американца, знакомит с его
опустошенной женой, ищущей ухода от жизни или в ракушках – радиоприемниках,
которыми она затыкает уши, находясь в нереальном, фальшивом мире эфира, или
в четырех оживших телевизорных стенах своей гостиной. Она окружена там
бессмысленным сверканием переливающихся красок абстрактного изображения, к
которому тянут искусство современные сюрреалисты, изображающие «ничего»,
или внимает столь же бессмысленной. уводящей от жизни болтовне завсегдатаев
ее экранной гостиной, цветных и объемных персонажей. Именующихся ее
друзьями и даже «родственниками», которые при помощи хитроумного устройства
называют ее по имени и оглушают беспричинным смехом, кривлянием и пьесами,
которые «ничего» не говорят и в которых «ничего» не происходит.
«На одной из трех телевизорных стен какая-то женщина одновременно пила
апельсиновый сок и улыбалась ослепительной улыбкой... На другой стене видно
было в рентгеновских лучах, как апельсиновый сок совершает путь по пищеводу
той же дамы, направляясь к ее трепещущему от восторга желудку. Вдруг
гостиная ринулась в облака на к
| |  скачать работу |
Другие рефераты
| 
