Великая Отечественная война в произведениях писателей ХХ века
а, шёл по поляне,
размеренно и гибко ступал сапожками по траве, размахивая носовым платком»
В поединке благородства и человеколюбия, живым олицетворением которого
выступает русский лейтенант, с человеконенавистничеством, воплощённым в
командире «Вервольфа» - рыжем эсэсовце, побеждает Княжко. Автор так
великолепно описывает этого героя, его внешность, подтянутость, что каждый
раз при появлении его во взводе рождалось ощущение чего – то хрупкого,
сверкающего, «как узкий лучик на зелёной воде». И этот лучик, короткая и
прекрасная жизнь погибшего лейтенанта, светит из далёкого прошлого людям
нашего поколения. Роман «Берег» проникнут нравственной атмосферой добра,
которое несла немецкому народу наша армия.
Война не забываема в сердце солдата, но не просто как воспоминание, пусть и
трагически – возвышенное, но как память, как живой долг настоящего и
будущего перед прошлым, как» окрыляющий подвиг войны».
Священная земля отцов – наше великое Отечество, обильно политое кровью.
«Оно ежели все памятники поставит, как и положено, по тем боям, что тут
были, так и пахать «негде будет», - говорит один из героев Евгения Носова.
И мы, нынешнее поколение, должны помнить, «какой ценой завоёвано счастье»
жить в мире, радоваться чистому небу и яркому солнцу.
Глава «Литература периода Великой Отечественной войны» в академической
истории русской советской литературы начиналась так: «Двадцать второго июня
тысяча девятьсот сорок первого года гитлеровская Германия напала на
Советский Союз. Мирная созидательная деятельность советского народа была
прервана. По призыву партии и правительства вся страна поднялась на борьбу
с фашисткой агрессией, сплотилась в единый боевой лагерь. В развитии нашей
литературы, как и в жизни всего советского народа, Отечественная война
составила новый исторический период. Отвечая требованиям времени,
литература перестроилась на военный лад.» Примелькавшиеся, стертые от
бесчисленных повторений формулировки часто воспринимаются как бесспорные.
Вроде бы так оно и было. А на самом деле так, да не так, все было куда
сложнее. Уже хотя бы потому, что внезапность, которая выдвигалась Сталиным
как главная причина наших тяжких поражений первого года войны, была весьма
относительной. Внезапной была не война сама по себе, а наша вопреки всем
широковещательным утверждениям руководителей партии и правительства
неготовность к ним.
Во вторую половину тридцатых годов неотвратимо надвигавшаяся война стала
осознаваемой многими исторической реальностью, едва ли не главной темой
тогдашней пропаганды, породила большой массив так называемой «оборонной»
литературы. Стоит перечитать стихи молодых поэтов той поры: «Слышишь как
порохом пахнуть стали Передовые статьи и стихи!» (К. Симонов); «Нам лечь,
где лечь, И там не встать, где лечь» (П. Коган); «Военный год стучится в
двери Моей страны. Он входит в дверь»(М. Кульчицкий); «А если скажет нам
война: “Пора” – Отложим недописанные книги...»(Б. Смоленский), - чтобы
убедиться, что молодые поэты тогда остро и отчетливо слышали «далекий
грохот, подпочвенный, неясный гул» приближающейся войны, «последнего
решительного» - так это тогда воспринималось, - видели в военном
противоборстве с фашизмом историческую миссию своего поколения. Надо
отметить, что в рамках этой «оборонной»темы сразу же наметились два
противоположных подхода (трансформируясь и видоизменяясь, они давали себя
знать и во время войны, и долгие годы после Победы, создавая поле высокого
идеологического и эстетического напряжения). «На чужой территории», «малой
кровью», «могучим молниеносным ударом», «и в воде мы не утоним, и в огне
мы не сгорим» - это стало проворным лейтмотивом выходивших романов и
повестей, это показывали в кино, декламировали и пели по радио, записывали
на грампластинках (напомню выпущенные неслыханными для того времени
тиражами печально известные) повесть Н. Шпанова «Первый удар» и роман П.
Павленко «На востоке», кинофильм «Послезавтра война», где в считанные дни,
если не часы, наш потенциальный противник терпел сокрушительное поражение,
государство и армия агрессора разваливались как карточный домик).
Справедливости ради надо сказать, что шапкозакидательство возникло не по
инициативе художников - пусть и тех, что все готовы на все, - оно было
порождено сталинской военно-политической доктриной, которая привела к
позорным поражениям, поставила страну на край гибели, за нее пришлось
расплачиваться миллионами загубленных человеческих жизней.
Выступая с докладом перед московскими писателями двадцать второго июня
тысяча девятьсот сорок второго года, через двенадцать месяцев после начала
войны, А. Сурков с неслыханной тогда прямотой и резкостью говорил о том
вреде, который принесла фанфарная поэзия и барабанная литература (
разумеется, разговор об их военно-политических и пропагандистских
источниках был невозможен... До войны мы часто дезориентировали читателя
насчет подлинного характера будущих испытаний. Мы слишком «облегченно»
изображали войну. Война в нашей поэзии выглядела как парад на Красной
площади. По чисто подметенной брусчатке рубит шаг пехота, идут танки и
артиллерия всех калибров. Идут люди веселые, сытые. Звучит непрекращающееся
«ура»... До войны мы читателю подавали будущую войну в пестрой конфетной
обертке, а когда эта конфетная обертка двадцать второго июня развернулась,
из нее вылез скорпион, который больно укусил нас за сердце, - скорпион
реальности, трудной большой войны. «Никем непобедимым пришлось долго и
унизительно пятиться. Воюющему соотечественнику пришлось справляться не
только с танками, которые на него лезли, с самолетами, которые валили на
его голову тысячи тонн рваного железа, но и вытравлять из души конфетную
«идеологию», которой мы его обкормили. Война в Испании, наши «малые» войны
- Халкин-Голский конфликт, финская компания, в которых выявилось, что мы
вовсе не так могучи и умелы, как об этом громко трубили с самых высоких
трибун, что победы даже над явно более слабым противником даются нам отнюдь
не 'малой кровью', настроили некоторых писателей, главным образом тех, кому
довелось побывать под огнем, понюхать пороха современной войны, на
серьезный лад, вызвали у них отталкивание от шапкозакидательства, от
победных литавр, от угодливой лакировки. Эта тенденция отчетливо проявилась
в «Испанском дневнике» М. Кольцова, в написанных К. Симоновым после Халкин-
Гола книге стихов «соседям по юрте» пьесе «Парень из нашего города»,
ставшей самым популярным сценическим произведением первого года
Отечественной войны, в стихах А. Суркова и А. Твардовского, навеянных
впечатлением финской кампании. Другое дело, что даже эти писатели, не
отвернувшийся от суровой правды войны, никто из них, - не могли себе
представить, каким тяжелым и жестоким испытанием будет надвигающееся на нас
испытание, в самом страшном сне не могло им привидеться, что война будет
продолжаться долгих, казавшихся бесконечными четыре года, что враг дойдет
до Москвы и Ленинграда, до Сталинграда и Кавказа. Хлебнув в первые дни
войны во время отступления на Западном фронте горячего до слез, Симонов
напишет полные тоски и боли строки, которые будут опубликованы только через
четверть века: «Да, война не такая, какой мы писали ее, - Это горькая
шутка...» Говорят, что первой жертвой на войне становится правда. Когда к
одному из недавних юбилеев победы над фашистской Германией надумали
выпустить книжкой сводки Совинформбюро, то, перечитав их, от этой идеи
отказались - очень уж многое требовало серьезных уточнений исправлений,
опровержений. Власти предержащие правды боялись, неприглядную правду
старались припудрить, даже скрыть (о сдаче врагу некоторых крупных городов
Совинформбюро не сообщало), но правды жаждал воюющий народ, она была ему
необходима, чтобы самоотверженно сражаться, надо осознать масштаб нависшей
над страной опасности. Так страшно началась для нас война, на таком краю, в
двух шагах от пропасти, мы оказались, что выбраться можно было только прямо
глядя жестокой правде в глаза, до конца осознав ту всю меру своей
ответственности за исход войны. В ноябре сорок первого года И. Эренбург
писал: '...Многие у нас привыкли (наверное, Эренбург имел в виду: нас
приучили) к тому, что за них кто-то думает. Теперь не то время. Теперь
каждый должен взять на свои плечи всю тяжесть ответственности. Во вражеском
окружении, в разведке, в строю каждый обязан думать, решать, действовать'.
Лирическая поэзия, самый чуткий сейсмограф душевного состояния общества,
сразу же обнаружил эту жгучую потребность в правде, без которой невозможно,
немыслимо чувство ответственности. Вдумаемся в смысл не стертых даже от
многократного цитирования строк «Василия Теркина» - они направлены против
успокаивающей лжи, тогда эта внутренняя полемика воспринималась особенно
остро, выглядела вызывающей:
А всего много пуще
Не прожить наверняка -
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька…
Донести до народа правду – это была одна из главных задач писателей –
фронтовиков. Одним из таких правдивых произведений о войне стала поэма А.Т.
Твардовского «Василий Тёркин».
Но со времен фронта я отметил "Василия Теркина" как удивительную удачу.
Твардовский сумел написать вещь своевременную, мужественную и
неогрязненную. А. Солженицын.
Говорят, что собирались поставить или уже поставили памятник бойцу Василию
Теркину. Памятник литературному герою вещь вообще редкая, а в нашей стране
в особе
| |  скачать работу |
Великая Отечественная война в произведениях писателей ХХ века |
