Бургундия в поисках самоидентификации (1363-1477 гг.)
ладывается неожиданно. В 1476 г. герцог терпит поражение под Грансоном.
Был потерян Нанси, но главным итогом сражения стала моральная победа
швейцарцев, так как до Грансона бургундцы никогда не спасались бегством с
поля боя. Все это привело к падению авторитета герцога. Внутри его владений
вспыхивает недовольство.[237] Карл Смелый понимал, что единственное
средство поднять собственный престиж – победа над швейцарцами.
В условиях полной политической изоляции герцог начинает свой роковой
поход на Нанси. Сражение при Нанси явилось важной вехой в истории
Бургундского государства, или, точнее, в эпилоге его существования – в этом
бою погиб последний бургундский герцог Карл Смелый. «Когда мы узнали о
смерти нашего повелителя, мы были страшно потрясены, ибо потеряли в этот
день честь, благосостояние и надежду на выход из сложившейся ситуации»,- с
горечью сообщает один из придворных Ла Марш.[238]
Теперь ничто не могло остановить происходящий распад Бургундского
государства. Оно не имело больше ни денег, ни армии, чтобы защитить себя,
оно – что самое главное – не имело правителя. Смерть Карла Смелого
разрушила самую главную из ниточек, связывающих воедино различные области и
регионы Бургундского государства.
Политика герцога Карла Смелого - закономерное продолжение
традиционной политической линии его предшественников. Герцог проявил до
того скрытые процессы, но основание было заложено всеми герцогами. В
отношениях с Францией кризис был неизбежен, так как само существование
Бургундии было смертельно опасно для королевства. Сложились все предпосылки
для завершения процесса формирования государства, промедление было подобно
смерти, так как противники не ждут, Карл Смелый просто обязан был
действовать. Предшественники Карла Смелого подготовили почву, проделали всю
черновую работу, и герцогу осталась финальная часть – создать державу или
погибнуть.
Культурная идентификация.
Роль придворной культуры в процессе консолидации государства.
Отличительным признакам Бургундского государства была его особая,
неповторимая культура. Эпоха Бургундского дома династии Валуа характерна
последним ярким взлетом рыцарской культуры. При бургундских герцогах
позднее Средневековье предстает во всем его великолепии и завершении.
Сочетание культуры позднего Средневековья на высшем этапе ее развития
и новых, ренессансных форм и обеспечили неповторимость культурного феномена
Бургундии. Характерные черты культурного феномена Бургундии наиболее ярко
проявились в придворной рыцарской этике.
Необходимо сразу оговориться, что рассмотрение народной культуры
Бургундии не входит в задачу нашей работы. Известный исследователь культуры
Средневековья А. Я. Гуревич утверждал, что народная культура подвержена
гораздо более медленным изменениям, чем культура правящего меньшинства[239]
и, естественно, не могла оказать помощь в процессе консолидации
государства.
В политике герцогов культура решала конкретные задачи утверждения
авторитета герцогского дома и подчеркивания отличительных особенностей
Бургундии. В связи с этим гораздо больший интерес при рассмотрении процесса
становления государства представляет именно придворная, рыцарская культура.
Отличительным признаком придворной бургундской культуры было
воплощение в ее художественных формах рыцарских идеалов. Нужно отметить,
что в XV в. рыцарский идеал значительно потускнел, это связано с целым
комплексом причин, рассмотрение которых выходит за рамки данной работы.
Можно лишь сказать, что упадок рыцарской культуры связан со снижением роли
самого рыцарства.
Но, тем не менее, Бургундские герцоги избрали именно рыцарскую форму
для своей культурно-идеологической платформы. Примечательно, что основная
часть населения Бургундии принадлежала к давно сложившейся и устоявшейся
городской средневековой культуре, и, казалось бы, принятие рыцарского
идеала в качестве основной культурной парадигмы должно было привести к
серьезным социальным противоречиям. Но это кажется очевидным лишь на первый
взгляд.
Разумеется, эпоха истинного расцвета рыцарства начинает клонится к
закату уже в конце XIII столетия. То, что следует затем, - это княжеско-
городской период Средневековья, когда господствующими факторами в
общественной жизни становится денежное могущество бюргерства и
основывающаяся на нем финансовая мощь государства. И, тем не менее,
неизменно бросается в глаза, что источники уделяют знати и ее деяниям
гораздо больше места, чем это должно было быть в соответствии с
действительностью.[240] Так в чем же разгадка противоречия?
Причина же заключается в том, что аристократические формы жизненного
уклада продолжали оказывать господствующее воздействие на общество еще
долгое время после того, как сама аристократия утратила свое первенствующее
значение в качестве социальной структуры. Известный медиевист Й. Хейзинга
указывал, что в духовной жизни XV в. аристократия, вне всякого сомнения,
все еще играет главную роль; значение ее современники оценивают весьма
высоко; значение же буржуазии – чрезвычайно низко.[241] Итак, казалось бы,
можно сделать вывод: современники ошибались, следовали своим представлениям
без всякой критики, - тогда как последующие исторические исследования
пролили свет на подлинные отношения в эпоху позднего Средневековья. Что
касается политической и экономической сфер, то действительно, бюргеры имели
здесь вес и оказывали значительное влияние. Но для изучения культурной
жизни данного периода заблуждение, в котором пребывали современники,
отдавая приоритет аристократии, сохраняет значение истины. Даже если формы
аристократической рыцарской культуры были лишь поверхностным лоском,
попытаемся увидеть, как эта картина жизни блестела под слоем свежего лака.
Однако речь идет о чем-то гораздо большем, чем поверхностный блеск.
Идея сословного разделения общества пронизывает насквозь все средневековые
рассуждения. И дело совсем не ограничивается обычной триадой: духовенство,
аристократия и третье сословие. Понятию "сословия" придается не только
большая ценность, оно также и гораздо более обширно по смыслу. В общем,
всякая группировка, всякое занятие, всякая профессия рассматривается как
сословие. Сословие, в средневековом понимании, это состояние. Как указывал
Й. Хейзинга "estat","ordo" [порядок], термин, за которым стоит мысль о
богоустановленной действительности.[242] Понятия “estat” и “ordre” в
Средневековье охватывало множество категорий, на современный взгляд весьма
разнородных: сословия (в современном понимании); профессии; состояние в
браке; пребывание в состоянии греха; придворные звания лиц, посвятивших
себя служению церкви; монашеские и рыцарские ордена. В средневековом
мышлении понятие «сословие» (состояние) или «орден» (порядок), во всех этих
случаях удерживается благодаря сознанию, что каждая из этих групп являет
собой божественное установление, некий орган мироздания, не менее
существенный и почитаемый, чем Престолы и Власти.
В той картине, в виде которой представляли себе государство и
общество, за каждым из сословий признавали не ту функцию, где проявляло
свою полезность, а ту, где оно выступало своей священной обязанностью или
своим сиятельным блеском. При этом можно было сожалеть о вырождающейся
духовности, об упадке рыцарских добродетелей – в то же самое время,
нисколько не поступаясь идеальной картиной; даже если человеческие грехи и
препятствуют осуществлению идеала, он сохраняется как мерило и основа
общественного мышления. Средневековая картина мира скорее статична, чем
динамична.
Лучшим доказательством того, что герцоги верно выбрали культурную
линию, послужит мнение современника. Следующим образом видит общество тех
дней Жорж Шатлен, придворный историк Филиппа Доброго и Карла Смелого, чье
мнение лучше всего отражает особенности мышления того времени. Выросший во
Фландрии и ставший у себя в Нидерландах свидетелем блистательного развития
бюргерства, он был до того ослеплен внешним блеском и роскошью бургундского
двора, что источник силы и могущества видел лишь в рыцарской добродетели и
рыцарской доблести.
«Господь повелел простому народу явиться на свет, чтобы трудиться,
возделывать землю или же торговлей добывать себе средства для жизни;
аристократия же призвана возвеличивать добродетель и блюсти справедливость
– деяниями и нравами прекраснейших лиц своего сословия подавать пример всем
прочим».[243] Высшие задачи страны: поддержание церкви, распространение
веры, защита народа от притеснения, соблюдения общего блага, борьба с
насилием, упрочение мира – все это у Шатлена приходится на долю
аристократии. Правдивость, доблесть, нравственность, милосердие – вот ее
качества. И Шатлен считал, что бургундская аристократия отвечает этому
идеальному образу.[244]
Пример показывает, насколько неавторитетной еще была бюргерская
культура и ее ценности по сравнению с идеалами рыцарства. Естественно,
герцоги выбрали более прочную основу для своей государственной
идеологической базы. Значение буржуазии недооценивается еще и потому, что
тип человека, с которым соотносят представление о третьем сословии,
нисколько не пытаются соотнести с действительностью. Тип этот прост и
незамысловат как миниатюра в часослове или барельеф с изображением работ,
соответствующих тому или иному времени года[245]: это усердный хлебопашец,
прилежный ремесленник или деятельный торговец. Фигура могущественного
финансиста, оттесняющего самих дворян, и тот факт, что дворянство
пополнялось за счет притока со стороны бюргерства (как Шатлен, Ла Марш,
Фруассар, Коммин и многие другие) – все это в указанном типе находило
отражение ничуть не больше, чем образ строптивого члена гильдии вместе с
его свободными идеал
| |  скачать работу |
Бургундия в поисках самоидентификации (1363-1477 гг.) |
