Феноменология духа в сказках в свете аналитической психологии Юнга
осле того как
юноша дает ей съесть пирог, она вновь приобрела свою прежнюю силу. Он
выбирается невредимым из леса, после того как умиротворил двенадцать
волков, отдав им на съедение двенадцать ягнят. Он заезжает за принцессой и
скачет с ней прочь. Трёхногая же сивая кобыла кличет охотника, — он тотчас
пускается в погоню за обоими и быстро их нагоняет (так как четырёхногая
сивая кобыла не хочет бежать). Как только охотник приблизился, четырёхногая
кобыла крикнула трёхногой: «Сестрица, сбрось его!». Колдун сброшен и
растоптан обеими лошадьми. Юноша сажает принцессу на трёхногую сивую
кобылу, и так они едут в королевство её отца, где и празднуют свадьбу.
Четырёхногая сивая кобыла просит юношу отсечь голову обеим лошадям, после
чего лошади превращаются в статного принца и дивную принцессу, которые
затем переезжают в «своё собственное королевство». Все дело в том, что
охотник когда-то их тоже превратил в лошадей.
Помимо териоморфной символики в этом повествовании интересен тот факт,
что функция знания и интуиции представлена верховыми животными. Тем самым
говорится, что достоянием духа можно также овладеть. Так, трёхногая сивая
кобыла является сначала собственностью охотника, а четырёхногая —
собственностью ведьмы. Здесь дух — отчасти функция, которая, как вещь,
может менять владельца (лошадь), отчасти же — автономный субъект (колдун в
качестве владельца лошади). Заработав четырёхногую кобылу у ведьмы, юноша
освобождает дух, или мысль особого вида, от господства бессознательного.
Ведьма здесь означает, как и в других местах, mater natura, соответственно
первоначальное, так сказать, «матриархальное» состояние бессознательного.
Тем самым возвещается о таком психическом устроении, в котором
бессознательному противостоит лишь слабое и несамостоятельное сознание.
Четырёхногая сивая кобыла оказывается превосходящей трёхногую, так как
может ею повелевать. Так как четверица есть символ целостности, а
целостность играет значительную роль в образном мире бессознательного1, то
победа четырёхножия над трёхножием не кажется такой уж неожиданной. Что
должна означать
1 В отношении четверицы Юнг ссылается на его более ранние работы, в
особенности на Psychologie und Religion и Psychologie und Alchemie.
противоположность между троичностью и четверичностью — это то же, что
означает троичность в противоположность целостности. В алхимии эта проблема
звалась аксиомой Марии и сопутствовала этой философии более чем
тысячелетие, а затем вновь была подхвачена в Фаусте (сцены с кабирами).
Самое раннее литературное изложение этой проблемы обнаруживается во
вступительном слове к Тимею1, о чем вновь нам напоминает Гёте. У алхимиков
мы можем явственно видеть: тройственности божества соответствует низшая
хтоническая троичность (наподобие трёхглавого черта у Данте). В троичности
заключен принцип, который своей символикой обнаруживает родство со злом,
при этом отнюдь не бесспорно, что троичность выражает только лишь зло.
Напротив, все указывает на то, что зло и, соответственно, его
употребительный символ, принадлежат к роду тех фигур, которые описывают
тёмное, ночное, нижнее, хтоническое. Нижнее относится к верхнему, согласно
данной символике, как эквивалент, ставший противоположностью2; другими
словами, зло выражается также троичностью.
Тройка, как мужское число, совершенно логично идентифицируется здесь
со злым охотником, которого, вероятно, следовало бы понимать (алхимически)
как «нижнюю троичность». Четвёрка же, как женское число, определённо
указывает на старуху. Обе лошади — говорящие и всезнающие чудища, а потому
они представляют бессознательный дух, который, однако, в одном случае
подчинен злому колдуну, а в другом — ведьме.
Таким образом, между троичностью и четверичностью, прежде всего,
сохраняется противоположность мужского – женского, но при этом
четверичность является символом целостности, а троичность – нет. Ведь одна
троичность всегда предполагает другую (на такое противоположение
указывается в алхимии): верх предполагает низ, свет — тьму, добро — зло. С
энергетической точки зрения противоположность предполагает потенциал, а
там, где имеется потенциал, есть возможность события (ведь напряжение
противоположностей стремится к уравниванию). Если представить себе
четверичность в виде квадрата и разделить его диагональю на две половины,
то
1 Самое древнее из известных Юнгу представлений этой проблемы – это
повествование о четырёх сыновьях Гора, из которых три, соответственно,
представлены с головами животных, а один – с человеческой. Хронологически
это примыкает к видению четырёх лиц и Иезекииля. Эти облики потом ещё раз
повторяются в четырёх атрибутах Евангелистов. Как известно, трое имеют
голову животных, и один – человеческую (ангел).
2 Согласно Tabula Smaragdina: Quod est inferius, est sicut quod est
superius. [Что внизу, подобно тому, что наверху]. P. 2.
получится два треугольника, вершины которых смотрят в противоположные
стороны. Поэтому, метафорически говоря, если разделить целостность,
символизируемую посредством четверичности, на равные половины, то возникают
две троичности противоположного направления. Как только на основании этого
простого соображения мы выводим троичность из четверичности, то проясняется
смысл и охотника, похитителя принцессы, и почему его сивая кобыла стала из
четырёхногой трёхногой (после того, как 12 волков отгрызли ей ногу).
Трёхножие сивая кобыла заполучила в результате несчастного случая, который
произошел с ней в тот момент, когда она намеревалась покинуть царство
тёмной матери. Выражаясь психологическим языком, это, скорее всего,
означает, что в тот момент, когда бессознательная целостность становится
очевидной, т. е. покидает пределы бессознательного и переходит в область
сознания, «одно» из «четырёх» отстаёт и затаивается — horror vacui — в
боящемся пустоты бессознательном. Благодаря этому возникает троичность,
которой соответствует — как мы знаем не только из сказки, но и из истории
символа — противоположная троичность1, т. е. возникают напряжение и
конфликт. Здесь можно было бы вместе с Сократом спросить: «Один, два, три,
а где же четвертый, из тех, что вчера были нашими гостями, любезный Тимей,
а сегодня взялись нам устраивать трапезу»2. Он остался в царстве темной
матери, задержанный волчьей жадностью бессознательного, которое, будь на то
его воля, ничего бы не отпустило из сферы своего влияния. Разве что только
в том случае, если за это будет принесена соответствующая жертва.
Охотник (он же старый колдун) и ведьма соответствуют негативным
родительским имаго в магическом мире бессознательного. Охотник в рассказе
встречается сначала в образе черного ворона. Он похитил принцессу и держит
её в заточении. Она называет его «чёртом». Однако, как ни странно, его
самого заперли в какой-то запретной комнате дворца и приковали там к стене
тремя гвоздями, то есть всё равно, что распяли. Он пойман, как и всякий
тюремный надзиратель, и сам предан анафеме, как всякий, кто проклинает.
Тюрьмой для обоих является волшебный замок на вершине гигантского дерева, а
именно: мирового древа. Принцесса принадлежит светлому миру перигелия.
Именно тогда, когда она заключена под стражу на мировом древе, она является
чем-то вроде anima mundi, которая очутилась во власти тьмы.
1 Ср. Psychologie und Alchemie. (Der Geist Mercurius.).
2 Это непонятное место хотели списать на «насмешливый нрав» Платона.
Однако последней эта добыча, кажется, не пошла на пользу, потому что тот же
самый ворон оказался распятым, и именно тремя гвоздями. Распятие означает,
очевидно, мучительную связанность и подвешенность, наказание за
безрассудство, за то, что осмелился сунуться, подобно Прометею, в сферу
принципа противоположностей. Сделал этот дерзновенный проступок ворон
(который идентичен с охотником), когда выкрал из светлого мира драгоценную
душу, за это его в наказание пригвоздили к стене в верхнем мире, или в
сверхмире. То, что здесь речь идёт о перевернутом отражении христианского
праобраза, по-видимому, является совершенно несомненным. Спаситель, который
освободил душу человечества от господства дольнего мира, распят на кресте
внизу, в подлинном мире; так же и лукавый ворон — за превышение своих
полномочий — был пригвождён к стене на небесной вершине мирового древа.
Своеобразной путеводной нитью для понимания смысла проклятия в нашей сказке
является троичность гвоздей. В сказке не говорится, кто заключил ворона в
тюрьму. Похоже, будто дело здесь было в проклятии Триединым Именем.
Героический малый, тот, который взобрался на мировое древо и проник в
волшебный замок (из которого он должен освободить принцессу), имеет право
заходить во все комнаты, кроме одной, а именно той, в которой находится
ворон1. Так же, как нельзя вкушать от древа познания в раю, не следует
открывать комнату, а уж тем более заходить в неё: ничто не прельщает так
внимание, как запрет. Это, так сказать, самый верный способ, чтобы вызвать
непослушание. Очевидно, тайный умысел заключается в том, чтобы освободить
не столько принцессу, сколько ворона. Как только герой узрел ворона, тот
начал жалобно кричать и жаловаться на св
| |  скачать работу |
Феноменология духа в сказках в свете аналитической психологии Юнга |
