Философские истоки и основы мировосприятия И. Бродского
у мук.
старайся, перебарщивай в усердии!
Но даже мысль о – как его? – бессмертье
есть мысль об одиночестве, мой друг.
«Разговор с небожителем»
Состояния одиночества, страдания, печали анатомируются Бродским всегда
с крайней степенью обнаженности, но каждый раз по-своему, все новые и новые
грани суммируются, интегрируются поэтом в ударных концовках стихов, при
этом передается ощущение не обреченности, но некой примирившейся с жизнью
усталости.
Лирический субъект охвачен экзистенциальным пессимизмом. Внутри пусто,
имя человека – Никто, и окружен он ничем. Но мозг его не умолкает. И если
прислушаться к тому, что он там бормочет, и почувствовать себя не
бильярдным шаром, загнанным в лузу, но частью речи, ее лучом, обшаривающим
реальность – тогда одиночество и отчаяние опять вспыхивают свободой –
свободой говорить обо всем, что происходит в уме, когда он вглядывается в
пейзаж ненужной, проигранной жизни, - свободой пережечь весь этот хлам и
хаос в кристаллическое вещество стихотворения:
…сорвись все звезды с небосклона,
исчезни местность,
все ж не оставлена свобода,
чья дочь – словесность.
Она, пока есть в горле влага,
не без приюта.
Скрипи перо. Черней бумага.
Лети минута.
«Строфы».
Лирический субъект Бродского изображен с изрядной долей иронии, в чем
можно увидеть отход от поэтической традиции, складывавшейся на протяжении
веков. Характер описания субъекта обусловлен сложностью мировосприятия
поэта и вытеснением лирического элемента из стихотворения. Последнее
достигается реализацией принципа отстранения.
Описание лирического «я» построен на устойчивом слиянии безвидности,
анонимности, прозаической детали. Антиромантический, слегка уничижительный
образ субъекта является выражением мысли поэта об абсурдности жизни,
бренности бытия. Это положение определяет внутренние качества героя –
пессимизм и одиночество.
Образ «я» у Бродского представлен в ракурсе бытия вообще и вскрывает
природу человеческого существования. Эмоции лирического героя Бродского –
не спонтанные, прямые реакции на частные, конкретные события, а переживание
собственного места в мире, в бытии. Это своеобразие философское чувство –
глубоко личное и всеобщее одновременно.
2.3. Пространство и Время в интерпретации И.Бродского.
Категории пространства и времени принадлежат к числу наиболее общих
универсальных категорий культуры, а, следовательно, и литературы.
Пространство и время включает в себя весь комплекс проблем, связанных с
жизнью художественного текста. Будучи ориентированным на создание целостной
модели мира, пространство и время содержит концептуальные моменты
мировосприятия автора и общие принципы преобразования их в художественную
ткань текста.
Для обозначения связи пространства и времени в научной литературе
широко используется термин «хронотоп». Его появление связывают с именем
М.Бахтина, который придавал понятию культурно-мировоззренческое значение.
Ученый определяет хронотоп как «слияние пространственных и временных примет
в осмысленном и конкретном целом.» (6;121). Смысловое содержание
пространства и времени взаимно выявляют друг друга так что «приметы времени
раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется
временем (там же; 122). По мнению М.Бахтина, в хронотопе раскрывается не
только временная реальность мира и культуры, но и сам человек, ибо его
образ и тип в культуре в целом «существенно хронотипичен». Литературно-
поэтические образы, формально развертываясь во времени (как
последовательность текста) своим содержанием воспроизводит пространственно-
временную картину мира.
Эти категории являются определяющими и для философской лирики
И.Бродского. на это указывает А.Ранчин, подчеркивая концептуальную связь
между инвариантными темами поэтического мира Бродского – отчуждение «Я» от
мира, от вещного бытия и от самого себя, от своего дара, от слова – и
«неизменными атрибутами этой темы – время и пространство как модусы бытия и
постоянный предмет рефлексии лирического «Я» (62;68).
Рассмотрению пространственно-временной организации философской лирики
Бродского посвящен этот раздел.
В пространственно-временном строе лирики Бродского проявляется
характерная для постмодернизма проекция нескольких временных пластов на
пространственную ось координат. События, происходившие в разные
исторические периоды воспринимаются одновременно и в настоящем, что создает
эффект вневременности. Так, в «Конце прекрасной эпохи» доминируют темы
завершенности, тупика, конца пространства и времени: «Грядущее настало, и
оно переносимо…» но здесь же появляется и тема запредельного существования,
преодоления границы во времени (цикл «Post aut detateni nostram»).
Последнее стихотворение цикла посвящено попытке (и попытке удавшейся)
преодоления пространственной границы – переходу границы империи. Начинается
оно словами: «Задумав перейти границу…», а заканчивается первым
впечатлением от нового мира, открывшегося за границей, - мира без
горизонта:
… вставая навстречу
еловый гребень вместо горизонта.
Мир без горизонта – это мир без точки отсчета и точки опоры.
Стихотворения первых эмигрантских лет пронизаны ощущением запредельности, в
прямом смысле слова за – граничности. Это существование в вакууме, в
пустоте:
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря.
(II, 397).
Вместо привычных характеристик пространства – времени здесь что-то
чуждое и непонятное:
Перемена империи связана с гулом слов
с лобачевской суммой чужих углов,
в возрастанием исподволь шансов встречи
параллельных линий, обычной на полосе…
(II; 161).
Для поэзии Бродского вообще характерно ораторское начало, обращение к
определенному адресанту (ср. обилие «последний», «писем» и т.д.). однако
если первоначально Бродский стремился фиксировать позицию автора, в то
время как местонахождение адресанта могло оставаться самым неопределенным
(например: «Здесь, на земле…» («Разговор с небожителем»), «Когда ты
вспомнишь обо мне / В краю чужом… («Пение без музыки»), то в зрелой лирике
(сб. «Часть речи») потратив, фиксируется, как правило, точка зрения
адресанта, а местонахождение автора остается неопределенным, а подчас и
неизвестным ему самому («Ниоткуда с любовью»). Особенно характерно в этом
отношении стихотворение «Одиссей Телемаху» (1972), написанное от лица
потерявшего память Одиссея:
…ведущая домой
дорога оказалось слишком длинной,
как будто Посейдон, пока мы там
теряли время, растянул пространство.
Мне неизвестно, где я нахожусь,
что передо мной. (II; 301).
Изучая пространство, Бродский оперирует не Эвклидовыми «Началами», а
геометрией Лобачевского, в которой, как известно, параллельным прямым
некуда деться: они пересекаются.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться,
и тут, тут конец перспективы.
(II, 162).
Пространство для поэта бесконечно, но это дурная, застывшая
бесконечность, мумия. В этом самом «конкурсе перспективы» Бродский находит
лишь пустой триумф бессмысленной бесконечности, место без ориентиров, в
котором безразлично направление, в котором нет вектора.
Ты не услышишь ответ, если спросишь «куда»,
так как все стороны света сводятся к царству льда.
(III; 90).
Пространство для Бродского – место пребывания вещей. Но вещь ведет
псевдожизнь: притворяется существующей, а поэт ее разоблачает, обнаруживая
в предмете его отсутствие:
Стул состоит из чувства пустоты.
…………………………………….
стоит он в центре комнаты столь наг,
что многое притягивает глаз.
(III, 147).
Далее стул становится похожим на персонаж с картины Босха. Он
одушевляется, но лишь для того, чтобы обнаружить иллюзорность своего бытия.
Но это только воздух. Между ног
коричневых, что важно – четырех,
лишь воздух, то есть, дай ему пинок,
скинь все с себя – как об стену горох.
Лишь воздух. Вас охватывает жуть.
Вам остается; в сущности, одно:
вскочив, его рывком перевернуть.
Но максимум, что обнаружится, - дно.
Фанера. Гвозди. Пыльные штыри.
Товар из вашей собственной ноздри.
(III, 146).
Так выясняется, что вещи еще хуже пустоты – она лицемернее чистого
пространства, вакуума, нуля.
Бродский наделяет вещь одним важным свойством – взаимодействием с
пространством.
Вещь, помещенной будучи, как в Аш-
| |  скачать работу |
Философские истоки и основы мировосприятия И. Бродского |
