Философские истоки и основы мировосприятия И. Бродского
Другие рефераты
Глава I. Философские истоки и основы мировосприятия
Иосифа Бродского
1. Влияние английской метафизической поэзии
Отличительной чертой И.Бродского как личности и поэта является его
«всеотзывность» мировой культуре. Он вступает в диалог с поэтами, писавшими
на разных языках и в разное время: английскими поэтами-метафизиками Джоном
Донном, Марвелом, Т.С. Элиотом, поэтами-современниками У.Х.Оденом, Чеславом
Милошем, со своими русскими предшественниками–Пушкиным, М. Лермонтовым,
Е. Баратынским, Г. Державиным. Однако цель настоящего раздела – проследить
влияние английской метафизической поэзии XVII века, на философские
воззрения, образность и стилистику лирику Иосифа Бродского.
Прежде всего, речь пойдет о Джоне Донне, которому Бродский посвящает одно
из наиболее известных ранних стихотворений – «Большая элегия Джону Донну» и
которого он переводит. Как указывают исследователи, в круг интересов
раннего Бродского английский поэт-метафизик попадает благодаря Т.Элиоту, в
своих стихах прославившего Донна как «за опытного знатока»(т.е. примерно то
же, что хлебниковское «за» в «за-умь»).Для Элиота суть открытий Донна и
других поэтов-метафизиков заключалась в соединении чувства и мысли [ ;
195]. Вступая в спор о соотношении эмоций и разума, Элиот находит
взаимопроникновение аффекта (эмоций) и интеллекта в тех видах поэзии,
которые он называет метафизическими в более широком смысле слова (Данте,
Бодлер, Рембо, Лофарг). К этому ряду следует добавить и самого Элиота. В
русской традиции предшественником Бродского считают, прежде всего,
Баратынского, по мнению которого «художник бедный слова» главным образом
занят мыслью.
Поэзия Бродского синтезирует размышления и страсть, что отделяет ее и от
преимущественно эмоциональной лирики (известно его неприятие поэзии
Блока),и от собственно философских рассуждений (например, новшеских,
оставлявших Бродского равнодушным).
Бродский до сих пор остается первым и единственным русским поэтом,
который сумел освоить и вжиться в английскую метафизическую традицию. В
русской поэзии не было средств для воплощения такого рода медитаций. В
европейской поэзии метафизическая проблематика эпохи барокко, а именно:
одиночество человека во вселенной, противостояние человека и Бога,
вопрошание самого существования Бога,- имеет, во-первых, много общего с
экзистенциализмом, во-вторых, отвечает философским запросам Бродского.
На этом своеобразном пути, необычном для русской поэзии, одним из ранних
наставников является Джон Донн. Из тематических перекличек Донна и
Бродского одна из самых ярких касается смерти, особенно в позднейших стихах
о смерти и ее преодоления у Бродского. По мнению, Л.Баткина, тема смерти
представлена как магистральная во всей поэзии Бродского
[см.:[ ]]. Однако следует подчеркнуть, что в контексте лирики ХХ
столетия эта тема разрабатывается поэтами-символистами – Анненским,
Сологобом, Рильке, позже Аполлинером и Лоркой Шах, например, страх смерти
определяет основное содержание поэзии И.Анненского. Но если у Анненского
это продиктовано в первую очередь его индивидуально-психологическим
состоянием (болезнь сердца, которое могло остановиться в любую минуту), то
Бродского от названных поэтов отличает метафизическое осмысление смерти. В
последнем предсмертном цикле его занимает проблема Воскресения, дыры,
которую он сам рассчитывал преодолеть в броне небытия. Как указывает
В.ВС.Иванов, «в последних стихах, представляющих собой его слова прощания и
завещания, Бродский оказывается прежде всего поэтом-метафизиком».
[ ;199] Уходя, он приоткрывает русской поэзии этот путь.
Влияние поэтов-метафизиков просматривается на уровне образности и
стилистики.
Характерным для метафизической поэзии является тенденция к обновлению и
осложнению стихотворного языка, индивидуализация мировосприятия, осознание
условности поэтических приемов. Общая идея – напряжение чувства под знаком
разума, устремленного в безграничность и чающего откровения.
Метафизическую традицию отличает предельная метафорическая насыщенность в
сочетании с нарочито сниженным слогом, словесная эквилибристика,
пристрастие к оксюморонам и антитезам, гиперболе и гротеску, парадоксальная
заостренность поэтических формул, неравномерность композиции, прерывистое
развитие сюжета, «остраненность» исходной фабулы, причудливая
фантастичность коллизий, контрастность описаний и персонажей. Мастер
парадоксов и контрастов, Бродский учился у англо-американских метафизиков
сдержанности в выражении поэтических чувств, универсальному значению и
тревожной примеси абсурда.
От Донна, которого он изучал, переводил и воспел в «Большой элегии Джону
Донну», Бродский унаследовал целый ряд качеств. «Важнейшими среди них
являются: страсть к парадоксам в их самой пространной и «схоластической»
разновидности и метафизическое сопряжение или стремление преодолеть
абстрактность собственной метафоры – порой интеллектуально выспренно и
схоластично, - стягивая ее элементы нитями прочными, но натянутыми, как
струны.» Очевидно, что эти свойства /парадоксальность и сопряжение/ тесно
связаны между собой. Благодаря первому из них, Бродский, используя свою
игру слов и разветвленный синтаксис, вместе с читателями прокладывает через
дебри иллюзорных определений путь, в конце которого – выводы, порой
противоречащие здравому смыслу и обыденному сознанию. Благодаря второму
качеству Бродский сумел пойти дальше случайных лейтмотивов , перейдя к
развернутым метафорам и целым гроздьям визуальных образов, на которых он
основывает абстрактную метафизику своих стихотворений. Подобно Донну,
Бродский демонстрирует склонность выражать большое и общее через малое
/например, красота, смертность – бабочка/. В его «Семь лет спустя», как в
стихотворении Донна «Доброе утро», любовь превращает маленькую комнату во
вселенную. И наконец, пожалуй, самым убедительным является тщательно
продуманное использование Бродским геометрических фигур. Так, образ
треугольника в «Пенье без музыки» делает зримой его трагическую разлуку и
вечное изгнание. Этот прием, совершенно неизвестный в русской поэзии,
восходит к прямым, кругам, спиралям донновских циркулей, символизирующих
«христианское единение и надежду на счастливый исход» [ ;197]
1.2. Трансформация идей философского экзистенциализма в мировосприятии и
поэзии Бродского
Мировоззрение Бродского во многом определяется философским
экзистенциализмом С.Керкегора и Л.Шестова, а также экзистенциализмом 40-50х
годов, идей, которые носились в культурном воздухе эпохи. Попов под его
сильное обаяние в период своего мировоззренческого формирования, Бродский
от него никогда не уходит. Мысль о близости идеям экзистенциализма мотивов
поэзии Бродского неоднократно высказывается исследователями
[36,51,53,31,32,5,58,57]. Так, разделяя мнение об экзистенциальной основе
поэзии Бродского, литературоведы указывают: «В основном Бродский вопрошает
Всевышнего и ведет свою тяжбу с промыслом, минуя посредников: предание,
Писание, Церковь. Это Иов, взыскюущий смысла (только подчеркнуть
неоффектированно) на весьма прекрасных обломках мира. А те, кто пытается на
него сетовать, невольно попадают в положение друзей Иова, чьи советы и
увещания – мимо цели. Влияние на Бродского Кьеркегора можно проследить на
протяжении всего творческого пути стихотворца [36;244].
Интерпретируя религиозно-философские мотивы поэзии Бродского как
экзистенциаличные и сопоставляя их с идеями Кьеркегора и Шестова, Джейн
Нокс истолковывает мысль Бродского о строении человека не как о наказании,
не следствии его вины, на как основе его существования, как скептического
отношения поэта к возможностям разума [ ]. Именно это, по мнению
исследователя, - свидетельство родства Бродского с экзистенциалистами, в
частности, со львом Шестовы. Действительно, вслед за Кьеркегором, Шестов
утверждает: знание порочно. Оно не приближает к Богу, но, напротив того,
отдаляет. Ты обречены, обязательны познавать, потому что жизнь – движение,
и тем не менее… Мы обречены, заключает Шестов, дрейфовать от «профессора
философии» Гегеля с его всеобъемлюще разумностью и системностью к «частному
философу Иову», чьей прерогативной является Абсурд.
Главным словом, опорным символом для Шесова является «слово и вера»:
свобода от всех страхов, свобода от принуждения, безумная борьба человека
за невозможное, борьба и преодоление невозможного. В предсмертной книге
«Киргегард и экзистенциальная философия» он утверждает, что, если
умозрительная философия исходит из данного и самоочевидностей и принимает
их как необходимое, то философия экзистенциальная через веру преодолевает
все необходимости: «Верою Авраам повиновался идти в страну, которую имел
получить в наследие и пошел, сам не зная, куда идет» [105, с. 85]. Чтобы
прийти в обетованную землю, не нужно знание, для знающего человека земля не
существует. Обетованная земля там, куда пришел верующий. Она и стала
обетованной, потому что туда пришел верующий. Это положение философии
Л. Шестова в той или иной
| |  скачать работу |
Другие рефераты
| 
