Фразеологические единицы, характеризующие человека, в современном русском языке
е не только характерный ритм (обычно
цезура после третьего стиха), но и характерное содержание как правило
философского, эстетического характера. Основные мотивы танка – темы любви и
природы, мотив бренности человеческой жизни. На уровне поэтики характерна
аллегоричность, игра на ассоциациях, использование готовых образов. Часто
это поэтический экспромт, сложенный по конкретному поводу. Приведём для
примера классическую японскую танка:
30
Словно где-то
Тонко плачет
Цикада.
Как грустно
У меня на душе.
К. Мелихан обыгрывает философское отвлечённое содержание стиха с помощью
следующих приёмов: 1) имитации:
пародирование образной структуры танка, в частности её метафоричности. Так,
в 1-ой танка возникает метафорическое сравнение танка (в значение «машина»)
с зелёной гусеницей, а в 4 танка по отношению к железной машине
употребляется эпитет «верный друг», что приводит к комическому эффекту.
Автор заимствует стиль, поэтику, содержание танка, но утрирует их, доводя
до абсурда в целях создания комического эффекта.
Принцип ассоциативного наложения реализуется в омонимичной игре словами
«танк» и «танка», а также «дуло» (безличный глагол) и «дуло» (сущ. ср. рода
в значении «ствол огнестрельного оружия» по Ожегову) (см. 5 танка).
В пародиях одновременно реализуются оба значения омонимичных слов, и в
результате возникает каламбур, двусмысленность, приводящая к комическому
эффекту.
К. Мелихан.
Подражания японской поэзии.
Танки.
По дороге ползёт
Зелёная гусеница.
Осторожно!
Смотри, раздавить
Может она тебя
* * *
Так мне грустно,
Что хочется в башню забраться
31
И оттуда
В кого-нибудь
Метко стрельнуть.
* * *
Укроюсь в листве,
Закутаюсь,
Чтоб не видел меня
Сверху
Чужой вертолёт.
* * *
Сколько раз он мне жизнь спасал.
К своему верному другу
Подойду
И похлопаю его
По броне.
* * *
Помню,
Дуло из люка.
Захлопнул я люк –
И дуло
Исчезло!
В пародии М. Глазкова мы находим насмешку, критику содержательной
стороны поэтов, а именно «заумь» и апофеоз «безумия» в текстах прототипах.
Доведение этой мысли до абсурда воплощено в слове «бред».
Михаил Глазков.
Бред в квадрате.
Я как поезд,
Что мечется столько уж лет
Между городом «Да»
И городом «Нет».
Ев. Евтушенко.
С ума схожу. Иль восхожу
К высокой степени безумства.
Белла Ахмадулина.
32
Невозможно
расправиться с нами.
Невозможнее –
выносить.
Андрей
Вознесенский.
Мы как те буфера, что бренчат столько лет.
Между пульманом «Смысл» и пульманом «Бред».
В однатыщдевятьсотнепонятном году
Он бредёт, я бреду, мы бредём – всё в бреду.
Не поймут нас Рязань, Бузулук иль Зима?
Но зато за кордоном от нас без ума.
Наплевать, как нас будут потомки терпеть, –
Нам при жизни скорей воплотиться бы в медь!
В этой пародии нет определённых черт чьего-либо стиля, но есть обобщения
на уровне семантики. Принцип имитации реализуется за счёт выявления
тематических особенностей пародируемых авторов.
В этой же пародии мы находим обыгрывания парономазов: «он бредёт, я
бреду, мы бредём – всё в бреду».
Глагол «брести» (ЛЗ « идти с трудом или тихо») вступает отношения
взаимозаменяемости с существительным «бред» (перен., «нечто бессмысленное,
вздорное, бессвязное»), причём значения этих слов моделируют эффект
смысловой координации ассоциантов.
Принципа ассоциативного отождествления в данном случае подчинён не целям
создания комического эффекта, а стремлению автора пародии раскритиковать
данные образцы поэзии на идейном уровне, т.е. поэзия содержит критическую
направленность.
Пародированию содержания стиха – прототипа подчинена также следующая
пародия:
А. Иванов.
Мотив.
Первое,
что я услышал
при рожденье,
33
был мотив.
То ли древний,
то ли новый,
он в ушах моих крепчал
и какой-то долгой нотой
суть мою
обозначал.
Роберт Рождественский.
Я родился,
я резвился,
постепенно шёл в зенит.
И во мне
мотив развился
и в ушах моих
звенит.
В голове он кашу месит,
нет спасенья от него.
За себя пишу я
песни
и за парня
за того …
Свадьба пела и плясала,
в этом был особый смысл
и перо моё писало,
обгоняя даже
мысль.
В общем,
может я не гений
и впадаю в примитив,
для «Семнадцати мгновений …»
песню сделал.
На мотив
мне знакомый каждой нотой,
34
чей – не вспомню нипочём …
То ли древний,
то ли новый,
впрочем,
я тут ни при чём.
А мотив звучит
и просит
новых текстов и баллад.
Отчего же …
Я не против.
С удовольствием.
Я рад.
Композиторы не чают,
чтобы дольше он звучал …
И во мне мотив крепчает!
Примитив бы не крепчал.
Принцип имитации заключается в варьировании пародистом стиля, образных
средств автора, которые попадают в новые языковые условия в другом
контексте и приобретают новый смысл. Пародист дискредитирует содержание
стиха с помощью языковых средств объекта: так обыгрываются созвучные слова
«мотив» – «примитив». Через этот частный приём в пародии реализуется
принцип ассоциативного отождествления.
Комический эффект возникает как следствие параллельной реализации в
пародии принципа имитации и ассоциативного отождествления.
В пародии А. Иванова «Каков вопрос» обыгрывается ситуация, положенная в
основе стиха – оригинала.
А. Иванов.
«Каков вопрос».
И всё же я спросил урода,
Который сам себе не мил:
35
«Ты был ли счастлив, Квазимода?
Хотя б однажды счастлив был? …»
Диомид Костюрин.
Хотя и вежливо, но твёрдо
Я собеседника спросил:
«Ты был ли счастлив, Держиморда?
Хотя б однажды счастлив был?»
Ответил Держиморда гордо:
«Я так тебе, сынок, скажу:
Я счастлив, только если морду
Хоть чью-нибудь в руке держу!»
Оно б и дальше продолжалось,
Свидание на коротке …
Но вдруг расплющилось и смялось
Моё лицо в его руке.
В качестве приёмов имитации здесь можно выделить:
1) цитирование авторских строк в другом контексте;
2) соотносительная замена одного имени литературного персонажа, ставшее
нарицательным, на другое.
Принцип ассоциативной выводимости реализуется с помощью ситуативного
обыгрывания внутренней формы слова «Держиморда» – «держать морду». Так в
последней строфе возникает синоним слова «морда» – «лицо», что усиливает
комический эффект.
Неудачная ЯИ автора также становится объектом пародии.
М. Глазков.
Авторитет и приоритет.
Во всяком случае, я хлеба
Побольше Хлебникова ел.
Павел Мелихин.
Мой род с десятого колена
С деревней прочно связь имел.
36
Во всяком случае, я хрена
Побольше Хренникова ел.
Бывало, только в лес заеду –
Ажиотаж берёт грибной.
Ни Грибачёв,
ни Грибоедов
Не угнались тогда б за мной.
А сколько я съедал за сутки
Пупков утиных по весне!
Пожалуй,
даже Ося Уткин
Не видел столько и во сне.
И если хлеб,
Нутром рискуя,
Я хлеще Хлебникова ел,
То в лужу сяду уж такую,
В какой Лужанин не сидел.
В данном тексте пародист находит неудачной ЯИ автора (хлеба ел больше
Хлебникова). М. Глазков доводит этот мотивационный каламбур с именем
собственным до абсурда путём тиражирования модели через подбор имён
известных поэтов с прозрачной внутренней формой.
Пародист также вводит элемент шутливого «панибратства»:
«То в лужу сяду уж такую,
В какой Лужанин не сидел»,
элемент снижающего переосмысления.
Объект следующей пародии – «скороспелость» и неудачная ЯИ в оригинале
(ср. скорости – вскорости, черта – ни черта).
Михаил Глазков.
Памятник Скорописи.
Мы памятник Скорости
Поставим вскорости
37
У постамента черна черта
На постаменте – ни черта!
Роман Солнцев.
В эпоху космической скорости,
Немыслимо вострубя,
Я, мастер неслыханной Скорописи,
Спешу обогнать себя.
Достойны лишь эпитафии
Медлительные письмена.
Гиперболам плюс метафорам
Пришла, наконец, хана.
Толкнём колесо истории, –
Эй, граждане,
| |  скачать работу |
Фразеологические единицы, характеризующие человека, в современном русском языке |
