Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

И. А. Бунин и его проза

ни  братьев  Красовых  и  их   окружения.
Виноваты, по его мнению, все, всё вместе: и вековая  отсталость  России,  и
русская непроходимая лень, привычка к дикости. «Какая  это  старая  русская
болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность,— вечная надежда, что
придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за  тебя  сделает:  стоит
только выйти на крылечко и перекинуть с  руки  на  руку  колечко!  Это  род
нервной  болезни...»—напишет  он  позже.  С  видимостью  бесстрастия,   так
сказать, сгущенно-реалистически, в чеканной,  строгой  речи  живописует  он
безумную, мрачную, неизбывную российскую действительность. Страстность  его
повести не в рассуждениях, не  в  попытках  что-то  объяснить,  а  в  боли,
звучащей в каждом слове, боли за  крестьянскую  Россию,  которая  дошла  до
крайней степени падения^_ материального и нравственного.
     Начатое в «Деревне» исследование  уродств  российской  жизни  и  бездн
русской души продолжено было в повести «Суходол». В ней показаны кровные  и
тайные  узы,  «незаконно»  связывающие  дворовых  и  господ:  ведь  все,  в
сущности, родственники в Суходоле. Бунин  говорит  об  упадке,  вырождении,
одичании помещичьей жизни,  ненормальности  ее.  Быт  Суходола,  уродливый,
дикий, праздный и расхлябанный, мог располагать только к безумию,— и в  той
или в иной  мере  каждый  герой  повести  душевно  неполноценен.  Бунин  не
навязывает эту мысль, она напрашивается  сама.  Россия  больна,  утверждает
автор, ибо один такой Суходол—уже гнойная язва. По словам Горького,  высоко
оценившего повесть, «Суходол»—«это одна из самых жутких русских книг».  Это
произведение о сокрушительных  страстях,  скрытых  и  явных,  безгрешных  и
порочных,  никогда   не   поддающихся   рассудку   и   всегда   разбивающих
жизни—дворовой девушки Натальи, «барышни» тети Тони,  незаконного  барского
отпрыска—Герваськи, дедушки Петра Кириллыча. «Любовь  в  Суходоле  необычна
была. Необычна была и ненависть».
  «Деревня» и «Суходол» открыли собою ряд  сильнейших  произведений  Бунина
десятых годов, «резко рисовавших,— как он выразился позднее,—русскую  душу,
ее своеобразные сплетения, ее светлые и темные, но почти всегда трагические
основы». Человек—загадочен, убежден писатель, характер его—непостижим.
  По-разному относится Бунин к своим героям, но бесспорно одно:  к  слабым,
обездоленным,   неприкаянным   он   испытывает   великое    сочувствие    и
расположение—будь то маленькая голодная Танька  (одноименный  рассказ)  или
красивый и сильный деревенский «молодец» Захар Воробьев, который  погиб  по
собственной вине, «на спор» с глупыми мужиками («Захар  Воробьев»).  Отсюда
двоякое чувство  Бунина,  пронизывающее  многие  его  рассказы:  жалость  и
симпатия к безвинно страдающим и ненависть к нелепостям и уродствам русской
жизни, которая эти страдания порождает («Веселый двор», «Сверчок»).
  Интересно, что Бунина, человека от природы очень ясного и гармоничного, в
десятые годы—время расцвета его сил и таланта, и вдобавок  самые,  пожалуй,
счастливые,—что именно в эти  годы  его  влекут  человеческие  и  жизненные
аномалии. Его любви, жадности и любопытства к жизни хватает и на то,  чтобы
заглянуть в самые жуткие ее закоулки. Он следует за караульщиком Ермилом  в
дикую зимнюю лесную глушь и  в  дебри  его  затравленной  и  жестокой  души
(«Ермил»).   Он   приглашает   читателя   полюбоваться   чудовищной   сырой
полуземлянкой,    битком    набитой    многолюдным    семейством    Лукьяна
Степанова—фантастически  богатого  и   не   менее   фантастически   скупого
деревенского мужика. А рядом, здесь же,—разоряющиеся  помещики  со  следами
былой роскоши либо вовсе без  оных—нежизнеспособные,  пассивные,  сметаемые
новыми хозяевами, типа Лопахина из чеховского «Вишневого сада»  («Князь  во
князьях»). Единственное, что может сделать такой «бывший»,—злобно  разорить
дотла покидаемое гнездо и даже  перевешать  всех  собак,  чтобы  только  не
достались новому хозяину («Последний день»). Притом  бунинские  зоркость  и
наблюдательность поразительны, так же, как и его умение облечь увиденное  в
емкие,  точные  слова,  сливающиеся  в  распевные,  ритмические  фразы;   у
бунинской прозы всегда есть мелодия, она тяготеет к поэзии.  Эти  качества,
год от году все более выявлявшиеся, обусловлены были внутренними причинами.
К сорока годам Бунин успел .столько пережить, перечувствовать, перечитать и
увидеть, что этого хватило бы на несколько жизней. Он не уставал  от  новых
впечатлений, от встреч, от книг и путешествий;  его  влекли  красоты  мира,
мудрость веков, культура человечества. Эта  активная  жизнь,  при  исконной
созерцательности натуры, побуждала к созданию  характерной  его  прозы  той
поры: бессюжетной,  философско-лирической  и  в  то  же  время  раскаленной
драматизмом. Таков рассказ  «Братья»;  его  стиль  и  настроение  пронизаны
впечатлениями от путешествия на Цейлон и несут на себе  печать  прочитанных
книг о  буддийском  учении;  таков  же  рассказ  «Сны  Чанга»  и,  наконец,
знаменитый «Господин из Сан-Франциско», многие страницы которого  близки  к
прозе последнего Л. Толстого. С мельчайшими подробностями, так  естественно
сочетающимися в его таланте со страстностью,  взволнованностью,  не  жалеет
Бунин красок на изображение мира внешнего, в  котором  существует  общество
сильных мира сего. Он презрительно  перечисляет  каждую  мелочь,  все  эти,
отмеренные рукою мира вещественного, порции пароходной, отельной  и  прочей
роскоши, являющие собою истинную жизнь, в поминании  сих  «господ  из  Сан-
Франциско», у которых, впрочем, настолько атрофированы чувства и  ощущения,
что им ничто уже удовольствия доставить не может. Самого  же  героя  своего
рассказа писатель почти не наделяет внешними  приметами,  а  имени  его  не
сообщает вообще; он недостоин называться человеком. Каждый   из   бунинских
мужиков  —  человек с  собственной индивидуальностью; а вот господин из Сан-
Франциско — общее место...
  «Я с истинным страхом смотрел всегда на всякое благополучие, приобретение
которого и обладание которым поглощало человека,  а  излишество  и  обычная
низость этого благополучия вызывали во мне  ненависть»,—писал  Бунин  много
лет спустя. Благополучие, считает он,—это не  бытие,  а  существование,  то
есть обратное  истинной  жизни,  природе,  любви.  В  бунинском  творчестве
середины и конца десятых  годов  проходят  перед  читателем  герои,  раз  и
навсегда опаленные сильной и  мучительной  любовью,  которая  сокрушает  их
жизни, если только они вообще остаются  в  живых,  а  не  кончают  с  собой
оттого, что иначе нельзя, как госпожа Маро и ее юный  друг  Эмиль  («Сын»).
Так, оцепенев после  смерти  горничной  Лушки,  помещик  Хвощинский  больше
двадцати лет просидел на ее кровати, никуда не показываясь  и  беспрестанно
перечитывая старинные книги  о  любви.  Чутьем  художника  стремился  Бунин
проникнуть в эту «бездну», постичь: просто ли сумасшедший  его  герой,  или
это «какая-то ошеломленная, на одном  сосредоточенная  душа»?  («Грамматика
любви»).
  В эти годы бунинское творческое воображение  не  направлено  еще  на  то,
чтобы более или менее осязаемо обрисовать женские характеры. Все  они  лишь
намечены: Оля Мещерская («Легкое дыхание»)  или  не  проснувшаяся  еще  для
жизни и невинная в своем очаровании Клаша Смирнова («Клаша»). Женские типы,
во всем разнообразии, придут на бунинские страницы в двадцатые годы («Ида»,
«Митина любовь», «Дело корнета Елагина») и дальше—в тридцатые  и  сороковые
(«Темные аллеи»). Пока что писатель почти всецело занят им, героем, вернее,
персонажем. Галерея мужских  портретов  (скорее  именно  портретов,  нежели
характеров) выстраивается в бунинских рассказах, написанных, как правило, в
1916 году. Далеко не все познали сладкую отраву любви,—разве что капитан из
«Снов Чанга» и еще, пожалуй, странный Казимир Станиславович  в  одноименном
рассказе,  стремящийся  убить  себя,  после  того  как  последним  взглядом
проводил под венец прекрасную''девушку,— может быть,  свою  дочь,—  которая
даже не подозревала о его существовании и которую он, очевидно,  беззаветно
любил, подобно Желткову из  «Гранатового  браслета»  Куприна...  Старый  же
архивариус из рассказа «Архивное дело»  не  только  ни  о  какой  любви  не
ведал—он вообще не подозревал о существовании никакого  иного  мира,  кроме
своего архивного подвала  да  еще  длинной  дороги  на  службу  и  обратно,
машинально и ежедневно им проделываемой. Нужно  представить  себе  во  всей
полноте страстное жизнелюбие самого Бунина, его стремление  путешествовать,
видеть и испытать как можно больше, чтобы понять, до какой степени для него
чужд и непонятен этот живой мертвец. Но, с другой стороны, он с  участливым
любопытством и даже сочувствием живописует этого старого  русского  чудака,
живущего не в настоящем, а в прошлом, давно  отшумевшем,  но  всегда  милом
бунинскому сердцу мире.
  Гораздо меньше сочувствия  вызывает  у  Бунина  Зотов—еще  не  старый,  в
расцвете  сил,  вчерашний  брянский  мужик,  сделавшийся  благодаря   своей
феноменальной  напористости  и  удачливости  преуспевающим   дельцом.   Его
буквально разрывает от бушующей в нем энергии, бросаемой  на  все  новые  и
новые аферы: «и правительственную службу, и пароходную агентуру,  и  чайные
12345След.
скачать работу

И. А. Бунин и его проза

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ