Норма, образец в русской культуре второй половины XVIII века
ложенного мы можем сделать вывод, что нормы и культурные
образцы способны выступить явлениями широкого диапазона действия: способы и
манеры поведения, правовые или обыденные нормативы поступков людей.
В отечественных гуманитарных науках оценка русского Просвещения долго
строилась и отчасти продолжает строиться по технологии установления его
соответствия западноевропейскому (преимущественно французскому)
просвещению. Это порождает суждение о подражательной ложности (Г.Г.
Шпет) русского Просвещения,
его миражности (В. М. Живов), о его культурно-исторической ограниченности,
«замкнутости» пространством «императорского города» (М. С. Каган). Русское
Просвещение в действительности осуществилось как другое Просвещение, не
заимствованное, подражательное или миражное, а другое. Исследование
специфики русского Просвещения предполагает выявление его смыслов и
значений, определяющих специфику культурной практики эпохи.
Культура второй половины XVIII века органически связана с идейной,
философской и нравственно-этической системой просвещения. Просвещение –
особый этап в развитии просвещенческих идей в России XVIII века. Он
характеризуется созданием целостной системы взглядов, в основе которой –
«учение о человеке, который предстает как духовно-нравственное и физически
совершенное общественное существо…»/13, с. 117/.
Просветители полагали в качестве главного закона миропорядка природы и
общества движение к совершенству. В учении теоретиков Просвещения о
человеке он предстает как «цель» движения природы к совершенству и в то же
время как «средство» совершенствования мира /11, с. 8/.
Идеология Просвещения формировалась в России вокруг идеи разума,
воспитания, распространения знаний, установления мудрых и справедливых
законов, искоренения предрассудков и суеверий в сознании человека. В этом
отношении русское Просвещение шло вслед за французским во главе с
«энциклопедистами». Ю. М. Лотман писал: «Для западного просветителя
основной задачей было сформулировать истину, для русского – найти пути ее
осуществления» /41, с. 4/.
Русское Просвещение следует рассматривать как цельное по своей
культурно-исторической природе явление. Его целостность детерминируется
новым типом мировоззрения и способом мышления (познания), которые позволили
человеку выработать принцип разумного отношения к действительности и веру –
убеждение в возможность устроения (на пути реформ и последовательных
прогрессивных изменений) нового образа русской жизни, сформулировать новую
систему ценностей и способов деятельно – просвещенного существования.
Век русского Просвещения – это век Разума, людей, ищущих пути к
справедливости и гармонии для себя и для мира. В личностном сознании
укрепилась мысль о достоинстве и величии человека, о возможностях его
разума.
Просветительские философия и идеология в России были ориентированы на
государственные и общечеловеческие ценности, и последние обладали
значительной нравственной и культурной энергией. Конечной целью
совершенного общества во всех, за небольшим исключением, просветительских
идеологических и нравственных построениях эпохи полагался совершенный
человек, и усилия русского человека в значительной мере были направлены на
следование образцу идеального человека – гражданина. Т. В. Артемьева,
исследуя специфику и особенности философской системы XVIII века, делает в
качестве одного из заключений следующее: «В систему философии
(мировосприятия) входит не только производство знания, но и сама его
широкая реализация – пропаганда, образ жизни, личный пример. Российский
философ … мог почти уподобляться Творцу и стать Демиургом, слово которого
могло организовать практическое пространство и воплотить в жизнь некоторую
идеальную мысль» /5, с. 22/. Национальная же специфика этих интенций
заключается в мысли – слове – действии, обращенном в конечном итоге через
«общее благо» (как благо государства) к человеческому миру.
Эпоха Просвещения в целом и мифология государства как одна из
составных частей мировоззренческих основ этого периода имеет довольно
сложный генезис.
При Петре концепция надконфессионального государства, в котором монарх
распоряжается общественным благом, являлась исходным моментом
государственных преобразований. Европейские идеи попадали в Россию в
контекст сложившейся культурной традиции. Потому трансплантируемые идеи
преображались и получали новую жизнь. Идея монарха как установителя
социальной гармонии и блюстителя общественного блага соединилась здесь с
традиционными представлениями, сформулированными в концепции Москвы –
Третьего Рима. Соответственно из медиатора космического порядка монарх
превращается здесь в демиурга, в творца нового царства, которое должно
преобразить мир. То, что наново создается царем, и есть начаток этого
нового мира и вместе с тем – в соответствии с европейской мифологией
государства – восстановление изначального благого порядка. В этом контексте
понятно, что Петр и его приближенные могут называть Петербург «Раем» и
«Святой землей».
Созданная Петром новая страна оказывается, таким образом, землей
утерянного изначального блаженства, а Петр – спасителем мира,
восстанавливающим рай на земле /24, с. 663/.
Таким образом, европейская концепция монарха как распорядителя
всеобщего блага приводит в России к беспрецедентной сакрализации царя со
времен Алексея Михайловича и характеризует весь императорский период
русской истории.
Развитие императорского культа имело решающее значение для построения
и формирования образцов XVIII века. Именно этот культ оказывается тем
камнем, который обеспечивает синтез двух совершенно разнородных традиций,
формирующих русскую культуру XVIII века. Это, с одной стороны, традиционная
русская духовность, а с другой – рационалистическая культура европейского
абсолютизма.
Поскольку петровская государственность вводит перевоспитание
населения в число важнейших политических задач, этот синтез превращается в
основное идеологическое задание, полученное культурой от преображенной
империи.
Основные моменты новой государственной идеологии, мифологии
государства и императорского культа врастают в самую ткань российского
самодержавия /24,с.667 /,- полагает Живов В. М.. Они сохраняют свою полную
значимость к началу екатерининского царствования и составляют тот
мифологический фон, на котором вырастают екатерининские начинания. Как
строитель нового мира и Мессия, русский монарх был заинтересован в самых
радикальных для своего времени идеях. В России XVIII века отсутствовала
непосредственная связь между идеологией государства и реальным механизмом
государственного управления. Примером может служить тот факт, что в 1767 г.
Екатерина издает свой знаменитый «Наказ», в большей своей части
воспроизводящий суждения Ш.Л.Монтескье, Ч.Беккариа и других
энциклопедистов. Как пишет в своей работе Живов В. М.: «В одной из статей
«Наказа» говорится, что «В России Сенат есть хранилище законов», а в другой
статье за Сенатом закрепляется право «представляти, что такий-то указ
противен Уложению, что он вреден, темен, что нельзя по одному изполнить»
/24, с. 669/. Под «Уложением» подразумеваются здесь основные законы, таким
образом, оказывается, что русское самодержавие самым просвещенным образом
ограничивает себя Основным законом. Никакого Уложения в России XVIII века
не было, и за все время екатерининского царствования Основной закон так и
не успели составить. «Наказ», будучи самым прогрессивным в России по
содержанию юридическим памятником XVIII-го столетия, был вместе с тем
законодательной фикцией, не имевшей никакого практического значения; этот
факт общеизвестен и многократно анализировался исторической наукой.
«Наказ», как и вся идеология государства, входил в мифологическую сферу и
выполнял мифологическую функцию, он был атрибутом монарха, устанавливающего
всеобщую справедливость и созидающего гармонию мира.
В этом мифологическом действе императрица была хотя и главным, но
отнюдь не единственным участником, его действующими лицами становились все,
кто приближался ко двору.
Существовали определенные точки зрения отрицания русского Просвещения,
недооценку его функций и это имело давнюю традицию.
Г.Г. Шпет в своей статье «Очерк развития русской философии» утверждал,
что в России не было ни своей просветительской философии, ни собственно
своего просвещения. Он полагал, что русское Просвещение не стало, как это
должно было быть, движением к наукам и собственно знаниям. Оно, по его
утверждению, явилось идеологическим оправданием социально-бюрократического
стремления части русского общества к чинам и жизненным благам. Отрицание
русского Просвещения мотивировано ошибочным пониманием философом того, что
«… Россия вообще прошла свой культурный путь без творчества» /14, с.
252/. Безусловно, с такими тотальными отрицаниями русского Просвещения и
его социокультурных ит
| |  скачать работу |
Норма, образец в русской культуре второй половины XVIII века |
