Норма, образец в русской культуре второй половины XVIII века
вования.
Многие авторы, писавшие о нем, сетовали на то, что его положение, как
им показалось, осталось лишь декларацией, невоплощенной в жизнь. Наказ был
всего лишь инструкцией для депутатов Уложенной комиссии: это им поручалось
выработать законы, основанные на сформулированных императрицей принципах, и
воплотить эти законы, но влияние Наказа практически не ощущалось, хотя
депутатам и предписывалось ежемесячно его перечитывать. Истины Наказа
казались отвлеченными и как будто совсем не соприкасались с реальностями
российской жизни /59, с. 134/.
Так закончился первый этап екатерининских реформ, характерной
особенностью которого было стремление императрицы осуществить
преобразования совместно с представителями различных социальных групп.
Важнейшим выводом, сделанным Екатериной из этой попытки, было представление
о глубоком консерватизме широких слоев ее подданных, а следовательно, и о
невозможности по-настоящему радикальных реформ. Одновременно императрица
получила реальную картину настроения общества и отныне вынуждена была
учитывать их, определяя тактику и темпы дальнейших преобразований.
С. М. Соловьев изучив работу Комиссии об Уложении 1977 г., четко
уловил главное ее назначение: она была созвана с целью «познакомиться с
умоначертанием народа, чтобы испытать почву прежде, чем сеять, испробовать,
что возможно, на что будет отклик и чего еще нельзя начинать» /55, с. 21/.
Таким образом, созыв Комиссии имел для императрицы прежде всего
интерес практический. Так, в одной из ранних своих заметок она выделяет
особой строкой чрезвычайно крамольное для России середины XVIII века
утверждение: «Рабство есть политическая ошибка, которая убивает
соревнование, промышленность, искусства и науки, честь и благоденствие»/30,
с. 646/.
Уже в 1775 году первым плодом реформ стал один из наиболее
значительных актов екатерининского царствования – «Учреждение для
управления губернией Всероссийской империи» /4, с. 87/.
Покончив с организацией системы управления, Екатерина приступила к
реализации главного своего замысла – созданию законодательства о
сословиях.В день своего рождения 21 апреля 1785 г. Она издала сразу два
обширных документа, которые в исторической литературе принято именовать
Жалованными грамотами дворянству и городам.
Грамота подтверждала дарованное Манифестом «О вольности дворянства»
1762 г. Право дворян служить или не служить по своему выбору и наниматься
на службу в иностранные государства. В губерниях создавались губернские
дворянские собрания, в обязанности которых входило ведение дворянских
губернских родословных книг для записи всех местных помещиков. В памяти
российских дворян Екатерина осталась истинной благодетельницей и
защитницей. Все это создало представление о екатерининской эпохи как «о
золотом веке» русского дворянства. Однако было бы неверным думать, что
работая над грамотой, Екатерина Вторая забыла об интересах государства и
своих просветительских принципах.
Жалованные грамоты дворянству 1785 г., этот законодательный акт
окончатьльно возвысил дворян над другими сословиями и слоями общества.
Екатерининская эпоха поистине стала «золотым веком» для них, временем
наивысшего торжества крепостничества.
О корректировке первоначальных представлений императрицы о границах
возможных преобразований говорит и записанное с ее слов изложение разговора
с Дидро, взявшего на себя роль советника по проведению необходимых, на его
взгляд, реформ в России: «Я долго с ним беседовала, но более из
любопытства, чем с пользою. Если бы я ему поверила, то пришлось бы
преобразовать всю мою империю, уничтожить законодательство, правительство,
политику, финансы, и заменить их несбыточными мечтами <…> я ему сказала:
«г. Дидро, я с большим удовольствием выслушала все, что вам внушал ваш
блестящий ум. Но вашими высокими идеями хорошо наполнить книги, действовать
же по ним плохо. Составляя планы различных преобразований, вы забываете
различные наши положения. Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит, между
тем как я, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны
и щекотливы» /23, с. 12/. Этим она хотела показать ее желание, которое
всегда «имела», содействовать благу государства.
Как Екатерина Вторая мудро заметила: «… нередко недостаточно быть
просвещенным, иметь наилучшие намерения и власть для исполнения
их»/23,с.23/. Небезынтересны на этот счет и доводы Екатерины Дашковой,
приведенные ею в беседе с Дидро все о том же «рабстве наших крестьян»:
«Просвещение ведет к свободе; свобода же без просвещения породила бы только
анархию и беспорядок. Когда низшие классы моих соотечественников будут
просвещены, тогда они будут достойны свободы, так как они тогда только
сумеют воспользоваться ею без ущерба для своих сограждан и не разрушая
порядка и отношений, неизбежных при всяком образе правления» /16, с. 80/.
Тем самым Екатерина зафиксировав, что «Комиссия Уложения, быв в
собрании, подала мне свет и сведения о всей империи, с кем дело имеем и о
ком пещимся должно».
Подобно тому как на родине Просвещения Вольтер, Д’ Аламбер или Дидро
не могли обрести взаимопонимание с Людовиком ХV, так в России не получился
диалог между Екатериной и российским просветителем Николаем Ивановичем
Новиковым. Зато императрице удалось пленить умы парижских вольнодумов, с
которыми она вела оживленную переписку. Она была авторитетом у европейских
мыслителей.
В оценки отношений Екатерины с просветителями историки, как правило,
руководились высказываниями А. С. Пушкина. Он считал, что просветители, не
ведая подлинного положения дел в стране, доверились оценкам самой
монархини. Пушкин писал об отвратительном фиглярстве императрицы «в
отношениях с философами ее столетия». Оценка Энгельса близка к пушкинской:
«… двор Екатерины Второй превратился в штаб-квартиру тогдашних просвещенных
людей, особенно французов; императрица и ее двор исповедовали самые
просвещенные принципы, и ей настолько удалось ввести в заблуждение
общественное мнение, что Вольтер и многие другие воспевали «северную
Семириаду» и провозглашали Россию самой прогрессивной страной в мире,
отечеством либеральных принципов, поборником религиозной
терпимости»/35,с.105/.
Всякая мера в пользу трудового населения квалифицировалась как
вынужденная, исходившая не от Екатерины, а от обстоятельств, принуждавших
ее идти на уступки.
Но сводить все к фарсу, лицемерию и обману – значит не замечать
генерального факта: Екатерина Великая после своего 34-летнего правления
оставила Россию более могущественной и просвещенной.
Ключом к пониманию взаимоотношений императрицы и просветителей служит
ее ответ на осуждение митрополитом Платоном ее переписки с «безбожником»
Вольтером. «80-летний старик – заявила она, - старается своими, во всей
Европе жадно читаемыми сочинениями прославить Россию, унизить врагов ее и
удержать деятельную вражду своих соотчичей, как тогда старались
распространить повсюду язвительную злобу против дел нашего отечества, в чем
и преуспел. В таком виду намерении письма, писанные к безбожнику, не
нанесли вреда ни церкви, ни отечеству»/14, с. 27/.
Но было бы опрометчиво объяснять переписку Екатерины с Вольтером и
прочими просветителями чисто утилитарными целями. Начиналось все с
преклонения перед силой идей, исходившей от могучей кучки деятелей
Просвещения, сумевших покорить любознательную Екатерину в годы, когда она
отвергнутая супругом, находила утешение в чтении их сочинений. Великая
княгиня Екатерина Алексеевна не представляла интереса для просветителей,
поскольку не имела возможности хоть как осуществить их проекты. Только
после того, как она стала Екатериной Второй, возник взаимный интерес.
Екатерина допускала себя по отношению к Вольтеру, с которым активнее
всего переписывалась. скромной ученицей, всего лишь стремившаяся воплотить
в жизни его идеи. Она воздерживалась от демонстрации превосходства
императрицы огромной страны над лицами, зарабатывавшими на хлеб насущный
пером. Какими только лестными эпитетами не награждал Вольтер Екатерину! «Я
до такой степени стал уверенным в своих пророчествах, - писал он в 1766
году,- что смело предсказываю теперь вашему величеству наивеличайшую славу
и наивеличайшее счастье» /31, с. 11/.
Особый восторг просветителей вызвала материальная помощь нуждавшемуся
Дидро: у того была единственная дочь, для приобретения приданного которой
он намеревался продать главное свое богатство – библиотеку. В 1766 году
Екатерина купила у него библиотеку за 15 тысяч франков, предоставив право
держать ее у себя до смерти; более того, императрица назначила Дидро
хранителем библиотеки, определив жалование в 1000 франков в год с выплатою
его за 50 лет вперед.
В связи с этим Д’Аламбер писал Екатерине: «Вся литературная Европа
рукоплескала…», Вольтер: «Все писатели Европы должны пасть к стопам ее
величества».
В июне 1778 года императрица получила известие о смерти Вольтера. Она
писала Гриму: «Вольтер
| |  скачать работу |
Норма, образец в русской культуре второй половины XVIII века |
