Норма, образец в русской культуре второй половины XVIII века
овень мифологического персонажа.
В период перехода к новым социальным регуляторам и нормам, массовое
сознание как ни как ориентировано на восприятие мифологем, выполняющих
функцию, понятную каждому человеку, - функцию социокультурной адаптации в
новых политических и культурных условиях.
Екатерина Вторая свои мысли реализовала через факты и действия, так
она являясь просвещенной монархиней – была образцом эпохи, и в этом
качестве она само рекламировала и само утверждала себя.
С точки зрения идеи – характеристики Екатерины законодательницы и ее
времени интересно утверждение И. Багдановича:
Но все тебя поют едину
Поют и не пристанут петь
Премудрую Екатерину,
Что век златой дала узреть /14, с. 117/.
Строчка «Что век златой дала узреть» нас отсылает к веку золотому
безоблачному, полному гармонии и красоты, блага и счастья, бытовавшему в
античной культуре. Современники всем сердцем желали наступления «золотого
века» при Екатерине.
По определению современников С. М. Соловьева, И. И. Бецкого,
отличительной чертой царствования Екатерины Второй по мимо ее постепенных
не насильственных преобразований было то как писал Н. М. Карамзин, что
следствием очищения самодержавия от «примесей тиранства» были спокойствие
сердец, успехи приятностей светских, знаний, разума /31, с. 47/
Таким образом мифологема «Золотого века» и век Екатерины Второй стал
периодом рассвета культуры во всех сферах жизни России.
Памятники архитектуры, скульптуры, живописи, литературы, музыки –
живые свидетели времени, донесшие до нас мечту об идеальном мире и
идеальном человеке.
Появлению другой мифологемы «Минервы» способствовало то, что
мифологема «просвещенной императрицы» была характерна и для массового
сознания эпохи, показательной становится одна из ее характерных экспликации
– присвоение Екатерине Второй патриотически-настроенными современниками
«звания истинно просвещенной государыни», «устанавливающей всеобщую
справедливость и созидающей гармонию мира». Общественное и художественное
сознание эпохи мгновенно откликнулось на мифологизировано – идеологический
запрос времени воспроизведением просветительских мечтаний о новой
государыне. Появление ее на троне было сопровождено рядом программных
произведений, реализующих идею просвещенной мудрой императрицы, готовая
даровать государству новые справедливые законы. И в этом ряду появилось
живописное полотно «Екатерина Законодательница в храме богини Правосудия»
Д. Г. Левицкого. В них Екатерина – Минерва предстала мудрой и справедливой
правительницей «нового века», «века златого». Как писал В. М. Живов: «Над
Невой нависали сады Семирамиды, Минерва после торжественного молебна
отверзала храм Просвещения, Фонвизин обличал пороки, и народ блаженствовал»
/24, с. 670/.
Другая мифологема «Фелица» имеющая античную традицию, появилась и
выделилась, когда сын своего века Державин Г. искренне выразил свои
монархические чувства в оде «Фелица», где прославил Екатерину Вторую как
образец «просвещенного монарха». Для своей оды он воспользовался сюжетом и
персонажами ее аллегорической «Сказки о царевиче Хлоре», написанной в
условно «восточном» стиле. От туда он взял имя Фелица, которым в сказке
была названа богиня добродетели. В оде Фелица – это сама Екатерина Вторая.
На фоне скромного образа жизни Фелицы еще более выигрышным для
создаваемого Державиным идеального образа правительницы становится
перечисление круга ее забот. Фелица, прекратив войны, призрела «сирых» и
«убогих», разрешила «свободно» «в чужие области искать», позволила частным
лицам «с ребра и золота искать», разрешила рубить леса, заводить всякого
рода мануфактуры и фабрики, заботиться о просвещении и здравии народа.
Это внимание Фелицы к насущным интересам «своего» народа представлена
в оде Державина как полная противоположность тираническому правлению Анны
Иоанновны. В «Фелице» раскрывается державинская формула «будь на троне -
человек»:
Едина ты лишь не обидешь,
Не оскорбляешь никого,
Дурачествы сквозь пальцы видишь,
Лишь зла не терпишь одного …
Как и его предшественники Ломоносов и Сумароков – Державин находился
во власти представлений о просвещенной абсолютной монархии как идеальном
для России государственном строе. Державин пытался показать, что в основе
положительных качеств Екатерины Второй как правительницы лежат ее
человеческие свойства. Его «Фелица» потому так успешно справляется со
своими государственными обязанностями, что она сама человек, а не бог, не
сверхъестественное существо и понимает все человеческие потребности и
слабости. Державин не ограничился «Фелицией»: мысли и образы этой оды
развивались и в «Изображении Фелицы», и в «Видении Мурзы», и в оде «На
счастье».
Сама Фелица – Екатерина Вторая была личностью довольно незаурядной,
она во многом превосходила своих предшественников и предшественниц на
русском троне (за исключением Петра Первого) умом, проницательностью,
хитростью, образованностью. «Никто из занимавших русский престол до нее,
кроме Петра Великого, не мог бы подумать о сочинении «Наказа»; никто из них
не решился бы вести переписку с известнейшими мыслителями Европы» /60, с.
60/.
У дворянского общества были достаточные основания для идеализации и
прославления Екатерины Второй как «матери отечества».
Образ идеальной правительницы – Фелицы – в одах Державина меняется, у
него появляется критическое отношение к императрице, которую он так
опоэтизировал прежде.
В «Изображении Фелицы», одна диагностическая деталь этой
екатерининской Аркадии заслуживает особого внимания. В число ее обитателей
не редко попадают «дикие народы». Так, например, в том же «Изображении
Фелиции» в описании того, как Екатерина дарует народам свой «Наказ». Это
описание Державина соотносится с сервизом Рашета, в котором так же
прославлялась Екатерина и особую характеристику составляли фигурки «народов
Востока» - финнов, калмыков и т.д. В обоих случаях этот этнографический
набор, несомненно, выполняет панегирическую функцию. Их появление в
императорской Аркадии имеет двоякий смысл.
Во-первых, перечни «диких народов» представляют собой этнографический
коррелят географических атрибутов торжествующего монарха: распространение
могущества и благодеяний империи может быть обозначено географически, так и
этнографически. При этом, если географические вехи указывают на военно-
политическое могущество монарха, этнографические приметы означают шествие
императорского просвещения: в географическом пространстве монарх выступает
в качестве ипостаси Марса, тогда как в этнографическом пространстве он
выступает в ипостаси Минервы.
И именно здесь раскрывается второй смысл появления «диких народов».
Они олицетворяют те концы вселенной, которые охватывают собой созданные
императрицей Аркадии.
В светской культуре эмансипация освободила религиозно-мифологический
потенциал, он был перенесен теперь на саму культуру, и поэт получил те
мироустроительные харизматические полномочия, которые ранее усваивались
императору.
Самый географический размах поэтической славы – это географический
размах оды: поэтическая слава занимает в точности тоже пространство, что и
могущество торжествующего монарха, и описывается той же самой традиционной
формулой – «от … до …». И от монарха же, от Фелицы, переходит в «Памятник»
несчётные народы – это те самые «дикие люди», которые раньше преображала
благодать государственного просвещения.
Мифологема матерь отечество появилась тогда в русской культуре, когда
в Москве 30 июля 1967 года в присутствии Императрицы состоялось открытие
Комиссии об Уложении, коей надлежало обсудить «Наказ» Государыни местные
наказы. 31 июля депутаты, заседавшие в Грановитой палате, постановили
поднести Екатерине титул Премудрыя и Великая Матере Отечества.
12 августа Императрица приняла депутатов во дворце. Председатель
комиссии генерал А. И. Бибиков просил ее «принять титло как приношение всех
верных твоих подданных». Государыня ответила: «О звания же, кои вы желаете,
чтобы я от вас приняла на сие ответствую: 1) на Великая – о моих делах
оставляю времени и потомках беспрестрасно судить; 2) на Примудрыя – никак
себя таковою назвать не могу, ибо един Бог премудр, и на; 3) Матерь
Отечества – любить Богом врученных мне подданных я за долг звания моего
почитаю, быть любимой от них есть мое желание». /50,с.400/ Председателю
комиссии Императрица сказала с неудовольствием: «Я им велела сделать
рассмотрение законов, а они делают анатомию моим качествам». /52, с. 324/
«Двор ее (Екатерины Второй), - писал граф Д. Сегюр в 1780-х гг., - был
местом свиданий всех государей и всех знаменитых лиц ее века. До нее
Петербург, построе
| |  скачать работу |
Норма, образец в русской культуре второй половины XVIII века |
