Проблема автора в Слове о полку Игореве
и всем его стремлении к объединению
русских сил, не воспользовался общим происхождением, что еще раз
подтверждает высказанную выше мысль о том, что под «Старым Владимиром»
никак нельзя подразумевать Владимира I.
Рассмотрим отношение автора «Слова» к Ольговичам. Оно не однозначно,
как не однозначны устремления и действия самих чернигово-северских
Ольговичей.
Вполне ясно и не вызывает разноречий отношение автора к Игорю
Святославичу: осуждение всех сепаратных действий и выпячивание личной
храбрости и рыцарственности Игоря. Величественный замысел поискать «града
Тьмутороканя», преломить копье в конце поля Половецкого сопровождается
авторскими ремарками, которые сразу снижают эти горделивые, но невыполнимые
мечты: «...спала князю ум похоти…» Сам великий князь со слезами на глазах
обвиняет своих двоюродных братьев в трагической торопливости: «рано еста
начала... себе славы искати», «се ли створисте моей сребреней седине?» В
великокняжеских палатах иноземные гости
«Кають князя Игоря
иже погрузи жир во дне Каялы, рекы
половецкыя
рускаго злата
насыпаша.
Ту Игорь князь выседе из злата седла
а в седло кощиево.
Уныша бо градом забралы
а веселие пониче».
Все приведенные слова поэта - тяжелый обвинительный акт Игорю от имени
погубленных им воинов, их жен и вдов, от имени всей Руси и ее великого
князя, от имени православной и католической Европы. Если бы поэт не сказал
всего этого, если бы он преуменьшил размеры катастрофы, то в его речи
прозвучала бы фальшь, он не достиг бы своей высокой цели — помочь общими
силами Игорю ради спасения от новых несчастий всей Руси.
Из этой общей устремленности рождался и второй мотив поэмы — храбрость
и рыцарственность князя Игоря, смелого сокола, долетевшего почти до моря.
Игорь не щадил себя, заранее связав свою судьбу с судьбой своих воинов: «С
вами, русичи, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону!»
Игорь был, очевидно, в гуще боя, был ранен, и об этих ранах поэт не устает
напоминать, объединяя их с судьбой всей Руси:
«Вступита, господина, в злата стремень
за обиду сего времени,
за землю Рускую,
за раны Игоревы, буего Святъславлича!»
Ярослав Всеволодич по всем своим действиям настолько сходен со своим
дедом Олегом Святославичем, что невольно возникает мысль о сознательной
аналогии, задуманной автором «Слова о полку Игореве». Образ Олега
«Гориславича» важен был в поэме и сам по себе, для того чтобы напомнить о
том, кто первым вступил в союз с половцами, но он имел еще две грани: во-
первых, Олег был родоначальником Ольговичей и, во-вторых, сходство внука с
дедом было настолько велико, что избавляло поэта от необходимости в
открытую обличать Ярослава, второго по могуществу Ольговича, достаточно
было намеков.
Еще один намек, и тоже враждебный Ярославу Черниговскому, содержится в
заключении раздела, посвященного этому князю:
«Се у Рим крпчат под саблями
половецкыми
а Володимир
под ранами.
Туга и тоска сыну Глебову!»
Сторонникам того взгляда, что автор «Слова» был придворным певцом
Ольговичей, очень трудно отстоять свои позиции. Во всяком случае, все
отчинные левобережные земли Ольговичей должны быть исключены. Из всех
тогдашних Ольговичей остается один Святослав Всеволодич Киевский, которому
поэт симпатизирует без оговорок и без намеков, но он не только один из
Ольговичей, он великий князь.
Рассмотрим перечень тех князей, к которым автор поэмы обратился с
призывом о помощи. На первом месте стоит сын Юрия Долгорукого — Всеволод
Большое Гнездо. Киевляне долго враждовали с его отцом; его самого в свое
время предпочли смоленским Ростиславичам, но в 1185 г. имели полное право
пожалеть об отсутствии его многочисленных войск.
В отличие от всех других князей, которых автор «Слова» призывал встать
за землю Русскую, ко Всеволоду он с таким призывом не обратился. Он только
соблазнял князя возможным обилием полона и как бы спрашивал Всеволода, не
думает ли он «прелетети издалеча отня злата стола поблюсти». Возможно, что
это вытекало из реальной военной обстановки лета 1185 г. Кончак и Гзак были
рядом, за Сулой, а помощь от Всеволода могла подоспеть не ранее чем через
месяц - полтора после посылки к нему гонца.
Вслед за Всеволодом Владимиро-Суздальским, находившимся далеко за левым
флангом русской обороны, поэт переходит к центру Руси, обращаясь к Рюрику
Киевскому и Давыду Смоленскому. Отношение автора «Слова» к братьям
Ростиславичам различно, как резко различно было поведение братьев в этой
войне с Кончаком и еще ранее, в 1176 г., во время нападения половцев.
Автор напоминает братьям об их совместном поражении, когда храбрые
дружинники, будучи ранены, рыкали как туры, когда боярские или княжеские
золоченые шлемы «по крови плаваша». Напоминает он только намеком, не
восхваляя Рюрика и не порицая «непритягшего» Давыда.
Совсем свежа была в памяти неслыханная измена Давыда во время
отражения Кончака у Киевских гор в мае—июне 1185 г. Святослав и Рюрик
стояли у Канева, а Давыду был поручен важнейший брод через Днепр у Треполя.
Полки Давыдовы отказались форсировать Днепр: «...уже ся есмы изнемогле»,
хотя ни в одном бою они не участвовали. За Днепром половцы штурмовали
Переяславль, громили Римов, а русские князья «опоздишася ожидающе Давыда
[со] Смоляны». Впрочем, ждать его было уже бесполезно: «Давыд возвратися
опять [вспять] со Смолняны».
С этой изменой связано и сочувствие автора Владимиру Переяславскому
(«...туга и тоска сыну Глебову»), и осуждение «княжьего непособия»,
вложенное в уста Святослава. О трусливом бегстве Давыда поэт вспомнил еще
раз там, где он подводил итог своим историческим разысканиям:
«О, стонатн Рускон земли,
помянувшс первую годину
и первых князей!
Того Старого Владимира
нельзе бе пригвоздитн к горам
Киевьскым:
сего бо ныне сташа стязи Рюриковы,
а друзии —
Давыдовы
Но розно ся им хоботы пашут,
копиа поют!»
Здесь у поэта не простая констатация только что описанного положения
на Киевских горах, когда Давыд ушел восвояси, а Рюрик мужественно двинул
полки на Кончака. — здесь Рюрик Ростиславич, великий князь Киевский, поднят
почти на один уровень со своим великим прадедом— «Старым Владимиром» — и
показан как продолжатель его благородного дела защиты Руси. По отношению к
Рюрику поэт избегал велеречивости и пышных похвал, но достаточно твердо
поставил его на почетное место. Рюрик и Давыд даны автором «Слова» в таком
же противопоставлении, как Владимир Мономах и Олег «Гориславич».
В призыве о помощи в «Слове о полку Игореве» вслед за Ростиславичами
стоит Ярослав Осмомысл Галицкий, а далее идут волынские князья,
возглавляемые Романом Мстиславичем.
Автор «Слова о полку Игореве» подробно объяснил, почему он не призывал
к защите Руси многочисленных полоцких князей: у них были свои заботы, свои
враги; из всего полоцкого гнезда Всеславлих внуков (фактически правнуков)
автор упомянул только Васильковичей, шурьев Святослава Всеволодича
Киевского. Но без всяких объяснений отвергнуты автором сыновья Юрия
Ярославича Туровского (линия Святополка Изяславича) - Ярополк, Святополк,
Ростислав, Глеб Туровский, Ярослав Пинский, хотя двое последних участвовали
в прошлогоднем походе Святослава и Рюрика на Ерель против Кобяка.
Не обратился поэт с призывом и к сыновьям Владимира Мстиславича
«мачешича» - Мстиславу, Ростиславу, Святославу, хотя их владения прямо
подходили к театру военных действий против Кончака и сами они входили в
понятие «околних князей».
Автор «Слова» назвал семерых князей из младшего, седьмого, колена и
обошел своим призывом две значительные княжеские ветви, связанные к тому же
высоким родством с европейскими королевскими домами.
К каким же избранным князьям, к каким землям обратил поэт свои
пламенные слова? Прежде всего это цепь больших, пограничных со степью
княжеств (из которой выпало северское звено) - княжества Суздальское,
Черниговское, Киевское, Галицкое.
Помимо географо-стратегического принципа здесь присутствует и
напоминание о родственных связях князей с Игорем или его женой: Всеволод
Суздальский—родн
| |  скачать работу |
Проблема автора в Слове о полку Игореве |
