Роман Пути небесные как итог духовных исканий Ивана Сергеевича Шмелева
веры. «Эта ночная встреча на
Тверском бульваре стала для Виктора Алексеевича переломом жизни. Много
спустя, перед еще более важным переломом, он признал в этом – «некую,
благостно направляемую Руку». Но в то раннее мартовское утро, на Страстной
площади, случившееся представилось ему только забавным приключением». (1,5,
31)
Позднее, осмысливая происшедшее, он не сомневаясь признает: «Меня
вело. Иначе нельзя и объяснить того, что со мной случилось».( 1,5, 35)
Старая монахиня, призревшая Дариньку в трудное для той время,
разъяснила герою смысл этого «ведения» и этого «пути».
«Он сказал, обращаясь к матушке Агнии, что он очень рад, что благой
случай устроил все. Старушка поправила: «Не случай, батюшка, а Божие
произволение … а случай – и слово-то неподходящее нам… - и улыбнулась
ласково». (1,5, 39)
Даринька это ощущает более чутко: «Я поняла, что это Господь велит мне
не покидать его, больная у него душа, жаждущая Дух» (1,5, 54)
Вот смысл всего: дать утоление жажды Духа: человек несет ее в себе, да
сам своими усилиями прояснить для себя то не может. И обретает то и через
духовные радости, и через печали, искушения.
«Только много спустя познал я, что по определенному плану и замыслу
разыгрывалась с нами как бы божественная комедия, дух возвышающая, ведущая
нас к духу Истины… творилась муками и страстями, и темные силы были
попущены в игру ту» (1,5, 149)
«Все эти дни складывались так, чтобы смутить душу Дариньки, оглушить:
события налетали и кружили, не давая одуматься, - «сбивали ее с пути». А
невидимо для нее складывалось совсем иное, - выполнялось назначенное,
«чертился план» (1,5, 167)
С развитием событий смысл становится все проясненнее:
«Во всем, что случилось с ним и с Даринькой, виделся ему как бы План,
усматривалась «Рука ведущая», - даже в грехопадениях, ибо грехопадения
неизбежно вели к страданиям, а страдания заставляли искати путей» (1,5,
183)
Шмелев не устает напоминать именно об этой таинственной
предначертанности бытия, развитие которого постоянно подправляется разными
средствами, включая попущение темным силам:
«В те дни он еще и не думал о Плане, о «Чудеснейших чертежах», по
которым творится жизнь, и о тех силах, которые врываются в эти «чертежи»
или попускаются, чтобы их – для чего-то – изменить. Но даже и в те дни
чувствовалось ему, что совершается что-то страшное» (1,5, 248)
Вот смысл одного из попущений: Виктор Алексеевич вызывается в
Петербург по делам и различными «случайностями», в том числе и попущенным
греховным увлечением, удерживается там надолго, тогда как Даринька остается
наедине со своими искушениями: «Теперь в этом вижу я некое попущение. Надо
было удержать меня в Петербурге. Надо было, чтобы Даринька была
предоставлена в борьбе с искушениями только одной себе». (1,5, 251)
И начало сознавания смысла всего начинается в тот момент, когда
Даринька рассказывает Виктору Алексеевичу о своих соблазнах и борьбе с
ними, а он – «как будто видел состязание и игру сил в этой «божественной
комедии», где разыгрывалось по чьей-то воле, по внутреннему невидимому
плану – страдание о счастье, и темные силы были попущены в ту игру. Эта
«игра», как выяснилось потом определенно, была необходима, чтобы направить
шаткие жизни … к определенной цели, - направить «небесными путями». (1,5,
254)
Если Даринька борется с соблазнами, с грехом, то Виктор Алексеевич
прежде должен одолеть свое маловерие, которое вначале постоянно
подчеркивается автором во многих подробностях: у него в доме нет икон, он
лишь из снисхождения к Дариньке исполняет те или иные обряды и т.д. В его
судьбе точно отразилась соловьевская схема: в детстве живший церковно, он
затем стал никаким по вере» (1,5, 19) и только под влиянием Дариньки,
направляемый Промыслом, он возвращается на «пути небесные».
В осмыслении начальной судьбы Виктора Алексеевича Шмелев соприкасается
с давнею для русской культуры проблемы – с противостоянием рационального
начала и веры в человеке.
Увлечение искусственными науками привело к нигилизму, доводившему его
«до кощунства, до скотского отношения к религии» (1,5, 19) Рассудок не мог
привести к иному результату, как только к возрастанию в гордыне: «В нем
нарастала, по его словам, - «похотливая» какая-то жажда – страсть все
решительно опрокинуть, дерзнуть на все самое-то священное… духовно
опустошить себя». Он перечитал всех борцов за свободу мысли, всех
безбожников – отрицателей, и испытал как бы хихикающий восторг» (1,5, 19)
Шмелевский анализ точен: гордыня ведет к жажде деятельного
самоутверждения, реализуемого через отвержение всего самого священного, и
по истине это становится только бесовскою тягою к духовной пустоте. На
такие прозрения был способен прежде один Достоевский. А вот этот –
«хихикающий восторг» - образ, свидетельствующий о глубочайшем проникновении
в бездну душевную.
Результатом всех этих «хихиканий», отвержений и опустошений – стала
его собственная семейная драма: наслушавшись рациональных рассуждений о
«физиологическом зове отбора», жена Виктора Алексеевича вскоре осуществила
теорию на практике, нарушив супружескую верность, тогда как он сам оказался
не на высоте «передовых идей» и разорвал отношения с нею.
Увлекшись затем астрономией, невер-скептик пережил однажды некое
подобие смутного прозрения в какую-то неведомую небесную тайну, неясное
ощущение существования особых небесных путей, «бездонной бездны бездн»:
«… В блеске раздавшегося неба огненно перед ним мелькали какие-то
незнакомые «кривые», живые, друг друга секущие параболы… новые «пути
солнц», - новые чертежи небесной его механики. Тут не было ничего
чудесного, конечно, - рассуждал он тогда, - а просто – отражение света в
мыслях: мыслители видят свои мысли, астрономы – «пути планет», и он,
инженер-механик, мог увидеть небесные чертежи – «пути». Но еще иное, иное,
увидел он: «бездонную бездну бездн», - иначе и не назвать». (1,5, 23)
Эта «бездна бездн» стала для него тем неразгаданным еще намеком,
который раскрылся лишь впоследствии.
Вейденгаммер терпит поражение в поисках «причины всех причин». Его
разум, получивший выучку научного скептицизма, не позволяет ему назвать эту
«причину» Богом, Всемогущим Создателем. Как Фауст при видении Духа Земли,
Вейденгаммер теряет сознание, когда ему открывается бездна бездн. Если
Фауста от самоубийства спасает хор ангелов, апостолов и мироносиц во время
пасхальной службы, Вейденгаммер как бы оживает при ударе колокола
Страстного монастыря, зовущего к ранней обедне.
В своих сомнениях и недоверии к Богу и церкви Вейденгаммер в начале
романа сродни Ивану Карамазову, в конце же, в заключительной сцене, он
испытывает чувства, похожие на ощущения Алеши Карамазова, который,
размышляя о будущем, любуется Млечным путем (после смерти отца Зосимы), а
Вейденгаммер восхищается звездным ливнем..
Нет ничего случайного и несущественного в сознании мастера. «Первые
догадки, первый толчок к дальнейшему – получил герой после наблюдения за
звездами. И недаром позднее он вдруг внял небесную Тайну, постиг
промыслительную предначертанность своей жизни – слушая в храме, а затем
повторяя и вне его, - слова Рождественского тропаря: «…звездою учахуся…
Тебе кланятися, Солнцу Правды…» (1,5, 83)
Как последовательный нигилист, он вскоре скептически отверг смутно
забрезжившее в сознании: «Ничего не откроется, а … «лопух вырастет». Верно
сказал тургеневский Базаров!…» - проговорил он язвительно». (1,5, 26)
Более того – даже грех, начало «темного счастья» Виктора Алексеевича и
Дариньки, имел промыслительный смысл. «Сияющее утро моя, когда случилось
«неповторимое и роковое», - Виктору Алексеевичу только впоследствии
открылось, что это было роковое, - явилось в его жизни переломом: с этой
грани пошла другая половина его жизни, - прозрение, исход из мрака. Уже
прозревший, много лет спустя, прознал он в том утре – «утро жизни», перст
указующий: то было утро воскресения, «недели о слепом», шестой по Пасхе.
Так и говорил, прознавши: «был полуслепым, а в это ослепительное утро ослеп
совсем, чтобы познать Свет Истины». Если бы ему тогда сказали, что через
грех прозреет, он бы посмеялся над такой «мистикой»: «что-то уж о-очень
тонко и … приятно: грешком исцеляться!» Невер, он счел бы это за кощунство:
осквернить невинную юницу, уже назначенную Богу, беспомощную, в тяжком
коре, - и через надругательство прозреть…! Много лет спустя старец Амвросий
Оптинский открыл ему глаза на тайну» (1,5, 49-50)
Но свободен ли в этом следовании Плану человек? Не марионетка ли о
| |  скачать работу |
Роман Пути небесные как итог духовных исканий Ивана Сергеевича Шмелева |
