Шуты и юродивые в романах Ф. Достоевского
» (X, 212) «В ту пору он (Федор Павлович, - Ю.С.)
слишком уж даже выделанно напрашивался на свою роль шута, любил выскакивать
и веселить господ…» (XIV, 91) и т.п. Шут у Достоевского часто юродствует.
Словарь Даля дает следуещее толкование: «Юродствовать – напускать на себя
дурь, прикидываться дурачком, как делывали встарь шуты»[67].
Шутовство, как правило, связано с унижением. Например,
повествователь «Идиота» пишет: «Нина Александровна многое генералу прощала
и любила его даже в шутовском и унизительном виде» (IV, 3). Отмечается, что
с шутом можно не церемониться – в «Дневнике писателя» за 1873 г.
Достоевский пишет своему оппоненту: «Вы вполне были уверены, что я
шутовскую маску, вывесочной работы, приму за лицо настоящее. Знайте тоже,
что я и отвечал вам немного уже слишком развязно единственно потому, что
сейчас же узнал переряженого» (XXI, 87). Почему к шуту не может быть
уважения? В «Дневнике писателя» 1877 года Достоевский пишет о папе: «Для
политиков и дипломатов почти всей Европы – все это весьма смешно и
ничтожно. Папа, поверженный и заключенный в Ватикане, представлял собою, в
последние годы, в их глазах такое ничтожество, которым стыдно было и
заниматься. (…) Папа, издающий аллокуции и силлабусы, принимающий
богомольцев, проклинающий и умирающий, в глазах их похож был на шута для
их увеселения» (XXV, 158). Но Достоевский доказывает, что папство «легко не
уничтожится», и прежде всего потому, что это «идея», «огромнейшая идея
мира, идея, вышедшая из головы диавола во время искушения Христова в
пустыне, идея, живущая в мире уже органически тысячу лет» (XXV, 158).
Шутовство противопоставляется здесь «идее», и, видимо, в «безыдейности»
шута и заключена причина отношения к нему, как к ничтожеству, с которым
можно и не считаться. Понимание шутовства как отсутствия идеи можно
наблюдать в работах Достоевского на многих примерах. Приведем некоторые из
них. Выступая против раннего обучения иностранным языкам, когда родной еще
недостаточно усвоен, писатель так пишет о результатах подобного воспитания:
«Из него (ребенка) выходит международный межеумок[68], с коротенькими,
недоконченными идейками, с тупою прямолинейностью суждения. Он дипломат, но
для него история наций слагается как-то по-шутовски. Он не видит, даже не
подозревает того, чем живут нации и народы, какие законы в организме их и
есть ли в этих законах целое, усматривается ли общий международный закон»
(XXV, 141-142). В «Дневнике» 1877 года Достоевский пишет: «В наш век
негодяй, опровергающий благородного, всегда сильнее, ибо имеет вид
достоинства, почерпаемого в здравом смысле, а благородный, походя на
идеалиста, имеет вид шута» (XXV, 54). Мы видим здесь использование слова
шут в значении «не имеющий твердого основания для своих убеждений». В то же
время не трудно понять, что для Достоевского шуты - реалисты, т.е.
основывающие свои взгляды только на материальном.
«Сердцевина», идея не может быть шутовством. В этом аспекте интересны
некоторые слова героев романа «Бесы». Ставрогин говорит Верховенскому-
младшему: «Если б вы не такой шут, я бы может и сказал теперь да… Если бы
только хоть каплю умнее…» (X, 408). Верховенский: «Я то шут, но не хочу,
чтоб вы, главная моя половина, были шутом» (X, 408). О самом Верховенском
говорится: «Он энтузиаст, есть точка, где он перестает быть шутом и
обращается в… полупомешенного» (X, 193).
Шутовство таким образом противопосталяется юродству по признаку
обладания идеей. «Юродивые», «чудаки», «оригиналы» - люди, одержимые идеей.
«Шуты» – «межеумки», «ряженые», они играют роль, могут говорить самые
высокие речи, но на самом деле идеей не обладают.
«Идея» не обязательно должна быть христианской. Но идея должна быть у
человека. Ахиерей Тихон цитирует Ставрогину Новый Завет: «И ангелу
Лаодикийской церкви напиши: сие глаголет Аминь, свидетель верный и
истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ни холоден, ни горяч!
Но поелику ты тепл, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст моих»
(XI, 11).
Итак, мы определили, что слово «юродивый» обозначает для Достоевского
носителя христианской идеи, человека «простого» и необыкновенного доброго.
Юродивый Достоевского обычно окружен детьми. Писатель не говорит о
театральности поведения своего юродивого, о его сумасшествии или
имморализме. В то же время в речи героев юродивый равен дураку, идиоту,
сумасшедшему, шуту, т.е. человеку психически ненормальному. В речи автора
синонимом «юродивого» становятся «чудак, странный человек», что
подчеркивает исключительнось такой личности в мире и её восприятие как
«ненормальной» с точки зрения обычных людей. Контекст употребления слова
«шут» указывает, что это явление, исторически связанное с бесовством, в
поэтике Достоевского получает дополнительный семантический признак:
отсутствие идеи, чем «шут» противопоставляется «юродивому» и другим героям,
имеющим свою идею.
III. ЮРОДИВЫЕ ГЕРОИ ДОСТОЕВСКОГО
Несмотря на то, что сам Достоевский в авторской характеристике своих
персонажей не использовал слово «юродивый», мы видим связь некоторых героев
его романов с традициями древнерусского юродства. Это, во-первых, такие
«классические» юродивые, как, например, Лизавета Смердящая из «Братьев
Карамазовых». Во-вторых, нам кажется, близки этому явлению «шуты»
Достоевского: своим показным самоуничижением, возможностью говорить в
обществе всё, что ни пожелают. В-третьих, это, назовём их так, герои-
мудрецы, хранители христианской истины, такие как, например, старец Зосима
из романа «Братья Карамазовы». Здесь нет внешней схожести с традицией
юродства, герои «благообразны», интеллигентны, но круг их идей близок к
идеологии юродства (старец Зосима прямо говорит о необходимости отказа от
разума, чтобы «тайну Божию свидетельствовать» (XIV, 267-268). В-четвёртых,
нам хотелось бы выделить в отдельную группу «положительно прекрасного
человека» кн. Мышкина и близких ему по замыслу Соню Мармеладову и Алёшу
Карамазова. Эти герои воспринимаются со стороны как «чудаки» и даже
«сумасшедшие», «юродивые». Они живут в мире иных ценностей, не связаны
законами погибающего мира, что отсылает эти образы к традициям юродства.
Далее мы рассмотрим отдельно персонажей этих четырёх групп, выделим
подробнее их связь с традициями юродства и с юродством в представлении
Достоевского (пользуясь результатами исследования в предыдущей главе).
Рассмотрим, какие признаки объединяют этих персонажей в каждой отдельной
группе, какова их роль в художественном мире Достоевского.
1. ЮРОДИВЫЕ «ВО ХРИСТЕ»
В эту группу мы отнесем персонажей, которые представлены в текстах
романов Достоевского как явно сумасшедшие, умственно неполноценные люди.
Это Лизавета Ивановна («Преступление и наказание»), Мари (из рассказа
Мышкина в «Идиоте»), Марья Тимофеевна и Лизавета блаженная («Бесы»),
Лизавета Смердящая («Братья Карамазовы»). Как сумасшедшие заявлены (но не
выведены на страницы романов), невесты Раскольникова и Версилова (падчерица
Ахмаковой). Сюда же можно отнести князя Мышкина. Это, кажется,
единственный герой Достоевского, совершивший переход от безумия к «норме» и
обратно.
В романах Достоевского представлены два классических случая юродства:
бродящая по городу Лизавета Смердящая и живущая в стене монастыря Лизавета
блаженная (из рассказа Хромоножки). Они окружены как традиционным
почитанием и любовью, так и традиционным непонимание несведущих людей,
считающих их поведение следствием «гордости», «злобы» и т.п. Они не
говорят, не реагируют на чужие слова, нечистоплотны. Их внешность описана
как «неприятная». О Лизавете Смердящей повествователь говорит: «
Двадцатилетнее лицо её, здоровое, широкое и румяное, было вполне идиотское;
взгляд же глаз неподвижный и неприятный, хотя и смирный» (XIV, 90).
Поведение Лизаветы Ивановны и Марьи Тимофеевны более осознанно, хотя все
же далеко от нормального. Они чистоплотны, способны говорить и реагировать
на чужую речь, хотя и не вполне адекватно с точки зрения «нормальных»
людей. В отличие от предыдущих Лизавет, чья внешность описана как
неприятная, эти героини симпатичны окружающим их людям. Повествователь
пишет о Марье Тимофеевне, «этом странном, необыкновенном существе»: «Она
посмотрела на нас довольно весело (…) тихие ласковые серые глаза ее были и
теперь еще замечательны; что-то мечтательное и искреннее светилось в ее
тихом, почти радостном взгляде (…) Странно, что вместо тяжелого и даже
боязливого отвращения, ощущаемого обыкновенно в присутствии всех
| |  скачать работу |
Шуты и юродивые в романах Ф. Достоевского |
