Шуты и юродивые в романах Ф. Достоевского
в этом мире. У юродивого Достоевского не было в этом
необходимости: он никогда не наделяется властью над людьми, если только это
настоящий юродивый. Подробнее об этом мы будем говорить в следующих главах.
В романах Достоевского упоминаются еще две сумасшедшие героини: это
невеста Раскольникова и Лидия Ахмакова, невеста Версилова. Как и юродивые
«во Христе», эти девушки умирают. Представлены здесь и мотивы поругания и
материнства. Лидия Ахмакова имела любовную связь с молодым князем
Сокольским и родила от него ребенка. Никакой роли в сюжете эти героини не
играют. Очевидно, их функция – дополнить что-то в характеристике главного
героя. Раскольников и Версилов хранят их портреты и обращаются к ним в
самые переломные моменты своей жизни: Раскольников – перед признанием в
убийстве, Версилов – перед решением шантажировать или нет Ахмакову. В
описании портрета невесты Раскольникова поражает сочетание «его невеста»» и
«хотела идти в монастырь»: «Это был портрет хозяйской дочери, его бывшей
невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти
в монастырь» (VI, 401). Раскольников с нею «много преговорил об этом, с нею
одной» (VI, 401). Она была не согласна с ним.
Невеста Версилова описывается им как «бедная идиотка», «такая невеста –
не женщина». На ее портрете Подросток видит «лицо девушки, худое и
чахоточное и, при всём том, прекрасное; задумчивое и, в то же время, до
странности лишенное мысли» (XIII, 371). Странность, красота и одновременно
бездумность дают возможность отнести эту героиню к юродивым «во Христе».
Возможно, хранение героями-рационалистами портретов этих «странных» девушек
символизирует тоску обособленного человека по идеалу, по
«непосредственному» существованию.
2. ШУТЫ
Т.н. шуты встречаются практически в каждом произведении Достоевского. Мы
не ставим себе задачу дать целостную трактовку этого сложного типа, нас
интересует связь шутовства с традициями юродства. В вводной части мы
описали два взгляда на интересующую нас проблему. Мы придерживаемся точки
зрения В.В. Иванова, разделившего юродивых и шутов, как имеющих право
(«высшую санкцию») на проповедь и не имеющих такового, но стремящихся
занять место Проповедника. В то же время мы согласны и с Клейман: юродство
и шутовство в исторической переспективе, внешне явления близкие. Но в
исторической перспективе, а не в романах Достоевского. Юродивый
Достоевского далек от театрализации. Он – «простой», равен сам себе, не
стремится казаться каким-то иным, чем есть на самом деле.
Каких героев мы называем «шутами»? В достоевсковедении круг этих
персонажей довольно четко определен (см., например, работу С.М.
Нельса[84]), тем более что большинство из них постоянно называются «шутами»
в самих текстах Достоевского как автором, так и героями (в т.ч. имеет место
и самоименование). Это герои, для которых характерно кривляние, показное
самоуничижение, бесстыдство, цинизм. Причем мы выбираем тех героев,
которые действительно ставят себе шутовство задачей, а не просто смешны,
неумышленно для себя (как, например, Мышкин в некоторых ситуациях и т.п.).
Таким образом мы относим к шутам следующих персонажей: Мармеладова
(«Преступление и наказание»), Лебядкина и Липутина («Бесы»), Лебедева,
генерала Иволгина, Келлера и Фердыщенко («Идиот»), Снегирева, Ф.
Карамазова и Максимова («Братья Карамазовы»). С.М. Нельс относит также к
шутам Верховенских – отца и сына. Первый – приживальщик Варвары Петровны,
второй - «приживальщик идей» Ставрогина. В этих героях действительно есть
отдельные черты шутовства, но только шутовством их образы не исчерпываются.
Верховенский-младший находится за пределами добра и зла, это ложный
Проповедник, как и шуты. Но он не стремится быть смешным, он убежден в
собственной правоте, в его характере нет трусости и ощущения стыда, что
приближает его к таким героям, как о.Ферапонт и Семен Яковлевич, о которых
будет идти речь в следующей главе. Верховенский-отец тоже ложный
Проповедник, но в его характере нет цинизма, бесстыдства, он не стремится
быть смешным, а смешон лишь потому, что «идеалист». В нем много «детского»,
что и спасает его в конце концов. С.М. Нельс относит к шутам и черта Ивана
Карамазова. Действительно, как мы писали в главе об употреблении слов
семантического поля «юродство», шутовство связано бесовством.
Рассмотрим подробнее составляющие мотива шутовства. Возраст шутов
примерно одинаков – им около 50-55 лет. В психологической характеристике
шутов одновременно сочетаются болезненно разросшееся самолюбие и сознание
своей ничтожности в обществе. Выражение лица у шутов обычно раздраженное,
болезненное, беспокойное. На лице их одновременно могут выражаться трусость
и наглость. Что неудивительно – ведь они одновременно переживают сознание
собственного ничтожества и превосходства. Всё это связано с
гипертрофированным самолюбием, а самолюбие, по Достоевскому, - болезненное
состояние личности.
Герои-шуты находятся в униженном социальном положении, они, как правило,
выкинуты за пределы социально-иерархической лестницы (что несомненно роднит
их с традициями юродства). Это отставные чиновники и военные, всегда
пьяницы. Обычно они бедны. Исключение составляют Ф.Карамазов и Лебедев,
шуты достаточно обеспеченные, т.е. шутовство может быть обусловлено не
только социальными причинами, но и индивидуальными особенностями личности.
Интересно, что Лебядкин и Ф.Карамазов при всей своей обеспеченности любят
"прибедняться", асоциальное положение становится одной из составляющих
шутовства.
Все шуты неряшливы, их одежда изношена и как бы с чужого плеча, пуговиц
вечно не хватает, сапоги дырявые, на носовых платках нет чистого места.
Столь плачевный вид не всегда оправдан их материальным положением. Лебедев
нарочно надевает старый и поношенный сюртук, имея новый. Одежда становится
частью театрализованного представления самоуничижения и тоже напоминает
традиции юродства.
Еще одна черта, характеризующая всех шутов, - их склонность к
многословию, витийству, обильной и приукрашенной речи. Это часто
«пустозвонство», не несущее никакой информации, кроме кривляния героя. Но
иногда речи шутов имеют глубокий смысл, который, однако, не воспринимается
слушателями (видимо в силу неавторитетности фигуры рассказчика).
С претензиями шутов на место юродивого связывает Р.Я. Клейман их
стремление приписать себе физические пороки[85]. С этим же можно связать их
склонность к поэзии, ведь речь юродивого должна отличаться от речи обычных
людей, быть хотя бы в стихах. Шуты любят цитировать стихи. Один из них,
Лебядкин, сам сочиняет.
Самозванство шутов-юродивых подчёркивается в тексте их стремлением
назваться чужим именем. Например, Снегирёв, подчёркивая свою ничтожность,
называет себя «штабс-капитан Словоерсов (…) Слово-ер-с приобретается в
унижении» (XIV, 181-182). Лебедев, выставляя свою порочность и низость,
называет себя «Талейраном» (VIII, 487). Лебядкин, считающий себя
«благороднейшим человеком», «рыцарем чести», желает именоваться «Эрнестом»
или «князем де Монбаром» (X, 141). Придуманное имя выступает маской в
театрализованном представлении шута, гиперболизированно подчеркивающей ту
суть героя, которую он хочет в данный момент продемонстрировать зрителям.
Всё поведение шутов театрализованно. Неслучайно они часто приживальщики:
шутам нужен зритель, необходимо перед кем-нибудь унижаться. Унижение
позволяет шуту почувствовать себя лучше, выше, благороднее окружающих,
утвердиться в собственных глазах. Самоуничижение как бы становится щитом
героя от стыда перед своей низостью, становится единственным способом
самоактуализации. «Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли?» –
замечает Ф.П. Карамазову старец Зосима (XIV, 41).
Наиболее яркие представления шутов – это сцены попрания денег. Здесь шут
может в полной мере объявить своё презрение унижающему его миру и
противопоставить этому миру свое «благородное» Я. Топчут деньги Опискин
(«Село Степанчиково и его обитатели») и Снегирев, хотя впоследствии
оказывается, что ни одной бумажки по-настоящему не испорчено. Отказывается
от денег Ежевикин («Село Степанчиково и его обитатели»). Сжигает деньги
Настасья Филипповна, тоже изломанная и очень самолюбивая натура. Лебядкин
дает 20 рублей Варваре Петровне, подарившей 10 рублей его сестре. «Я рыцарь
чести» (X, 96), - заявляет он (те же слова повторяют Ф.Карамазов и Келлер).
При этом деньги шутам нужны: они обычно находятся в бедственном
материальном положении, имеют большие семьи (ещё больше преувеличенные в их
рассказах). Однако потребность «покривляться», удовлетворить свое задетое
самолюбие оказывается сильнее. Простые человеческие отношения невозможны
для шутов. Шуты не могут быть простодушны – самолюбие мнительно. Совсем
иначе относится к деньгам кн. Мышкин. Он с удовольствием готов принять
пода
| |  скачать работу |
Шуты и юродивые в романах Ф. Достоевского |
