Страх как социальное явление
нтипапское демократическое
религиозное движение, кальвинизм превратился впоследствии в одну из
форм не только религиозного, но и политического гнета, активно и
целенаправленно используя подавляющий эффект социального страха.
Многие из этих выводов могут рассматриваться как правомерная
экстраполяция прошлых закономерностей формирования диктаторского
режима на историческую арену Европы периода становления и
утверждения в качестве политической силы диктатуры фашизма.
Исследователи этого этапа истории отмечают, что основной
характеристикой умонастроения людей выступала психологическая
неустойчивость. Экономическая, политическая и идеологическая
неравновесности сказались, в свою очередь, и на формировании
неравновесного состояния общественной и индивидуальной психологии
людей. На смену буржуазному рационализму пришел иррационализм. В
массовом сознании все более утверждался социальный пессимизм, страх
из внешних сфер деятельности человека проникал в его внутренний мир
и господствовал над его выбором форм и методов взаимоотношения с
внешним миром, форм согласования требований действительности с
совестью человека.
Андрусенко выделяет особенности становления социального страха
при фашизме, которые характерны для большинства его форм.
Рассматриваемый с точки зрения экономического обоснования социальный
страх выступает в самом общем плане как результат неравновесного,
неустойчивого состояния системы империализма в целом. Эта
неустойчивость проявляется, в частности, в таких формах социального
страха, как:
. Страх отдельных империалистических государств опоздать к разделу
мира на сырьевом рынке;
. Страх отдельных монополий потерять свое влияние на внешних и
внутренних орбитах своей экономической деятельности;
. Страх средних и мелких капиталистических предприятий потерять
экономическую независимость и, соответственно, прибыль в
конкурентной борьбе с сильными мира сего;
. Страх средних слоев потерять свой социальный статус и перейти в
разряд пролетариата;
. Страх трудящихся потерять работу и быть существенно ограниченными
в распределении общественного продукта и т.д.
Рассматриваемый в политическом плане социальный страх
диктатуры фашизма может характеризоваться следующими моментами:
. Страх мировой буржуазии перед усиливающейся революционизацией
народов мира, перед демократическими, национально-освободительными
движениями;
. Страх национальной буржуазии перед развивающимися рабочими
движениями внутри той или иной страны;
. Страх мелкой и средней буржуазии перед политическим диктатом
крупной буржуазии, с одной стороны, и перед политической силой
пролетариата, с другой;
. Страх левых, прежде всего коммунистических, партий перед расколом
рабочего движения;
. Страх фашистских партий перед сильным левым движением;
. Страх социал-демократов перед последствиями своей антифашистской
деятельности;
. Страх отдельных представителей левых партий перед фашистским
террором.
Говоря об идеологическом оформлении социального страха
пропагандистским аппаратом фашизма, придании ему соответствующей
направленности, следует отметить такие его осуществления, как:
. Спекуляция на национальных чувствах обывателей;
. Спекуляция на государственном патриотизме;
. Выведение образов “врагов” нации и благополучия;
. Провозглашение спасителями нации тех или иных социальных групп
(молодежи, бывших фронтовиков, других “потерянных” обществом);
. Объявление социальных сил, консолидировавшихся вокруг фашистского
диктата, главной силой мирового прогресса;
. Намеренное отчуждение процесса социализации людей от общих
реальных гуманистических процессов развития общества;
. Заигрывание с людьми, основанное на сущностных, общечеловеческих
стремлениях и ценностях, с целью достижения любой ценой собственно
диктаторских интересов.
Одну из наиболее удачных попыток онтологизировать процесс
поражения общества социальным страхом диктатуры предпринял в своем
философском повествовании-притче “Чума” (1942-47 гг.) французский
гуманист Альбер Камю, который лично познал ужасы фашизма.
Он начинает свое повествование с описания устойчивой,
размеренной жизни города Орана, “города, никогда и ничего не
подозревавшего, то есть вполне современного” (7, 168).
И вдруг в эту размеренную жизнь города врывается совершенно
неожиданное событие – то тут, то там люди обнаруживают крысиные
трупы. Постепенно дохлые крысы заполняют мусорные баки, валяются по
всему городу. Главный герой повести – доктор Риэ – замечает, что,
помимо этого люди начинают заболевать необычной болезнью. Когда
количество крысиных трупов перевалило за 6 тысяч, люди осознали, что
это несет с собой угрозу, а когда было подобрано примерно 8 тысяч
мертвых крыс, городом овладел панический страх.
Первые человеческие жертвы привели к тому, что первоначальное
изумление перешло в панику. Люди менялись на глазах. Впервые в своей
практике доктор наталкивался на непонятную замкнутость пациентов,
словно забившихся в глубину своего недуга и глядевших на него с
недоверием и удивлением.
Вскоре кривая смерти пошла резко вверх и город был закрыт.
Страх в городе усилился; “и по глубине его, и по охвату стало ясно,
что сограждане действительно стали отдавать себе отчет в своем
положении” (7, 225). Реакция была самая разная: одни считали, что
ничего нельзя сделать и что самое разумное – встать на колени,
другие занялись организацией санитарных дружин; третьи – искали
возможность любыми путями вырваться из города. Велись следствия,
кого-то садили в тюрьму, вовсю работали мусоросжигательные печи. “У
города появилась новая мелодия – равномерный, нескончаемый шорох
шагов и приглушенный гул голосов, скорбное шарканье тысяч подошв в
ритм свисту бича в душном небе” (7, 277).
Но однажды люди обратили внимание, что в городе не стало
крысиных трупов, а появились живые, резвящиеся крысы. По сводкам о
количестве больных стало понятно – чума отступала. Но доктор Риэ,
описавший все трагические перипетии борьбы с чумой, понял, что “эта
хроника не может стать историей окончательной победы. А может она
быть лишь свидетельством того, что следовало совершить и что, без
сомнения, обязаны совершать все люди вопреки страху с его незнающим
устали оружием, вопреки их личным терзаниям, обязаны совершать все
люди, которые за невозможностью стать святыми и отказываясь принять
бедствие пытаются быть целителями. И в самом деле, вслушиваясь в
радостные крики, идущие из центра города, Риэ вспомнил, что любая
радость находится под угрозой. Ибо он знал то, чего не видела эта
ликующая толпа, о чем можно прочесть в книжках, - что микроб чумы
никогда не умирает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в
завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждет своего
часа в спальне, в подвале и что, возможно, придет на горе и в
поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их
околевать на улицы счастливого города” (7, 349).
А. Камю сосредоточил внимание на психологических аспектах
встречи человека с подавляющей силой, сосуществования с ней и ее
преодоления. Поэтому страх – прежде всего результат действия внешней
силы. Вместе с тем, по мере включения людей в сферу влияния этой
силы, происходит заражение страхом все новых и новых жителей города,
страх переносится уже самими людьми, и эффект совокупного страха
превосходит потенциальную возможность самого явления (“чумы”)
произвести соответствующие психологические изменения, то есть страх
как результат неустойчивого характера самой системы. “Страх как бы
растекается по всем жизненно неустойчивым порам общества и
застревает в этих порах-душах, закрытых для чужой беды, других
сердец и душ” (1, 119).
Камю подчеркивает, что сила страха во многом определяется
глубиной его проникновения во все, даже самые мелкие, аспекты
человеческих взаимоотношений. “Запреты нагромождаются именно в самых
незаметных мелочах, чтобы каждый постоянно чувствовал себя виновным
и возникало непрерывное состояние страха перед всесильным,
всезнающим авторитетом” (1, 119).
Заострим внимание и на таком вопросе, как репрезентация
социального страха. Вначале появились мертвые крысы и город лишь
удивился. Но и фашизм заявил о себе вначале бандами штурмовиков,
ночными шабашками, с которыми тоже не считались всерьез. Очевидно,
что страх выступает как становящееся явление, и от познания
механизма этого становления во многом зависит эффективность
преодоления самого страха.
Показательны и эпизоды нерешительности городских властей по
принятию неотложных мер борьбы с чумой: бесконечные переговоры с
центром, отсутствие нужной вакцины, сокрытие беды от населения. Как
узнаваемы во всем этом действия правительств в городах становления
фашизма, колебания различных партий, что во многом сопутствовало
распространению в Европе “коричневой чумы”.
О реальном существовании социального страха свидетельствуют:
отсутствие открытых оппозиций, наличие вольной или невольной
эмиграции, наличие скрытой оппозиции, свертывание свободной научной
и культурной деятельности, деформация человеческих отношений, сеть
репрессивных органов, психологически и физически подавляющих
инакомыслящих. А. Камю значительно расширяет круг психологических
репрезентантов страха
| |  скачать работу |
Страх как социальное явление |
