Сюжетно-повествовательная проза эпохи Хэйан
на Хэйанской повествовательной литературы. В литературе этих
веков родилось такое явление культуры, в котором многие
исследователи видят не только то высшее, что Хэйанское
общество дало своей стране, но и уникальное для всей
мировой литературы средних веков доренессансной поры. Это
явление - роман. Конечно, роман - глубоко свой. Но ведь то,
что называют «романом» в разные эпохи истории художественной
повествовательной прозы также очень «свое» для каждой из
этих эпох. В Японии его обозначили тогда словом «моногатари»,
что значит «повесть», и это обозначение передает самую
сущность этого литературного жанра, остающуюся неизменной
при любом его видовом варианте и при любом размере
произведения. Поэтому моногатари с этой стороны может быть и
романом, и повестью, и рассказом. Как мы знаем из
мировой истории литературы у большинства народов, вышедших
на арену истории на этапе средних веков повествовательная
литература и в Японии, но она быстро вышла из этого круга
и пришла не к эпической поэме, а к роману. Однако в своих
вершинах повествовательная литература уже не нуждается в
завязке, она сама таковую изобретает. Художественный вымысел
торжествует по всему фронту.
Вершиной Хэйанского романа признается «Гэндзи - моногатари»
( Повесть о Гэндзи ), вышедшая на рубеже 10 - 11 веков. Это
повесть - неторопливая, обстоятельная - жизни одного человека
от его рождения до могилы. Человек этот Гэндзи - сын
императора от наложницы. Мы видим, как складывается
придворная карьера и личная жизнь героя; узнаем о его
радостях и горестях, о счастье и несчастьях, и не только
при дворе, но и в изгнании, в укромном домике на окраине
города. Множество происшествий, интриг, целая галерея лиц;
вериницы женщин, с которыми была связана жизнь героя, каждая
- со своей индивидуальностью, со своей судьбой. И
изображается это не только внешне, но и внутренне; не
знаешь чего больше в романе : Рассказов о событиях,
поступках или о переживаниях, чувствах, думах людей. И все -
вполне реалистично, точно подлинно по-человечески. И такой, в
сущности, реалистический роман - в раннем средневековье. Мы
видим какая тонкая наблюдательность развилась у людей того
времени, как они научились подмечать и передавать всякие
изгибы мыслей и переливы чувств. Это искусство полно и
широко перешло в моногатари. И если сказать при этом, что
автором «Гэндзи – моногатари» была Мурасаки-Сикибу, придется
признать, что умели раскрывать душевный мир человека лучше
всего женщины. Таким образом, художественно- повествовательная
проза этого периода истории японской культуры представляет
двойной парадокс: первый - то, что повествовательная художественная
литература в Японии началась с романа и притом романа
реалистического, второй - то, что главными создателями этого
романа были женщины.
Куртуазная поэзия и куртуазный роман являются не только
самым крупным достижением культуры аристократического
общества, но и полноценностью своего художественного
выражения, законченностью формы, человеческой глубины
содержания. Эта поэзия и эта проза представляют высшее, что
тогда в данной области мог создать японский
национальный гений.
Литература 10-12 веков и по языку, и по содержанию -
торжество национального начала в культуре. Это была
культурная победа. Но у нее была предпосылка которая может
быть оценена так же , как победа и по масштабу своего
действия даже больше, чем литературная; куртуазная поэзия и
куртуазная проза свидетельствует, что в общем русле
японского языка сложилось то что в истории языков
называют "литературным языком". Литературный язык данной эпохи.
Что это значит? Это значит, что в нем действует
отработанные нормы языкового выражения, точные и вместе с
тем эластичные; нормы грамматические, стилистические; при
наличии богатой лексики, открывающей возможность выразить самую
тонкую мысль, неуловимое движение эьоции; при широчайшей
возможности обращения слова в образ, в формулу. Недаром в
глазах людей позднейших времен язык хэйанских монагатари был
"классическим". Уже одно образование такого языка - превосходный
показатель культурного прогресса, но есть еще один
показатель: этот литературный язык получил свое письмо.
Письмо это фонетическим, т.е. каждый его знак передавал то
что воспринималось тогда как звуковая еденица речи.
Оказалось, что такой единицей был слог. Следовательно, каждый
знак этого письма, каждая буква, как сказали бы мы,
обозначали слог. Однако появились не только буквы, появился
и алфавит, т.е. набор знаков, достаточный для передачи всех
слогов языка. Их подсчитали - оказалось всего 48. Расположили
в определенном порядке. Сначала придумали стихотворение, все
слова которого укладывались в это число слогов; так было
очень легко заучить всю азбуку. Японский народ обрел свое
национальное письмо, не потеряв при этом китайское, но
оставив его для того, для чего оно существовало: для
писания по-китайски. Таково было огромное по значению
достижение Хэйанской культуры, созданное именно в эту эпоху.
Японская литературная критика по-разному рассматривает
"Гэндзи - моногатари". Одни стараются усмотреть в этом романе
ни более ни менее как скрытую проповедь буддийского учения,
особенно - идеи "причин и следствий", кармы, находя, что все
содержание "Гэндзи - моногатари" как нельзя лучше иллюстрирует
именно эту идею. Другие стремятся видеть в "Гэндзи"
дидактическое произведение, написанное в целях поучения и
особенно назидания: как не следует поступать в жизни.
Третьи считают, что "Гэндзи" - просто безнравственный роман,
произведение почти порнографической литературы. Четвертые
полагают, что "Гэндзи" - несколько замаскированная историческая
хроника, описывающая действительных лиц, действительные
события и действительную обстановку. Наконец, пятые провозглашают
что "Гэндзи" есть произведение, написанное специально для
выявления того своеобразного принципа японской эстетики,
который выражается в формуле : "моно-но аварэ" - "чары вещей",
что нужно понимать в смысле того очарования, которое всегда
может быть вызвано искусным приемом. Мурасаки прикоснулась к
хэйанской обстановке и показала читателю ее очарование. Можно
ли утверждать, что все эти теории или какая-нибудь одна из
них неверны? Европейский читатель, хоть немного проникший
вообще в японское и, что особенно важно, в хэйанское, может
согласиться с каждой из них: роман этот настолько
грандиозен по объему, настолько сложен по содержанию,
настолько значителен по вложенному в него замыслу, настолько
искусен по форме, что любая из указанных теорий
могут легко найти в его материале себе оправдание. Поэтому
лучше попытаться подойти к нему не от какой-либо из
этих теорий, но исходя по возможности от отправных
пунктов, которые дает сама Мурасаки.
Мурасаки в словах главного героя решается высказать
чрезвычайно смелую и, в сущности, новую для Японии тех
времен мысль: она ставит литературный повествовательный жанр
рядом с историческим повествованием - по основному характеру
того и другого : оба эти рода повествуют о прошлом. Но
она этим не ограничивается: она рискует утверждать, что
роман выше истории, причем не с художественной точки зрения,
т.е. не с чисто литературной стороны , но исходя даже
из принципов и задач самой истории: роман повествует обо
всем, касается всех подробностей; передает это прошлое во
всей его полноте. Мурасаки осмеливается сказать даже то,
что до нее, кажется, никто не решался произнести:
знаменитые японские «Нихонги», вторая рядом с «Кодзики»
классическая книга Японии - ниже романа. Она - односторонняя,
не передает всей нолноты содержания прошлого. Нужно быть
японцем, чтобы почувствовать всю смелость такого заявления,
особенно в те времена. О чем это говорит? Во-первых, о
том, что, очевидно, в культуре того времени, в создании
образованных читающих кругов общества роман ст
| |  скачать работу |
Сюжетно-повествовательная проза эпохи Хэйан |
