Женские образы в древнерусских житийных повестях XVII века (Повесть о Марфе и Марии, Повесть об Ульянии Лазаревской)
ная биографическая часть. Агиограф
рассказывает не только о рождении, детстве и юности Стефана, но и о его
книжной премудрости, упорном труде по изучению библейской и патристической
литературы, его целенаправленной подготовке к миссионерской деятельности,
для чего тот изучает пермский язык и составляет пермскую азбуку.
Традиционные поэтические приемы средневековой агиографии у Епифания
усложнены, обогащены новыми оттенками, Многочисленные амплификации,
нанизывание одних сравнений на другие, перечисление в длинных рядах
варьирующихся традиционных метафор, ритмика речи, звуковые повторы придают
тексту особую торжественность, приподнятость, эмоциональность и
экспрессивность. “Плетение” похвалы святому - основная цель и задача “Жития
Стефана Пермского” Но все же в этом пышном похвальном панегирике
просветителю Пермской земли встречаются и жизненные зарисовки, и
исторически конкретные факты.
Следует отметить оригинальность заключительной похвалы в “Житии
Стефана Пермского”. Похвала эта состоит из трех плачей - пермских людей,
пермской церкви и автора, “инока списающа”. Подобного рода житийная
похвала, в форме плачей, встречается только у Епифания. Плачи эти носят
книжно-риторический характер, но создавал их агиограф под влиянием народных
плачей. Некоторые обороты из плача церкви перекликаются с мотивами устного
народного творчества.
Второе сочинения Епифания дошло до нас в редакции Пахомия Логофета
(Серба) - еще одного представителя школы “плетения словес”. Пахомий Серб
придал эмоционально-экспрессивному стилю строго официальный церковно-
религиозный характер. Жития, написанные им, стали формальными образцами для
всей последующей агиографии. Нельзя отказать Пахомию в литературных
способностях, он был очень плодовитым и опытным писателем. Едва ли это на
Руси не первый писатель-профессионал: летопись сообщает, что Пахомий
получал вознаграждение за свои литературные труды. Агиографическим
мастерством Пахомия восторгались средневековые книжники. Но творчество
Пахомия носило рассудочный характер, преследовало цель нивелировать
памятники житийной литературы, приведя их тексты в соответствие с
формальными требованиями жанрового канона.
Хорошо разработанной системе Епифания и Пахомия противостоят в
агиографии второй половины XV века, с одной стороны, “неукрашенные”
описания жизни святых, рассматривавшиеся, по-видимому, как материал для
последующей литературной обработки, а, с другой - жития-легенды, основанные
на фольклоре и обладающие хорошо разработанными, но не традиционно-
агиографическими сюжетами.
К “неукрашенным” житиям первого типа принадлежит составленная в 1477-
1478 годах записка о последних днях крупнейшего церковного деятеля XV века,
основателя и игумена Боровского монастыря Пафнутия. Составил эту записку
келейник игумена Иннокентий. Последний видел свою задачу в том, чтобы как
можно точнее записать предсмертные речи и последние дни Пафнутия. Именно
благодаря отсутствию риторики безвестному монаху уделось создать
необыкновенно выразительный образ больного старика, еще недавно
возглавлявшего огромное монастырское хозяйство и, наконец, уставшего от
всей этой суеты и жаждущего покоя.
Новгородское “Житие Михаила Клопского” - развернутое агиографическое
описание жизни и чудес новгородского святого-юродивого, сочувствовавшего
Московским князьям (именно это обстоятельство способствовало сохранению
жития в общерусской письменной традиции после присоединения Новгорода).
Создатель произведения, несомненно, опирался на определенные традиции, но
скорее полуфольклорные и полулитературные, нежели агиографические.
Необычно для агиографии уже само начало жития: нет рассказа о рождении
и воспитании святого. Житие начинается с описания неожиданного и
таинственного появления не названного по имени героя в Клопском монастыре.
Перед нами как бы “закрытый” сюжет, вызывающий недоумение и любопытство у
читателя.
К такого же типа житию может быть отнесено также новгородское “Житие
Иоанна Новгородского”, включающее новеллистическую часть о путешествии
святого в Иерусалим на бесе, неоднократно переписывавшуюся отдельно в
различных сборниках и основанную, очевидно, на легендарных устных
преданиях.
3-й этап
В XVI в. жанровые критерии в русской литературе снова укрепляются.
Создаются монументальные житийные своды. Жития для них специально
перерабатываются, по возможности сглаживаются различия между ними, все
подводится под общую государственную концепцию (обоснование
государственного и церковного единства), пишутся в официозном, пафосном,
риторическом стиле, приподнято взволнованным старославянским языком.
Макарьевские “Четьи Минеи” в 12 томах — и вершина развития жанра и его
окончательная канонизация, от которой движение могло пойти только в
обратную сторону, к нарушениям жанра, к его разложению и окончательному
преодолению.
В трех списках “Великих Четьих Миней” за десятилетия работы над ними
были собраны все известные к XVI в. древнерусские произведения, признанные
русской церковью, и даже некоторые апокрифы. Создана была своего рода
литературная энциклопедия XVI века. Как пишет сам Макарий, начиная
традиционной формулой самоунижения: “се аз смиренный и грешный Макарие,
митрополит всеа Русиа... писал есми и събирал и в едно место их. Совокуплял
двенадесять лет многим имением и многими различными писари, не щедя сребра
и всяких почастей и в своде сем все святыя книги събраны и написаны,
которыя в Русской земле обретаются”.
В огромные тома “Великих Четьих Миней”, по счету монаха Евфимия,
составившего оглавление “Миней” по “Царскому” списку, входит не менее 27057
страниц или 13528 больших листов с двумя столбцами текста на каждом. В него
включены целиком старая “Четья Минея”, оба “Пролога”, отдельные житийники,
целые книги “Священного писания” с толкованиями, творения отцов церкви,
церковных писателей, “Патерики”, разные сказания и повести, притчи и
путешествия, “Кормчая книга”, послания, грамоты, некоторые апокрифы, как мы
сказали выше, и т. п.
В 12 томов вошли также вновь составленные жития, основывавшиеся на
некоторых письменных и устных источниках, но чаще на устных легендах. И эти
новые жития за отсутствием конкретного материала писались чаще всего по
готовому шаблону, закрепленному для этого жанра Тырновской школой.
Основной материал макарьевского свода — краткие и пространные жития и
торжественные, похвальные и поучительные слова на праздники и памяти
святых, но входят в него и светские беллетристические произведения, такие
как “Повесть о Варлааме и Иоасафе”, “Сказание о Вавилоне”.
Беллетристические, занимательные черты присутствуют и во многих житиях,
прежде всего они сохранены в большинстве древних произведений по той
причине, что редакторы не отваживались исправлять старинные церковные
тексты. Так, свободным построением и увлекательным сюжетом отличаются
похожее на приключенческий любовный роман “Житие блаженной Феодоры”, наивно-
фантастическая повесть о мучении и воскресении 300 лет спустя семи эфесских
отроков, со всеми невероятными приключениями переписанная легендарная
повесть о чудесном путешествии в Иерусалим на бесе Иоанна Новгородского и
т. п. Но произведения более поздние, такие как, например, исключительно
своеобразное “Житие Михаила Клопского”, юродивого и предсказателя, или
необычайная по своему содержанию и построению “Повесть о Петре Ордынском” и
др., были подвергнуты значительной обработке. Из них исключались все яркие
детали, выпрямлялся их сюжет, обобщались и абстрагировались конкретные
моменты, добавлялись обязательные расширенные риторические вступления и
заключения и т. п. Они полностью подводились под общий житийный шаблон.
Процесс редакторской правки демонстрирует работа одного из сподвижников
Макария — Василия Тучкова над переделкой “Жития Михаила Клопского”, или
сравнение старой, известной нам “Повести о житии Александра Невского”,
близкой к воинской светской повести, с написанным на основе ее для
монументального свода “Похвальным словом князю Александру Невскому”. Авторы
не решились включить в “Великие Четьи Минеи” ни житий, близких к
историческим биографиям, ни популярных произведений, как народное сказочно-
поэтическое “Житие Петра и Февронии” и др. Все это свидетельствует об
эстетических установках Макарьевского кружка и вообще писателей XVI века,
эпохи “второго монументализма”, по терминологии Д. С. Лихачева.
Однако в XVI веке продолжается и традиция легендарного жития-повести В
середине столетия появляется “Повесть о Петре и Февронии Муромских”,
созданная русским писателем и публицистом Ермолаем-Еразмом. В основе
повествования лежит сюжет сказки о мудрой деве и легендарная история о
девушке из села Ласково Муромской земли. С точки зрения автора, его рассказ
должен стать конкретным примером выполнения в жизни христианских
нравственно-этических норм
| |  скачать работу |
Женские образы в древнерусских житийных повестях XVII века (Повесть о Марфе и Марии, Повесть об Ульянии Лазаревской) |
