Индейцы Америки
эта редкая красота обменивалась на соль, крупу, муку, сахар, консервы.
Красота, узнал я, текла неиссякаемым ручьем. По словам владельца, каждый
день приносят ему эти вещицы.
Вынув из шкафа, он покачал на ладони ожерелье с большими камнями
бирюзы, уложенными подковой на серебре,– на счастье.
– Это старинная вещица. Долларов на пятьсот потянет...
Я посмотрел на ярлык, привязанный ниточкой к ожерелью. Его заложили за
восемнадцать долларов. Здоровяк не смутился.
– Ну что ж, и выкупят за восемнадцать плюс пять процентов.
– А если не выкупят, за пятьсот продадите? – За пятьсот и продам.
Внешне ничего в нем нет от известных литературных образов ростовщиков
– Шейлока, Гобсека, Скупого рыцаря, но суть та же.
Еще в Нью-Йорке, примериваясь к карте штата Аризона, разглядывая и
разгадывая картографическую абстракцию резервации навахо, в которую вписан
четкий прямоугольник резервации, я мечтал о том, каким интересным будет
путешествие от Туба-Сити до Уиндоу-Рок, с запада на восток, почти через всю
землю навахо, не очень спешное, с заездами, остановками, осмотрами и
опросами. Но это была мечта без собственных колес. Рейсовых автобусов нет,
а чужому транспорту, как дареному коню, в зубы не смотрят и претензий не
предъявляют. Школьный инспектор, взявший меня попутчиком, очень торопился
и, похоже, раскаивался в своей доброте, был опаслив и боязлив. Получилось
путешествие без экзотики и открытий, – полторы сотни миль примерно за три
часа. Мили на дороге № 264 были уложены так же хорошо, как на любой, такого
класса, американской дороге. Спутник молчал.
Земля навахо, потом земля хопи, потом снова навахо струилась за
стеклом инспекторского «доджа» со скоростью семьдесят миль в час, дымчато
розовела знаменитая «крашеная пустыня» – приманка для туристов и предмет
фотографического честолюбия аризонских сенаторов, мелькали крошечные
поселения – Орайби, Поллака, Джеддито, мелькали и уносились назад,
неразгаданные, неведомые.
Пустынное плоскогорье с независтливым величием сурового простора.
Слоеные пироги песчаника. Скупа здесь кухня природы. И суха. Обнаженные
русла, как след доисторического ящера. Природных водоемов мало.
Артезианские колодцы, очень дороги.
Мы сделали лишь две короткие остановки. Один раз, вняв моим мольбам,
инспектор свернул с асфальта на пыльный щебень – к деревне хопи.
Улиц в деревне не было. Глинобитные дома сбежались беспорядочной
толпой, как люди к месту уличного происшествия, и замерли, уставившись друг
на друга окошками-бойницами. На память пришел арабский Восток, египетские,
суданские, иракские деревни, пыльные, грязные, скученные. Снова подумал,
что к ним эта деревня хопи ближе, чем к Америке с ее яркими красками,
большими окнами и подстриженными ровными газонами домов. Нищие женщины
смотрели на нас как на инопланетян. Мужчины отсутствовали. Любопытствовать
было тяжело и зазорно. Развернувшись, мы уехали.
Вторая остановка была подольше. В модерновом зданьице у дороги,
принадлежащем артели художников хопи, инспектор заказывал украшения для
своей жены. На какую-то долю он тоже индеец, хотя не копи и не навахо.
И в артельном магазине, как в ломбардах Туба-Сити, я опять встретил
красоту без крика и моды, вечную, а не образца очередного года, незнакомую,
но принимаемую сразу. Свое достоинство, свое чувство меры и цвета в
плетеных тарелках и корзинах, в домотканых коврах, в соседстве серебра с
бирюзой.
А навахо так и не показались нам близ дороги номер 264, те навахо, что
пасут овец, ткут ковры, строят свои хоганы из бревен, обмазанных глиной,
без окон, с очагом на земляном полу, дырой-дымоходом в потолке; что дарят
кусочек бирюзы младенцу, когда он впервые улыбнется, и на своих покойников
надевают одежду задом наперед, чтобы обмануть злых духов, а злых духов
хвори изгоняют на сложнейших церемониях с режиссерами-знахарями, верят в
гармонию человека с природой и не подозревают, что кто-то зовет их навахо.
Вместе с лошадью и овцой это имя дали им в семнадцатом веке испанцы, а для
себя они – дене, то есть народ. Народ один-единственный. Так сказать, Народ
с большой буквы.
Этот Народ мы так и не встретили, его редко разбросанные хоганы
втянула в себя и укрыла пустыня. На дороге мелькали другие их соплеменники,
оседлавшие высокие сиденья пикапов марок «форд» и «шевроле».
К концу третьего часа пути пустыня ожила приземистыми крепкими соснами
и довольно щедрыми зарослями шалфея. Путешествие через резервацию
благополучно и до обидного быстро кончилось.
Миновав новое круглое здание, где разместилось нечто вроде индейского
дома культуры, и два поставленных друг на друга стеклянно-бетонных темно-
синих куба, приютивших племенную полицию, суд и тюрьму, мы въехали в
главный административный центр резервации Уиндоу-Рок.
В некотором роде это индейская столица, хотя вряд ли наберется тут и
тысяча жителей, и кажется, что и ее вот-вот поглотит пустыня. На окраине,
господствуя над поселком, громоздятся отвесные скалы, и среди них
выделяется одна, с большой дырой у вершины. В переводе с английского Уиндоу-
Рок означает окно-скала, окно в скале.
Инспектор, затормозив машину у мотеля, поспешил в кафе, словно и гнал
всю дорогу, чтобы вовремя встретиться со своим гамбургером. Я был, вне
сомнения, первый человек из России в Уиндоу-Рок. Снял комнату в мотеле,
единственном, как и в Туба-Сити, но сравнительно недавней постройки.
Познакомился с его менеджером, мистером Нельсоном. Получил крышу над
головой, кровать, стол, стул, поломанную лампу, завывание ветра за окном и
аккуратные, свеженькие, каждое утро возобновлявшиеся барханчики кремового
песка под дверью. Закрытая дверь и плотно пригнанная рама – совсем не
препятствие для здешнего, всюду просачивающегося песка.
Ученые вычислили, что, ни много ни мало, еще 163 миллиона лет назад, в
мезозойскую эру, ветер и песок пустыни плюс вода высверлили это неровное
круглое окно в скале, не подозревая, что в двадцатом веке оно станет для
индейцев навахо окном в остальную Америку. Впрочем, задолго до наших дней
необыкновенная скала была для навахо свидетельством присутствия и
деятельности сверхъестественных сил, одним из священных мест их земли. Сюда
по весне приходили шаманы с плетеными бутылками, потому что только здесь
была та вода, которая помогала упросить небо ниспослать обильные дожди. А
теперь священной скале нашли не религиозное, а государственное применение.
В 1936 году из форта Дифайенс, который был для навахо символом жестокости
«англо», Бюро индейских дел переместило сюда административный центр
резервации, а после второй мировой войны Уиндоу-Рок стал местопребыванием
администрации, или правительства, племени. Здесь многие не живут, а лишь
работают. Была пятница, конец рабочего дня и канун уикэнда. Индейская мини-
столица вела себя по-американски, вымирая с автомобильной скоростью.
Служилый люд разъезжался по домам, усаживаясь – возле плоских, сооруженных
из камня-песчаника канцелярий – в автомашины с важной предупреждающей
надписью на бортах: «Официальное лицо. Племя навахо». В кафе при мотеле,
куда я зашел перекусить, индеец в отглаженной форме полицейского любезничал
с красивой официанткой-навашкой. У официантки была прическа а-ля Софи Лорен
и томный взгляд раскосых пронзительных глаз, заимствованный с обложки
модного журнала. Кафе, хотя и скромное, маленькое, поблескивало стеклом,
пластиком и нержавеющей сталью разных автоматических приспособлений, как
где-нибудь на автостраде между Нью-Йорком и Вашингтоном. Щебетала стайка
девочек-школьниц в серых бязевых тренировочных костюмах.
Те навахо, которые именуют себя Народом, отсутствовали и здесь, как
будто не признавая своей и эту столицу. Я отправился в редакцию газеты
«Навахо таймс», которая издается племенем, в надежде найти общий язык
газетчика с газетчиками. Два индейца клеили пакеты – это был, наверное,
отдел распространения и экспедирования. Редактора не нашлось на месте.
Разговора с его заместительницей, миссис Гудлак, рыжеватой, пожилой
навашкой с нездоровым цветом лица и воспаленными глазами, не получилось.
Привыкнув к общению с американцами, я поначалу невольно пробовал те же
приемы на навахо. А они – другие. Их сдержанность выглядит угрюмостью,
неприветливостью, нелюдимостью. Не каждый готов завязать приятельские
отношения с белым. В отношении белого индеец инстинктивно насторожен.
Подробный разговор в редакции миссис Гудлак отложила до понедельника – и
появления редактора. Но позвала другого Гудлака, своего племянника, и
напрямик, карабкаясь через песчаный холм, он провел меня к длинному
кирпичному зданию, где левое крыло отдано правительству племени, а
центральная часть – персоналу БИД. Хотя короче и удобнее было войти через
центральный вход, молодой Гудлак повел меня через крыло правительства
племени – побаивался нарушить незримую границу.
Приближение уикэнда уже вымело коридоры. Но самый главный человек еще
не покинул рабочего места в самом большом кабинете. И был доступнее Джеймса
Хоуэлла из Туба-Сити, своего подчиненного, не играл в прятки с репортером.
Грэм Холмс, почтенного вида мужчина с проседью в черных волосах,– директор
резервации. И хотя на стене за его креслом висит по
| |  скачать работу |
Индейцы Америки |
