Культурно-бытовой облик учащихся начальной и средней школы XIX начала ХХ веков
х заведениях, могли быть и другие
отношения. Так, А. Позднеев пишет о начале XX века: «Малыши первого и
второго классов тянулись к старшим гимназистам восьмого класса и любили
гулять с ними. Особенной любовью пользовался… Гриня Холодный, который умел
приласкать и поговорить с малышами, всегда его окружавшими»[263].
Но обычно лучшим случаем было, если старшие ученики вообще не общались
с младшими: «…старшие возрастом и ученики средних классов не обращали на
меня внимания…»[264]. В этой вопросе был иногда даже особый порядок,
этикет: «… у нас сами воспитанники обращали самое строгое внимание на чин
классов. Воспитанник второго класса гордо держал себя перед воспитанником
первого, и так далее. Если бы кто стал якшаться с низшими, тот рисковал бы
возбудить к себе презрение от всех своих соклассников»[265].
В общем, чаще всего старшие ученики либо вовсе не обращали на младших
никакого внимания, либо находили в них жертв обид и растления. В последнем
случае младшие получали соответствующее воспитание.
2 4.2.2. Сверстники
Куда обширнее и потому более воздействующей на формирование личности
учащихся была среда сверстников. В постоянном общении с одноклассниками
складывался характер, и он находился в зависимости от общего нравственного
уровня. Например, Д. Засосову и В. Пызину очень повезло с одноклассниками:
«Говоря о становлении юноши, его внутреннего мира и характера, необходимо
помнить, что воспитывают не только учителя, но и среда соучеников. Надо
сказать, что большинство из них усвоили прививаемые в гимназии
положительные основные человеческие качества: как правило, мальчики, а
потом и юноши были честны, справедливы, не трусливы, хорошие
товарищи»[266].
В среде одноклассников были свои правила, этикет, законы, которым
должны были подчиняться все. Например, среди одноклассников А. Никитина был
такой обычай: «Говорить между товарищами ты не было принято даже в младших
классах. Несмотря на то, что по семи лет приходилось проводить юношам друг
с другом, всё-таки вы не изменялось на ты… В старших классах доводили
вежливости до смешного. Иные не только пожимали друг другу руки, но даже
кланялись, здороваясь и прощаясь»[267].
И потому особенно трудным было положение новичков, вновь прибывших
учащихся. Их главное затруднение заключалось в том, что они были совершенно
не знакомы с новой средой и её законами. Во многих учебных заведениях
новички подвергались всевозможным унижениям, как это случилось с В.
Короленко в первый день в школе: «В ближайшую перемену я не вышел, а меня
вынесло на двор, точно бурным потоком. И тотчас же завертело, как щепку. Я
был новичок. Это было заметно, и на меня посыпались щипки, толчки и удары
по ушам. Ударить по уху так, чтобы щелкнуло, точно хлопушкой, называлось на
гимназическом жаргоне «дать фаца», и некоторые старые гимназисты достигали
в этом искусстве значительного совершенства. У меня вдобавок была коротко
остриженная голова и несколько торчащие уши. Поэтому, пока я беспомощно
оглядывался, вокруг моей головы стояла пальба, точно из пулемета…»[268]. Но
в некоторых учебных заведениях были совершенно другие правила касательно
новичков, новенькие не третировались, а, наоборот, оберегались, как об этом
рассказывает В. Сиони его новый товарищ: «… новичок лицо некоторым образом
неприкосновенное… новичков не учат, а … они сами должны присматриваться,
учиться.
Подростки – то другое дело, … они уж и сами много знают, а чего не
знают, то мы сами добавляем. Их не грех поучить, если сами не успели
выучиться сразу»[269].
Далее ученик оказывался либо в среде, в которой не было никаких
понятий о дружбе (Н. Булюбаш сетует на такие отношения в своём
классе[270]), либо в дружном коллективе, либо вне всякого коллектива.
Последнее происходило уже по вине самого учащегося, как это произошло,
например, с С. Аксаковым: «…всего более приводили меня в отчаяние товарищи:
…мальчики одних лет со мною и даже моложе, находившиеся в низшем классе, по
большей части 6ыли нестерпимые шалуны и озорники; с остальными я имел так
мало сходного, общего в наших понятиях, интересах и нравах, что я не мог с
ними сблизиться и посреди многочисленного общества оставался уединенным.
Все были здоровы, довольны и нестерпимо веселы, так что я не встречал ни
одного сколько-нибудь печального или задумчивого мальчика, который мог бы
принять участие в моей постоянной грусти. Я смело бросился бы к нему на шею
и поделился бы моим внутренним состоянием. «Что это за чудо, - думал я, -
верно, у этих детей нет ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер, ни дому,
ни саду в деревне», и начинал сожалеть о них. Но скоро удостоверился, что
почти у всех были отцы, и матери, и семейства, а у иных и дома и сады в
деревне, но только недоставало того чувства горячей привязанности к
семейству и дому, которым было преисполнено мое сердце. Само собой
разумеется, что я как нелюдим, как неженка, недотрога, как маменкин сынок,
который все хнычет по маменьке,- сейчас сделался предметом насмешек своих
товарищей…» [271].
И всё же чаще всего коллектив в классе был очень дружным, как,
например, у М. Добужинского: «Мои новые товарищи были симпатичные, умели
хорошо подсказывать, передавать «шпаргалки» и делились со мной
подстрочниками[272]». Некоторые мемуаристы, вспоминая свои школьные годы,
видели причину такой дружбы в сплоченности против «угнетателей» - учителей,
начальства, так, по крайней мере, считал Н. Щапов: «Отношения учеников
между собою всё время были очень дружественными, никакой травли друг друга,
расслоения на касты не было. В общем, считалось, что ученики – одна
сторона, учителя – другая. Мы внутри первой должны держаться как союзники,
всячески помогая друг другу против второй. Но злобных выходок против
учителей я почти не помню…»[273]. О том же пишет и А. Греков: «Было дружное
товарищество между учениками и жаловаться не полагалось. Все провинности
отдельных лиц покрывал весь класс, и мы, помню, не раз отсиживали всем
классом «без обеда», укрывая чью-нибудь проказу»[274]. Не выдавать
провинившихся одноклассников был главный способ противостояния начальству:
«Класс наш… отличался большим дружелюбием и согласием между собою; твердым
убеждением и правилом было: никого не выдавать и ни под каким видом и ни в
каком случае. Имя фискала самая позорная, которым награждался изменник или
не желавший участвовать в шалости всего класса»[275].
Такое явление как фискалы существовало практически во всех учебных
заведениях. Среди начальства это считалось отличным способом контроля
учеников. Сами фискалы при этом пользовались всеобщей ненавистью: «… как
говорится, в семье не без урода. Были среди гимназистов и подхалимы, и
фискалы, и вруны. Но вся масса учащихся в нашем, например, классе
относилась к таким типам нетерпимо. Это выражалось нередко и в определенных
реакциях. Особенно активно боролись с фискальством. Так, если ученик
фискалил, выдавал товарища, ему устраивали «темную». Такие меры применялись
в младших и средних классах, в старших выдерживался бойкот в отношении
таких типов: им не подавали руки, с ними не разговаривали, не принимали в
компанию, пока провинившийся не попросит извинения и не покажет своим
поведением, что стал настоящим товарищем. Нетерпимо относились и к
жадности, зазнайству, нежеланию помочь товарищу в учебе»[276].
Отношение к фискалам могло быть и более пассивное, как, например, в
Коммерческом училище, в котором учился И. Селиванов: «Воспитанники,
разумеется, вообще их терпеть не могли, но тем не менее боялись их, а
некоторые даже подличали перед ними. Те же, которые показывали им свое
отвращение, естественно подвергались доносам более частым нежели прочие.
Скажу более, директорских шпионов у нас боялись даже наши надзиратели
(гувернеры), особенно которые были слабее, или лучше сказать, добрее
характером; они иногда доносили о наших шалостях директору, единственно из
опасения как бы он не узнал о них стороною, через своих фискалов»[277].
Начальство пыталось контролировать учеников и с помощью официальных
«надзирателей»: «Перейдя в 7 класс, я был сделан старшиной, то есть
надзирателем над всеми учениками гимназии, и, несмотря на это, я не помню
со стороны моих товарищей ни малейшего проявления вражды или злобы…»[278].
Иногда была и похожая должность надзирателя над отдельным классом: «Старшой
назначался инспектором из лучших учеников; он хранил журнал класса и обязан
был, в отсутствии учителя, наблюдать за тишиною»[279]. Но нередко такие
старшие принимали участие в общих шалостях класса и покрывали
провинившихся.
Объединяла класс вражда не только с начальством, но и с другими
классами и учебными заведениями. Такую вражду описывает А. Греков, бывший
учеником городского училища, в здании которого находилось «… в нижнем
этаже и окружное (равное уездному) училище, где обучались под час уже
великовозрастные (лет по 15-16) парни, бывшие грозой гимназистов и
реалистов. Дело в том, что между уче
| |  скачать работу |
Культурно-бытовой облик учащихся начальной и средней школы XIX начала ХХ веков |
