Обзор литературы, посвященной жизни и творчеству Б.Л. Пастернака
я вмешаться в ее
события, ибо все равно ничего нельзя изменить. Неизбежность делает людей
безвольными. Стихия подчиняет себе всех и вся, она ничего не выпускает из
своей снежной круговерти. Действительно, основным символом революционной
стихии является метель. Метель, сметающая, заметающая все вокруг. Снежинки
— словно люди, летящие на свет неведомого очага и гибнущие бесчисленно.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы...
Мело... Метель. Именно метель является символом революции и у
Блока в «Двенадцати».
Константин Воробьев пишет об этом: «Неверие в высший смысл мира
породило неверие в жизнь, — и историческая вьюга событий, ставшая уже
совершенно стихийной и вовсе безликой, нечеловечески темной и жестокой,
грозит задушить последние, слабые, казалось бы, проявления свободной
человеческой личности. Личности, стремящейся к жизни, а следовательно,
противопоставляющей себя морозным вихрям безликой мертвенной стихии. Нагие,
лишенные всяких одежд — культурных, социальных, даже национальных, — как
блуждающие ноябрьские листья разносятся эти личности зимними вьюгами по
всей необъятной земле, по всей нашей застылой стране;
иногда приникают они друг к другу, приникают особенно любовно и задушевно,
— ибо ничего, кроме голой душевности, у них и не осталось, а они ищут
какого-то сочувствия и тепла: но вновь порыв зимней ночной вьюги отрывает
их друг от друга, несет их вдаль, торжествующе поет самому себе оды,
похваляется своей силой и умерщвляет все живое, противостоящее ему».1 Так
точно, захватывающе, эмоционально Константин Воробьев показывает буйство
этой вселенской бури в романе. Действительно, эта стихия в «Докторе Живаго»
изображена очень живо, она чувствуется не только на страницах ее
описания, но еще и ощущается между строк на протяжении всего романа. И об
этом порыве зимних вьюг говорит сам писатель. «Писать о нем надо так, чтобы
замирало сердце и поднимались дыбом волосы. Писать о нем затвержено и
привычно, писать не ошеломляюще, писать бледнее, чем изображали Петербург
Гоголь и Достоевский, — не только бессмысленно и бесцельно, писать так —
низко и бессовестно. Мы далеки еще от этого идеала», —говорит в своем
«Биографическом очерке» (1957-1958 г.) Пастернак.
Писатель не только ярко и живо воплотил в романе разгул ночной
стихии , он еще заставил поверить в ее смысл. Ночная вьюга свирепа и
непроглядна, несчастные изнемогающие путники потеряли дорогу, ничего не
видят вокруг, уже изверились в спасении. Но вдруг в далеком заиндевевшем
окне мелькнул маленький путеводный огонек — «Свеча горела на столе, свеча
горела». И вот уже увереннее идет человек сквозь злую ночь и смертельную
вьюгу на свет любви, добра, тепла, человечности. Он вновь начинает верить в
жизнь, в любовь, в себя, в спасение.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Свеча — маленький маяк, просвечивающий сквозь пелену ужаса,
безысходности, хаоса. Ее свет дает веру в спасение. Этот маленький огонек
обладает какой-то безрассудной смелостью противостоять стихии.
И так на протяжении всего романа встречаются, противоборствуют
два образа — свеча и снег, две стихии — огонь и метель, пламя и вьюга, свет
и тьма.
Метель, вьюга, буран, гроза... Они появляются с первых с границ
романа, угрожая, бросая вызов маленькому Юре Живаго. «На дворе бушевала
вьюга, воздух дымился снегом. Можно было подумать, будто буря заметила Юру
и, сознавая, как она страшна, наслаждается производимым на него
впечатлением. Она свистела и завывала и всеми способами старалась привлечь
Юрино внимание».1
Затем революционная буря. Природная стихия как бы вторит стихии
революции. «Порошил первый реденький снежок с сильным и все усиливающимся
ветром, который на глазах у Юрия Андреевича превращался в снежную бурю.
Юрий Андреевич загибал из одного переулка в другой и уже утерял
счет сделанным поворотам, как вдруг снег повалил густо-густо и стала
разыгрываться метель, та метель, которая в открытом поле с визгом стелется
по земле, а в городе мечется в тесном тупике, как заблудившаяся»,2 — мы
видим разбушевавшуюся стихию, метель в конце октября (начале ноября — по
новому стилю) 1917 года. Природа бушует, мечется, она отражает происходящее
в окружающем нравственном, духовном и физическом, в человеческом мире.
«Что-то сходное творилось в нравственном мире и в физическом, вблизи и
вдали, на земле и в воздухе. Где-то, островками, раздавались последние
залпы сломленного сопротивления. Где-то на горизонте пузырями вскакивали и
лопались слабые зарева залитых пожаров. И такие же кольца и воронки гнала и
завивала метель, дымясь под ногами у Юрия Андреевича на мокрых мостовых и
панелях».1 В городе, среди людей такой же хаос сумятица, такое же бушевание
стихии, как и в природе. И опять метель вмешивается, как будто бросает
вызов, насмехается, издевается уже над взрослым Юрием Андреевичем Живаго.
«Метель хлестала в глаза доктору и покрывала печатные строчки газеты серой
и шуршащей снежной крупою».2
Этот буран, снег преследует Юрия. Он как бы предопределяет судьбу
героя, предупреждает о грядущих испытаниях. Эта буря грозит и предупреждает
Юрия Андреевича накануне отъезда из Москвы. «Накануне отъезда поднялась
снежная буря. Ветер взметал вверх к поднебесью серые тучи вертящихся
снежинок, которые белым вихрем возвращались на землю, улетали в глубину
темной улицы и устилали ее белой пеленою».3
Во время пребывания Юрия в партизанском отряде, накануне страшных
событий: жено- и детоубийства Палых, глупой и кровавой «ко-лошматины и
человекоубоины» мы опять видим предупреждение метели о будущих жертвах, о
каком-то кровавом помешательстве.
«Погода была самая ужасная, какую только можно придумать. Резкий
порывистый ветер нес низко над землей рваные клочья туч, черные, как хлопья
летящей копоти. Вдруг из них начинал сыпать снег, в судорожной поспешности
какого-то белого помешательства».1
Снег, метель являются предупреждением. Опять в Варыкино, куда
уже уехали Лара с Юрием, снег предупреждает о неприятном, нежданном визите
Комаровского: «Валил снег крупными хлопьями»2, «Комаровский пришел из
декабрьской темноты весь осыпанный валившим на улице снегом»3— вот он,
предвестник несчастья, посланец недобрых вестей, приносящий разлуку.
Когда жизнь героев спокойна — вьюг, метелей нет. В описании
первой зимы Юрия Андреевича и Антонины Александровны в Варыкино нет ни
одного упоминания о снежных стихиях.
Природа в романе не только предупреждает, она еще как бы
отражает внутренние чувства героев. После прочтения письма Антонины
Александровны в душе Юрия Андреевича боль, страдание, буря эмоций. И за
окнами мы видим буйство стихии. И в этот раз доктор Живаго как будто видит
эту метель в себе. «За окном пошел снег. Ветер нес его по воздуху вбок, все
быстрее и все гуще, как бы этим все время что-то наверстывая, и Юрий
Андреевич так смотрел перед собой в окно, как будто это не снег шел, а
продол
жалось чтение письма Тони и проносились и мелькали не сухие звездочки
снега, а маленькие промежутки белой бумаги между маленькими черными
буковками, белые, белые, без конца, без конца»1.
И через весь роман проведен один символ, один образ, который
озаряет произведение, противостоит стихии тьмы. Это пламя и свет свечи,
стихия огня. Мерцание свечи видит Юрий в заиндевелом окне еще незнакомой
ему Лары. «Юра обратил внимание на черную протаявшую скважину в ледяном
наросте одного из окон. Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи,
проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя
подсматривало за едущими и кого-то поджидало».2
Да, именно с этой минуты начинают приходить в голову Юрию
Андреевичу стихотворные строки. И словно заговор, заклинание, повторяемое —
«свеча горела», повторяется в памяти на тех страницах, где рассказывается о
невольном отшельничестве Юрия Андреевича и Ларисы Федоровны посреди зимы,
войны, холода, разрухи.
«А ты все горишь и теплишься, свечечка моя яркая!»3 — шепчет,
проснувшись среди ночи, Лара Юрию, склонившемуся над стихами. Когда она
сидит у гроба Юрия Андреевича и пытается припомнить свой разговор с Пашей
Антиповым, ей вспоминается только свеча, горевшая на подоконнике, и
протаявший от нее кружок в ледяной коре стекла. «Могла ли она думать, что
лежавший тут на столе умерший видел этот глазок проездом с улицы, и обратил
на свечу внимание? Что с этого, увиденного снаружи пламени, — «свеча горела
на столе, свеча горела» — пошло в его жизни его предназначение?»1 Как будто
с этого момента и началась жизнь Юрия. Свет этой свечи как бы предопределял
судьбу героя, освещал всю его жизнь.
Свеча горит как будто изнутри. Ее горение не пополняется извне
какой-либо силой, она горит собою. Ее жизнь — это и есть горение. Она
светит, потому что не может не светить — в этом ее жизнь, ее судьба. Это
горение как
| |  скачать работу |
Обзор литературы, посвященной жизни и творчеству Б.Л. Пастернака |
