Слово как опорный образ поэтики Иосифа Бродского
Другие рефераты
Слово как опорный образ поэтики Иосифа Бродского.
Имя Иосифа Бродского известно всему современному читающему миру. Его
творчество – стихи, пьесы, эссе, литературно-критические работы – является
общепризнанным и отмечено в 1987 году Нобелевской премией. Его судьбе
позавидовали бы многие – обладающий сразу заметным талантом, он был знаком
с множеством великих людей второй половины 20 века. Перенесший арест и
принудительную эмиграцию, он не переставал писать, хотя теперь, по
прошествии времени, мы видим, как события его жизни изменяли поэтическую
концепцию и тематику произведений. Впрочем, таким переменам способствовала
в первую очередь сама эпоха, положение в стране – по собственным словам
Бродского, это и определило направление его творчества. «… Мы начинали на
пустом – точней, на пугающем своей опустошенностью – месте и скорей
интуитивно, чем сознательно, мы стремились именно к воссозданию эффекта
непрерывности культуры, к восстановлению ее форм и тропов, к наполнению ее
немногих уцелевших и часто совершенно скомпрометированных форм нашим
собственным, новым или казавшимся нам таковым, современным содержанием».
Так поэт отзывался о начале своего пути в Нобелевской лекции.
Впоследствии он действительно преуспел в воссоздании целостности
культуры, возможно, благодаря общему пониманию всего, что его окружает. Для
него мир был совокупностью рассыпающихся мелочей, которые нужно собрать в
гармоничное целое, привести к единому истоку. И лучшим, если не
единственным путем к этому Бродский считал литературное творчество. Это не
означает, что он ставил литературу на порядок выше других форм искусства;
дело в том, что одним из важнейших элементов человеческой жизни для него
являлся язык. «Язык и, думается, литература – вещи более древние,
неизбежные и долговечные, нежели любая форма общественной организации...
Философия государства, его этика, не говоря о его эстетике, - всегда
«вчера»; язык, литература – всегда «сегодня» и часто – особенно в случае
ортодоксальности той или иной политической системы – даже и завтра». Он
неразрывно связан с историей («Все имеющиеся в распоряжении у прозы жанры
были и остаются так или иначе пронзены гипнотизирующим присутствием
трагедии ХХ века»). В то же время язык определенно выходит за пределы
истории: «Искусство вообще – и литература в частности… тем и отличается от
жизни, что бежит повторенья,… а основной инструмент истории – клише».
Бродский доводит значение Слова до безграничности – сравнивает с
«психологией бытия в тупике». Язык буквально пронизывает всё состояние
общества – «Первой жертвой разговоров об утопии – желаемой или уже
обретенной – прежде всего становится грамматика, ибо язык, не поспевая за
такого рода мыслью, задыхается в сослагательном наклонении и начинает
тяготеть к вневременным категориям и конструкциям; вследствие чего даже у
простых существительных почва уходит из-под ног, и вокруг них возникает
ореол условности». Поэт не приемлет тенденции писателей пользоваться языком
толпы, улицы, напротив, «народу следует говорить языком литературы». И
именно язык оказался основным фактором в определении его позиции – Бродский
осознает, что мог бы выбрать в свое время для себя «путь дальнейшей
деформации», но отказался, так как «выбор на самом деле был не наш, а выбор
культуры – … эстетический, а не нравственный».
Вообще поэт действительно уделял большое внимание эстетическим
моментам в творчестве. Его идеал принципиально исключает все чрезмерное,
чрезвычайное, не принимает безумия экстатических состояний. Он наполнен
специфической «идеальностью» согласия, гармонии, единства, родства как
вечного стремления человека к вечно недостижимому высшему началу в самом
себе. В этом смысле Бродский ближе к Пастернаку, умевшему понять и принять
в свой мир все отсталые ряды жизни, принципиально отвергавшему наличие
противников, врагов. Бродский – поэт, «любящий сложенье», его сердцу милее
«согласное гуденье насекомых», чем раздоры «слабых мира этого и сильных» (в
стихотворении «Письма римскому другу»). И, опять-таки, главным средством
для создания образа вечного Мира становится Слово. Бродский не придумывает
новых слов, а «вспоминает» старые. Для его чувств язык значит неизмеримо
много – с помощью английского он дает свободу родителям, поселяя их историю
в другом языке (эссе «Полторы комнаты»), освобождая и себя самого: «Это как
мыть ту посуду – полезно для здоровья». С помощью английского же он
сближается с человеком, которому едва ли не поклоняется – Уистаном Оденом.
Искусство слова порождает стремление жить в заключенном («Писатель в
тюрьме»). Родная речь делает одновременно и тяжелее и легче его разрыв с
Советским Союзом:
Слушай, дружина, враги и братие!
Все, что творил я, творил не ради я
славы в эпоху кино и радио,
но ради речи родной, словесности.
За каковое раченье-жречество
…
чаши лишившись в пиру Отечества,
ныне стою в незнакомой местности.
(«1972 год»)
Нужно заметить, что расставание с русским языком и страной часто
переплетается с образом смерти и в то же время смысла жизни. И именно
переводя смерть в мир Слова можно уравнять ее со всем сущим, включить в
земной круг существования. Своеобразный конец наступает тогда, когда поэт
без страха «списывает с натуры форму своего отсутствия», но для Бродского
он не несет отрицательного смысла. Это всего лишь часть дани, выплачиваемой
Языку. Поставленные в ряд, все слова и образы одинаково сохраняются во
времени, и сохраняет их сам поэт «словами прощенья и любви», заполняя тем
самым время. Вообще Время также стоит в ряду важнейших образов лирики
Бродского, и оно неразрывно связано с явлением языка. И Время, и Язык
попеременно, а то и вместе присутствуют почти в любом его стихотворении,
тем самым придавая различным стихам вид единого поэтического полотна.
Благодаря этому происходит как бы преодоление самого времени, а для
Бродского, невзирая на восприятие Времени скорее как позитивной, нежели
негативной, ценности его преодоление и утверждение бессмертия поэзии очень
важны и значимы. Отсюда напрашивается вывод о способе победы над Временем –
и мы находим его, очевидный и тем не менее непривычный, в эссе «Поклониться
тени»: «время боготворит язык». Поэт признается, что эта строка Одена
натолкнула его на поток мыслей, продолжающийся до самого зрелого возраста.
«Ибо «обожествление» - это отношение меньшего к большему. Если время
боготворит язык, это означает, что язык больше, или старше, чем время,
которое, в свою очередь, старше и больше пространства.… Так что, если время
– которое синонимично, нет, даже вбирает в себя божество, - боготворит
язык, откуда тогда происходит язык? Ибо дар всегда меньше дарителя».
Возможно, в тот момент у Бродского и зародилась характерная, кстати, для
постмодернистов мысль о том, что Слово воистину есть Бог. Несомненно, все
это доказывает роль Слова во внутреннем мире лирического героя. Скажем,
Время, иногда противопоставляемое Языку, тем самым противопоставляется и
герою. У Бродского он практически отождествляется с ним самим, и руководя
судьбой своего героя с помощью языка, поэт осознает, что с помощью языка же
подспудно руководит и своей:
… Я слышу Музы лепет.
Я чувствую нутром, как Парка нитку треплет:
мой углекислый вздох пока что в вышних терпят
…
Мне нечего сказать ни греку, ни варягу.
Зане не знаю я, в какую землю лягу.
Скрипи, скрипи, перо! переводи бумагу.
(«Часть речи», 1975-1976)
Но при этом, разумеется, поэт не властвует над языком, а является
скорее лишь его инструментом. Об этом речь далее.
Обозначив для себя одним из основных принципов сохранять традиции,
Иосиф Бродский не был ни политически, ни социально, ни поэтически активным
творцом. Вследствие особого отношения к миру не как к враждебной среде,
Бродский невольно сформировал специфический тип лирического героя. Он, так
же как и сам поэт, верен одному лишь Слову, не придавая большого значения
переменам времени и пространства. Вот лишь один из характерных примеров:
Я родился и вырос в балтийских болотах, подле
серых цинковых волн, всегда набегавших по две,
и отсюда – все рифмы, отсюда тот блеклый голос,
вьющийся между ними, как мокрый волос,
если вьется вообще.
(«Часть речи (1975 – 1976)»)
Здесь видна одна из отличительных черт лирического героя – полное,
едва ли не болезненное отсутствие самолюбия и самоуверенности. Это заметно
и в его эссе, одно из которых даже называется «Меньше единицы». Все
существо героя так или иначе подчинено вечным и абстрактным категориям,
будучи в то же время окруженным и подавленным бытовыми проблемами:
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
(«Я всегда твердил, что судьба – игра.(1971)»)
Но именно эту ношу,
| |  скачать работу |
Другие рефераты
| 
