Особенности художественного изображения эпохи Ивана Грозного в творчестве А. К. Толстого
гетическими оценками и характеристиками историков
«государственной» школы, которые затушевывали и оправдывали излишнюю, не
вызванную необходимостью жестокость Грозного и то обстоятельство, что народ
терпел от него не меньше, чем от бояр.
И образ Ивана Грозного, и изображение опричнины пронизаны ненавистью
Толстого к деспотизму, произволу, насилию, унижению человеческой личности.
Как ни старался автор быть объективным, на протяжении всего романа, из
лирических отступлений мы узнаем о его негодовании перед эпохой Ивана
Грозного. «При чтении источников, – пишет Толстой в предисловии, – книга не
раз выпадала у меня из рук, и я не раз бросал перо в негодовании не столько
от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от того, что могло
существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования»1.
Роман отличается четкостью композиции и точным подбором красок. Толстой
исследует эпоху Ивана Грозного с общечеловеческой, нравственной точки
зрения. Исследуя дух эпохи, автор приходит к выводу, что цари – «плоть от
плоти народа, нация выплескивает того, кого она достойна»1. Поэтому не один
Иоанн был повинен в кровавых преступлениях против Бога. Толстой рисует
полное затмение всех нравственных ценностей, разрушение христианских
идеалов; рисует эпоху, в которой обыденным явлением были наветы,
предательства, надругательства над женщинами и младенцами, казни безвинных.
Роман Толстого сыграл заметную роль в подготовке условий, определивших
переход исторического романа в новое качество.
Не правы те, кто утверждает, что роман «Князь Серебряный» устарел. Своим
произведением Толстой говорит нам, что нужно помнить уроки прошлого и не
повторять страшных ошибок Страшного времени.
Глава 4. Драматическая трилогия А. К. Толстого – высшая ступень его
художественного исследования эпохи Ивана Грозного.
Для выяснения задач исторической драмы в понимании Толстого необходимо
иметь в виду противопоставление человеческой и исторической правды. «Поэт…
имеет только одну обязанность, – писал он, – быть верным самому себе и
создавать характеры так, чтобы они сами себе не противоречили; человеческая
правда – вот его закон; исторической правдой он не связан»1. Ошибочно было
бы полагать, что под «исторической правдой» Толстой разумел лишь мелкие
исторические факты и детали и защищал здесь право на отступление от них.
Речь идет о более серьезных вещах. Задачи воссоздания исторической
действительности и подлинных исторических образов вообще не являлись для
него решающими.
В подтверждение этих мыслей Толстой, по свидетельству современника
цитировал строки из «Смерти Валленштейна» Шиллера:
Деяния и помыслы людей
Совсем не бог слепой морского вала.
Мир внутренний – и мыслей, и страстей
Глубокое, извечное начало.
Как дерева необходимый плод,
Они не будут случаю подвластны.
Чье я узнал зерно, знаком мне тот,
Его стремленья и дела мне ясны.
Трагедии Толстого замечательны тем, что историко-политическая тема
разрешается в них в индивидуально-психологической плоскости. Отчасти
поэтому народные массы, как основная движущая сила истории не играют в
трилогии существенной роли, не определяют развития действия, как в «Борисе
Годунове» Пушкина, хотя некоторые массовые сцены и отдельные фигуры
(например, купец Крюков в «Царе Федоре Иоанновиче») очень удались Толстому.
В последней неоконченной драме «Посадник» народ должен был, вероятно,
играть более активную роль, чем в трилогии.
Толстой отрицательно относился к жанру драматической хроники, которую
считал бесполезным копированием истории, своеобразным натурализмом в
исторической драматургии. Тем не менее критики неоднократно писали о его
пьесах как о драматических хрониках. Подобная характеристика делалась на
основе упреков в недостаточно стройном развитии действия. Однако, при этом
не учитывалась общая установка писателя не на последовательное изображение
исторических событий, не на бытовые картины, а на психологические портреты
главных героев. Вокруг них, вокруг раскрытия их характеров и душевного мира
концентрируется все развитие действия.
Как мы уже отмечали, произведения Толстого, посвященные времени
царствования Ивана Грозного составляют своеобразный цикл. Наиболее полно и
ярко эпоха Ивана Грозного показана, несомненно, в драматической трилогии –
«Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович», «Царь Борис» – которая
является, несомненно, самым значительным произведением в наследии Толстого-
драматурга. Необходимость создания трилогии была очевидна – драмы позволили
более ярко очертить характеры исторических персонажей, продолжить изучение
тех проблем, которые были лишь намечены в лирике и в романе.
Толстой утверждал, что предметом трагедии должно быть значительное
событие, в ходе которого развиваются и проявляются интересные характеры, то
есть жанр драмы позволял не только более ярко показать характеры героев, но
и показать их в эволюции.
Трагедии Толстого не принадлежат к бесстрастным воспроизведениям
прошлого, но бесполезно было бы искать в них и непосредственные конкретные
намеки на Россию 60-х годов, Александра II, его министров и так далее. Но,
тем не менее, подобные истолкования были; один критик утверждал, например,
что в «Смерти Иоанна Грозного» Годунову приданы одновременно черты Макбета
и министра внутренних дел Тимашева. В этом отношении Толстой был близок к
Пушкину, отрицательно оценивавшему французскую трагедию намеков,
применений. Которая, по его словам, «пишется «c Constitutionnel»1 перед
глазами, дабы шестистопными стихами заставить Сциллу, Тиберия, Леонида
высказать его (автора трагедии) мнение о Виллеле или о Кеннинге»2.
Однако, это не исключает наличия «второго плана», то есть лежащей в их
основе политической мысли, как в «Борисе Годунове» Пушкина, так и в
трилогии Толстого. Самый выбор эпохи, общие размышления Толстого о
социальных силах, действовавших в русской истории, о судьбах и роли
монархической власти в России тесно связаны с его отрицательным отношением
к абсолютизму и бюрократии.
Для Толстого была совершенно не приемлема та лжепатриотическая драма 30 –
40-х годов, лакировавшая и искажавшая историю в монархическом духе,
типичным образцом которой является «Рука Всевышнего Отечество спасла» Н.
Кукольника. Размышления и взгляды А. К. Толстого, разумеется, не делавшие
его республиканцем и, тем более, революционером, были очень далеки от
официозных точек зрения – и не случайно цензура, придравшись к совершенной
мелочи, запретила постановку «Смерти Иоанна Грозного» в провинции, на что
Толстой ответил с горьким сарказмом: «Пьесы разделены на несколько
категорий: одни разрешены только в столицах, другие – в провинции, третьи –
в столицах и провинциях… Это весьма напоминает формы парадную, праздничную,
полную праздничную, полную парадную. Несколько наших лучших генералов сошло
с ума от такой путаницы, несколько впало в детство, двое застрелилось.
Сильно опасаюсь, как бы не случилось то же с губернаторами, как бы они не
замычали и не встали на четвереньки»1.
В течение тридцати лет не допускала цензура на сцену и пьесу «Царь Федор
Иоаннович», как произведение, порочащее особу «венценосца» и колеблющую
самый принцип самодержавия. Но зато по-новому зазвучали пьесы в конце XIX
века. Они имели (и до сих пор имеют) огромный успех, играют в них самые
прославленные артисты. Время показало, что пьесы Толстого, несмотря на то,
что открывают перед нами «дела давно минувших дней» до сих пор интересны и
злободневны.
Основные проблемы отдельных мест Толстого заключены в образах их главных
героев и сформулированы самим поэтом в дидактических концовках. В «Смерти
Иоанна Грозного» боярин Никита Романович Захарьин над трупом Иоанна
произносит:
О царь Иван! Прости тебя Господь!
Прости нас всех! Вот самовластья кара!
Вот распаденья нашего исход!
То же подчеркивается эпиграфом из Библии: «Несть ли сей Вавилон великий,
его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы
моея! Еще слову сущу во устех царя, глас с небесе бысть: «Тебе глаголется
Навуходоносоре царю: царство твое прейде от тебе, и от человек отженут тя,
и со зверьми дивними житие твое!»
Вторая часть трилогии – «Царь Федор Иоаннович» – заканчивается словами
Федора:
Моей виной случилось все! А я –
Хотел добра, Арина! Я хотел
Всех согласить, все сгладить – Боже, Боже!
За что меня поставил ты царем!
На последней страницы заключительной части трилогии Толстой вкладывает в
уста Бориса следующие слова:
От зла лишь зло родится – все едино:
Себе ль мы им служить хотим иль царству –
Оно ни нам, ни царству впрок нейдет!
Все три пьесы объединены общей идеей. Чтобы понять ее, рассмотрим все три
части драматической трилогии.
Образ Ивана Грозного, как уже отмечалось выше, всегда привл
| |  скачать работу |
Особенности художественного изображения эпохи Ивана Грозного в творчестве А. К. Толстого |
