Женские образы в древнерусских житийных повестях XVII века (Повесть о Марфе и Марии, Повесть об Ульянии Лазаревской)
цей младости
плоть свою изнуряеши и красоту девствена погубиша.» И нуждаху ю рано ясти и
пити; она же не вдаяшеся воли их, но все с благодарением приимаша и с
молчанием отхождаше, послушание имея ко всякому человеку, бе бо измлада
кротка и молчалива, не буява; не величава, и от смеха и всякия игры
отгребашеся. Аще и многажды на игры и на песни пустошные от сверстниц
нудима бе, она же не приставаше к совету их, недоумение на ся возлагая и
тем потаити, хотя свою добродетели; точно в прядивном и в пяличном деле
прилежание велие имяше, и не угасать свеща ея вся ноща; а иже сироты и
вдовы немощная в веси той бяху, и всех обшиваше, и всех нужных и болных
всяцем добром назираше, яко всем двитися разуму ея и благоверию» (С. 346).
В этой обширной цитате обнаруживаются все характерные особенности
Ульянии как святой, которые затем будут реализованы в течение её жизни.
Обращают на себя внимание её кротость, молчаливость, смирение и послушание.
Эти качества героини автор подчеркивает и в её взаимоотношениях со свекром
и свекровью: «Она же со смирением послушание имяше к ним.» (С. 347) и в
отношениях в чадами и домочадцами, между которыми разыгрывались ссоры: « …
она же вся, смысленно и разумно разсуждая, смиряше» (С. 348).
Следующая важная особенность поведения Ульянии – сокрытие добродетелей
и добрых дел. Вообще святой не должен «гордиться» своими христианскими
положительными качествами, в таком случае его вряд ли можно назвать
«святым» Обладая добродетелью, совершая подвиги, житийный герой стремится к
безвестности, ему не нужна слава мирская, в чем проявляется, конечно, идея
смирения и самоуничижения. Особенно ярко этот принцип выражен, как правило,
в житиях Христа ради юродивых. Вспомним, что Алексей Божий человек покидает
Эдессу, когда люди прознали про его святость и удивительное подвижничество.
Ульяния творит многие добрые дела «отай» (втайне), ночью не только
потому, что днем она занята хозяйственными заботами, но и, как явствует из
начального цитированного выше отрывка, и по иным причинам. Одна из них –
смирение, о котором мы сказали выше. Вторая – непонимание людей, окружающих
ее в быту. В самом начале повествования эта мысль выражена автором
достаточно отчетливо. Более того, юная Ульяния притворяется недогадливой,
чтобы сверстницы не понуждали её к «пустошным» забавам и считали неумной.
Правда, в той же фразе автор в соответствии с агиографическим каноном
сообщает, что «все» поражались разуму и благоверию героини. В соответствии
с тем же агиографическим принципом ведет себя Ульяния и еще в одном
знаменательном эпизоде. Приходской священник в церкви слышит глас «от иконы
богородицы», который не только велит ему призвать героиню на богослужения,
редко ею посещаемые, но и возвещает её богоизбранность и святость: «Шед,
рци милостливой Ульянеи, что в церковь не ходит на молитву? И домовная ея
молитва богоприятна, но не яко церковная; вы же почитайте ю, уже бо она не
меньше 60 лет, и дух святый на ней почивает!» (С. 349) Первая часть этого
«богородичного» гласа со стороны Ульянии остается, так сказать, без
комментариев (на причинах этого обстоятельств мы остановимся ниже). Но
поводу же собственной святости, о которой священник сообщил многим
прихожанам («Он поведал пред многими» (С. 349)), героиня говорит следующее:
«Соблазнился еси, егда о себе глаголеши; кто есть аз грешница, да буду
достойна сего нарицания!» (С. 349) Ни «недомыслия» истинного, ни
«недомыслия» в виде маски в облике Ульянии не выявляется. В дальнейшем
повествовании этот мотив продолжает подчеркивать, что ближайшее окружение
героиню не понимает и не поддерживает, что она таится в своем подвиге.
Святость Ульянии ясно сияет для людей посторонних – они дивятся ее
благоверию, но не для членов семьи. Возможно, действительно, ближайшее
окружение этой женщины считало ее поведение странным, отклоняющимся от
нормы.
Избранная Ульянией форма подвижничества на самом деле необычна для
мирского сознания, но в целом традиционна для агиографического канона. И в
евангельских притчах, и во многих канонических житиях мы находим сообщения,
что герой раздал все свое имение и затем посвятил свою жизнь некоему
подвигу. То, что в агиографии является, как правило, промежуточным этапом
жизни героя, в житии Ульянии становится по сути главным содержанием ее
подвига. Святая, оставаясь доброй матерью и рачительной, заботливой
хозяйкой, проводит свою жизнь в неустанных трудах, чтобы заработать
состояние, которое без ущерба для семьи она могла бы использоваться для
милостыни нищим и голодным. После смерти мужа она становится
распорядительницей имущества и, действительно, постепенно его «расточает»,
открывая свои житницы для голодающих в годы неурожаев во время правления
Бориса Годунова.
В юности Ульяния стремится к монашеской жизни, пытается уйти в
монастырь и в замужестве, но это ее желание не находит реализации, а после
смерти супруга она уже не помышляет об иночестве. Нам кажется, что
объяснения этому факту совершенно иное, чем то, на которое указывал М.О.
Скрипиль.[55] Дело в том, что здесь сказывается вышедшая в 20-30-е годы на
первый план в общественном сознании идея о возможности «спасения в миру»,
которая затем была реализована в деятельности боголюбцев – членов кружка
«ревнителей древлего благочестия». Именно к подобному типу праведности
склонял протопоп Аввакум свою паству, унимая мужиков и баб «от блудни» в
постные дни, заставляя днем и ночью вставать на молитву, соблюдать посты и
накладывать за нарушение этих правил строжайшие епитимьи. Мы не согласны с
М.О. Скрипилем в том, что в «Повести об Ульянии Осорьиной» создан образ
светской женщины, основная деятельность которой связана с хозяйством.
Героиня совершает уникальный для русской агиографии подвиг: она посвящает
свою жизнь страннолюбию, нищелюбию и милостыне, но будучи мирянкой отчасти
вынуждена совмещать богоугодную деятельность и ведение хозяйства, а отчасти
использует свою практическую хозяйственную деятельность для реализации
подвига.
Одним из основных доказательств святости агиографического героя
являются чудеса, которые совершаются по вере и молитве святого или, по
крайней мере, сопровождают его в течение жизни и после смерти. Даром
чудотворения и чудесными знамениями Господь «почитает» святого, причем не в
качестве награды за какие-то деяния, а изначально. Святость и чудо – это
сущностные качества святого, свойственные его природе.
Само духовное состояние трепетной веры, которое охватывает Ульянию с
девичества, рассматривается автором как чудо. Он специально оговаривает,
что необычные качества героини, ее стремление к подвижнической жизни не
являются следствием воспитания. Мы уже убедились в том, что Ульянии
приходилось преодолевать постоянное противодействие домашних. Не получила
она и должного наставления от приходского священника, поскольку церковь
находилась в двух днях пути от ее деревни и она ее не посещала. На героиню,
по убеждению автора, нисходит божественная благодать, она постигает
добродетель, благодаря наставлениям самого Господа: «И вселился в ню страх
Божий. Не бе бо в веси той церкви близ, но яко два поприща; и не лучися ей
в девичестем возрасте в церковь приходити, не слышати словес Божих
почитаемых, ни учителя учаща на спасение николиже, но смыслом бо Господним
наставляема нраву добродетелному» (с. 346). Таким образом, все существо
Ульянии как бы изначально осенено благодатью, вся ее мирская жизнь
уподоблена церковной, где пастырем выступает сам Господь, так что
ежедневное посещение церкви становится совершенно необязательным. В
условиях оцерковливания быта домашняя молитва не менее богоугодна и
действенна, чем молитва в храме. Очевидно, этой изначальной благодатностью
мирского существования Ульянии объясняются и дальнейшие ее взаимоотношения
с церковью, когда она не только редко посещает храм, но и с определенного
времени вообще отказывается от церковного богослужения: «В то бо лето
преселися во ино село в пределы нижеградцкия, и не бе ту церкви, но яко два
поприща: она же старостию и нищетою одержима, не хождаше к церкви, но в
дому моляшеся и о том немалу печаль имяше, но поминая святого Корнилия, яко
не вреди его и домовная молитва, и иных святых» (С.350).
Как правило, у святых складываются своеобразные отношения с
божественными покровителями. Так, в житии инока Епифания, одного из
пустозерских узников, таким защитником выступает Богородица. Помощь в
борьбе с бесами приходит от «вольяшного медяного» образа Божьей Матери.
Епифаний видит, как она, поймав беса мучит его, держа в своих руках.
Аналогичный мотив обнаруживается в Житии Ульянии Осорьиной. Автор замечает,
что она «всю надежду на Бога и на пречистую Богородицу возлагаше и великого
чудотворца Николу на помощь призываше, от него же помощь приимаше» (С.347).
Начинается реализация этой чудесной помощи со знамения, которое
Ульяния видит во сне. Молодая и неопытная героиня однажды ночью была
испугана нашествием бесов во время молитвы и «ляже на постели
| |  скачать работу |
Женские образы в древнерусских житийных повестях XVII века (Повесть о Марфе и Марии, Повесть об Ульянии Лазаревской) |
